Братья - Чен Да

Награды, полученные мною, и бронзовый футбольный приз, первый за всю историю школы, были сняты с выставочного стенда, чтобы не осталось никаких следов мальчика по имени Тан Лон. Как будто я никогда даже не ходил по коридорам почтенной школы, а мои пальцы никогда не летали над покорными клавишами из слоновой кости старого и мудрого рояля «Стейнвей».

Я чувствовал себя незнакомцем. Если бы жизнь была зеркалом, мое отражение потрясло бы меня. Теперь я представлял собой печальную личность, снедаемую виной по поводу того, что катастрофически изменил жизнь, которую знал так хорошо. Ничто больше не было надежным, и меньше всего я сам. Моя крепость, или скорее воображаемая крепость власти, богатства и привилегий разрушилась подобно развалившейся пагоде на песчаной почве. Я понял наконец, что все невозможное теперь возможно.

Отец, некогда суровый главнокомандующий, внезапно стал просто любящим отцом. Склонившись над некоторыми из памятных вещей, сохранившихся с былых дней, он пытался втиснуть в чемодан на один предмет больше, чем позволяло его ограниченное пространство. Мать, шикарная непревзойденная королева элегантности, сидела в углу гостиной и постукивала ногами, нетерпеливо ожидая, когда прибудет транспорт. Она была одета в удобные хлопчатобумажные брюки, «подходящие для предстоящего долгого и утомительного путешествия в дурно пахнущем и переполненном поезде», как она сказала. Но в глубине души я знал, что она оделась так, чтобы смешаться с толпой. Это был не тот случай, когда она хотела, чтобы ее заметили. В долю секунды она вернулась в реальность.

Дедушка, который видел холмистые горы Англии и церковь Троицы на Уолл-стрит, сидел на лестнице, теребя свою бороду и слегка раскачиваясь в такт старым часам. Его лицо не выражало ни капли беспокойства. Ему больше не нужно было переживать, что резерв иностранной валюты его страны истощился до рекордно низкой отметки или что правительство никогда не сможет оправиться от дефицита бюджета. Старый гвардеец уже готовился прогуляться по песчаным берегам провинции Фуцзянь. Хотя его имя все еще находилось на банкнотах достоинством в десять юаней, мысли его были далеко-далеко, в доме его детства. Дедушка улыбался и ждал. Казалось, он ничего не потерял.

Армейский фургон, который обычно использовался для доставки продуктов в дом Лонов, наконец прибыл. Мать вскочила и захлопала в ладоши. Я забрался вместе с семьей на жесткие сиденья. Нас никто даже не поприветствовал. Водитель посвистывал, нажимая ногой на педаль; машина двигалась зигзагом, визжа на поворотах изрытой дороги, ведущей к вокзалу. Мать героически терпела тряску. Раньше она даже закричала бы на водителя, если бы он случайно заехал на выбоину. Теперь, во время самой тряской поездки в своей жизни, мать улыбалась. Она спокойно держалась за отца, в то время как я поддерживал дедушку, который всю дорогу клевал носом.

Приближаясь к Пекинскому вокзалу, я повернулся к матери и спросил:

— Почему ты так счастлива, оставляя так много?

— Мой дорогой сын, я счастлива, что ты находишься рядом со мной. Все остальное больше не имеет значения. — Она улыбнулась. В ее глазах блестели слезы.

ГЛАВА 19

Через две недели после моего возвращения на остров номер девять я был потрясен, прочитав об отставке генерала Дин Лона и увольнении его отца-банкира. Хотя меня очень обрадовала эта новость, тем не менее мне стало обидно, что кто-то лишил меня удовольствия отомстить человеку, который породил, но отказался от меня. Облегчение принесло лишь осознание того, что Дин Лон был все еще жив. Я знал, что судный день однажды наступит. Отдав честь портрету генсека Хэн Ту, я прошептал:

— Ты — мой добровольный мститель.

В первую годовщину моего прибытия, которая пришлась на пятнадцатое августа, праздник Луны, я сел на свое любимое место — плоский камень, обращенный к западу, где закат окрашивал море в янтарный цвет. Мои мысли направились на юг, к Суми, где Желтое море соединялось с Южно-Китайским и воды меняли цвет с коричневого на темно-синий. Я думал о моей дорогой Суми, ее гладких черных волосах, о том, как она сидит, прислонив голову к руке, когда читает и думает обо мне.

Была ли она все еще моей невестой, обещанной мне в ту незабываемую ночь? Был ли я все еще ее мужем, связанным с ней актом любви? Где она сейчас? Мысли о том, что она, возможно, в руках другого мужчины, болью отдавались в моей груди. Я размышлял, что если Суми по-прежнему так же привлекательна, то вполне естественно, ее окружают толпы мужчин. Если Суми думает, что я мертв, она может снова влюбиться. Я часто задавал себе вопрос, что бы тогда я сделал. Мой мозг быстро начинал работать в поисках ответа. Все, что приходило мне в голову, было преступно по своей природе. Я не сомневался, что должен был убить любовника Суми. Однажды, раздумывая над этой ситуацией, я вытащил пистолет из кобуры и выстрелил в пролетающую мимо чайку. Птица стала снижаться к земле, издавая зловещие крики, нарушающие тишину горной вершины.

— Не хотел бы я оказаться этой птицей, — сказал сержант Ла, кладя руку мне на плечо. Я подскочил и низко поклонился своему учителю.

— Мои извинения, учитель.

— Зачем ты это сделал? Что-то, должно быть, разозлило тебя.

— Ничего. Просто учебная стрельба.

— Сомневаюсь в этом. Преподавательница танцев действительно не изменила тебя настолько, насколько я думал. Тоскуешь по кому-то с юга?

— Как вы догадались?

— Я знаю этот взгляд. Когда-то и я был влюблен, но она вышла замуж за моего лучшего друга.

— Вы тоскуете по ней?

— Нет, но тоскую по нему. Женщины похожи на цветы, растущие в изобилии из земли. Везде, где ты идешь, они есть, хотя каждая отличается от других. Но друзей найти трудно. Ну же, такой мужчина, как ты, может иметь столько женщин, сколько пожелает его сердце. Очисти свои мысли от нее. Отсеки все свои прошлые контакты. Посвяти свои мысли и чувства великому вождю. Сделай из себя острый кинжал, которым ты должен быть. Твое блестящее будущее в пределах твоей досягаемости.

Эти слова успокоили меня, а обещание утешило. «Я должен упорно трудиться, — сказал я себе, — чтобы когда-нибудь выполнить обещание, данное Суми, встретиться с ней снова, но уже как взрослый состоятельный и прославленный человек».

ГЛАВА 20

Дом семьи Лон грандиозно возвышался подобно местному богу над холмистой местностью, там, где залив Лу Чин был обращен к морю. Холмы поросли дикими цветами в форме колокольчиков, пагод, гонгов, некоторые размером с женскую соломенную шляпу, другие — совсем крошечные — с муравьиную лапку. Они переливались всеми цветами радуги, которые часто украшали синее небо после неожиданного ливня. Некоторые цветы были яркими и блестящими подобно тропическим летним дням; другие — скромными и угрюмыми, как тихий горный водоем.

Трудно было сказать, являлся ли дом частью склона или склон гармонично продолжал усадьбу. Воздух был напоен постоянным ароматом, смешанным с запахом плодородной почвы. И этот прекрасный запах никогда не исчезал полностью, а лишь усиливался при отсутствии ветра, когда все во всей вселенной оставалось неподвижным. Это было отличительной чертой Фуцзяни — земли, где на море и в горах почти всегда дул легкий бриз.

Днем, когда субтропическое солнце не отбрасывало тени, красные крабы с большими клешнями и маленькими тельцами сердито спешили в свои норы, клянясь не возвращаться, пока над убывающим морем не взойдет луна. Маленькие креветки, наоборот, в восхищении прыгали, радуясь солнечному свету, а затем уползали обратно, в качающуюся колыбель синего моря.

Приливы и отливы порождали легкий ветерок, который раскачивал ветви пальм, гнал богатый аромат моря на землю, вверх по холмам, за горные хребты, и в горы запада, где бродили тигры и прыгали обезьяны.