Елена Колина - Предпоследняя правда
— Алена! Смотри у меня, Алена! — притворно строго сказал он. — Три сестры Смирновы — это звучит гордо. Ты меня поняла, кисонька?
— Мяу! — свирепо ответила Алена.
* * *Андрей Петрович дремал на диване в гостиной, Ольга Алексеевна сидела рядом, проверяла курсовые работы, изредка взглядывала на мужа — лицо усталое, даже во сне…
… Бедный Андрей Петрович, за что ему все это?.. 12 лет назад он сразу сказал: «Катькин хахаль — плесень!» Спекулянт, фарцовщик — плесень.
Катька была студентка, он старше Катьки, лет тридцати, слишком хорошо одетый, слишком свободный. Представился инженером. Катька жила дома, с ними, иногда ночевала у него. Сожителя ее Андрей в дом не пускал, но Катьку же не выгонишь!..
Андрей вел себя идеально, хотя Катька и не его сестра. Сказал — если он тебя бросил, мы ребенка вырастим, но если не бросил, чего не женится? Катька умничала, кривлялась, — вы не понимаете, у него сейчас дело государственной важности. Девочку он, правда, признал, дал ей свою фамилию. Катька все пела над ребенком: «Нина Кулакова, Нина Кулакова».
Как-то вечером Катька оставила ребенка Андрею и через час примчалась домой счастливая — за ребенком. Сказала, что он забирает их к себе. Ушла, но через день вернулась домой. Его задержали на улице, на глазах у Катьки. Катька подбежала, но ее не подпустили. Она видела, как из его кармана достали пачку денег.
Андрей по своим каналам узнал: в момент задержания в кармане Кулакова Н.С. находилось 34 тысячи рублей — зарплата за двадцать лет работы инженером.
…После того как началась кампания в прессе, в один день появились статьи в «Ленинградской правде» и в «Вечернем Ленинграде», Андрей ночью вывез Катьку с ребенком в деревню. Катька упиралась, хотела идти на суд — черт его знает, что бы эта сумасшедшая там вытворила!.. Чтобы не рисковать, — чтобы им не рисковать, ей нужно на время спрятаться. Катьке-то было все равно, что она теряла — институт? Да плевать ей было на институт! Слава богу, Катька не была его женой или официальной сожительницей, осталась в стороне. Если бы они были женаты, Андрею Петровичу — все, каюк. Родственник-крупный валютчик — это не только с поста вылететь, а из партии.
…Андрей Петрович вел себя на пятерку, убеждал Катьку, объяснял: «Ты только представь, он валюту лапал, доллары, а потом ЭТИМИ РУКАМИ твоего ребенка трогал…» Катька тонким голосом отвечала: «Подумаешь, доллары… я его люблю».
Всю дорогу от Ленинграда до подмосковной деревни Катька твердила: «Я не верю, что его расстреляют, я буду ждать».
Они отправили Катьку в деревню, а вернуть забыли…
Нет!.. Они не подличали, не лишали Катьку жилплощади в их общей квартире, Андрей ездил к ней, уговаривал вернуться, но Катька отказывалась, и так все пошло потихоньку уже без нее. Когда райком дал им квартиру в Толстовском доме, нужно было сдать старую квартиру, и Катьку пришлось выписать. Получилось, что они лишили Катьку и Нину ленинградской прописки, лишили возможности передумать, обрекли на жизнь в этом жутком поселке, но квартира в Толстовском доме не могла ждать!..Это не была подлость, просто житейское дело.
Книга «Диалектический материализм» 1954 года издания, десять глав и заключение, выучена Ольгой Алексеевной наизусть. «В произведении „Материализм и эмпириокритицизм“ В.И. Ленин разоблачил нелепые приемы, употреблявшиеся идеалистами… Идеализм вопреки науке и здравому смыслу объявляет первичным сознание, а материю, внешний мир считает вторичным, производным от сознания…» Марксистское решение основного вопроса философии является всесторонним, материя первична, сознание вторично, но Катька как будто вернулась, как будто все время рядом… сидит здесь, в гостиной первого секретаря райкома, и тонким голосом заявляет: «Подумаешь, доллары»…
Разве можно сердиться на мертвых? Ольга Алексеевна сама себе удивлялась — оказывается, можно.
* * *Родителям Виталика действительно было безразлично, сколько девочек придет на день рождения сына, — сестрой Смирновой больше, сестрой Смирновой меньше.
Вадим Ростов и Светлана Моисеева жили в первом дворе Толстовского дома в подъезде налево от арки, напротив Смирновых. У них был открытый дом, в котором собирались друзья, друзья друзей, знакомые знакомых, — всем было лестно побывать у знаменитостей.
Светлана Моисеева не была в полном смысле слова знаменитостью. Она пела в Кировском театре, меццо-сопрано, вполне удачно исполняла вторые партии: партию Ольги в «Евгении Онегине», Амнерис в «Аиде», Лауры в «Каменном госте», Марфы в «Хованщине», ездила на все заграничные гастроли, — ее всегда брали. Правда, злые языки шептали — голос у Моисеевой скромный, верхи слабоваты, играет она лучше, чем поет, и ее неуязвимое положение в театре объясняется не талантом, а мужем, — жене Вадима Ростова не откажут ни в роли, ни в гастроли.
Настоящей знаменитостью был Вадим Ростов, победитель международных конкурсов: первое место на конкурсе пианистов имени Вана Клиберна, затем на конкурсе имени королевы Елизаветы в Брюсселе. Ростов много гастролировал за рубежом, в Ленинграде бывал редко, и каждое его выступление в родном городе становилось событием. Кроме светской публики и меломанов на его концерты традиционно приходили консерваторские профессора и филармонические старушки, — ведь это НАШ Вадим Ростов, наш мальчик. Вот он впервые на сцене филармонии с пионерским галстуком на груди — Второй концерт Сен-Санса, вот он выпускник консерватории, ученик профессора Серебрякова — на концерте выпускников играл «Аппассионату» Бетховена экспрессивно и одновременно романтично, с редким сочетанием филигранной техники и эмоциональности, — уже тогда было ясно, что у нас растет солист международного уровня. Наша гордость, Вадим Ростов, прошел путь к славе на наших глазах.
Виталик Ростов, единственный сын Светланы и Вадима, жил в Толстовском доме уже очень давно — четыре года. Он еще нигде не жил так долго. За первые три года жизни Виталик переезжал пять раз. Каждые полгода они — мама-папа-Виталик-нянька-домработница — оказывались в новой квартире. Светлана Моисеева любила менять жилье, любила слова «варианты обмена», и ее муж, узнав о новых «вариантах», цитировал Райкина: «Меняться бум? Бум меняться, я тя спрашиваю?» — и сам себе отвечал: «Меняться бум».
Это была настоящая страсть, страсть к обмену жилплощади, — или к перемене мест. С обменом Ростовы не всякий раз улучшали свои жилищные условия, иногда ухудшали, новая квартира была для Светланы лучше прежней уже потому, что была новой. Правда, недолго, всего пару месяцев. Отметив новоселье, Светлана звонила знакомому начальнику отдела в Горжилобмене и озабоченным голосом ставила задачу: «Хочу поближе к Кировскому театру»… Поближе к театру, с видом на Казанский собор, у Таврического сада, с видом на Неву, первый и последний не предлагать.
