Джеймс Риз - Книга теней
Затем я расслышала, как мэр спросил, куда уехала Перонетта, – стало быть, она все-таки улизнула, – но мать Мария поклялась, что ничего не знала о планах племянницы: Перонетта сама запрягла лошадей и одна осуществила побег.
В это никто не поверил. Даже я поняла, что мать Мария лжет; племянница так околдовала ее, что она сделала бы для нее все, что угодно. Пуще других, разумеется, на нее набросилась сестра Клер де Сазильи.
– Лгунья! – крикнула она. – А как ты объяснишь ее отсутствие в то время, когда ее разыскивал чуть ли не весь орден? Где она скрывалась? Ты прятала ее до той поры, пока она не смогла спуститься в конюшню, где стояли твое роскошное ландо и обе лошади, а кроме того…
– Я не знаю… – пролепетала мать Мария.
– Отвечай! – потребовала сестра Клер, да так громко, что ее крик заглушил слова самого мэра, намеревавшегося что-то сказать. – Не смей лгать перед лицом Господа!
– Я не знаю! – ответила мать Мария; ей пришлось еще много раз повторить эти слова в ходе учиненного ей допроса. – Сама подумай, сестра: отчего бы моей племяннице не проявить достаточно смекалки, чтобы ускользнуть и от тебя, и от расставленных тобою сетей?!
Сестра Клер предпочла не отвечать на этот вопрос и вместо этого обратилась к мэру, потому что сочла подобную тактику более многообещающей.
– Почему вы не заставите замолчать обвиняемую, месье мэр? – спросила она.
Однако мать Мария поспешила продолжить.
– Но тогда почему, – обратилась она к сестре Клер, – почему я не уехала с нею? Что мешало мне сесть вместе с нею в ландо и уехать, если я знала ее планы, ведь о твоих я была осведомлена заблаговременно, слышишь, безбожница и самозванка… – Но тут голос ее дрогнул, обломился, как тонкая льдинка, и мать Мария неуверенно добавила: – Она бросила меня. – То было горестное признание.
– Ага, – бухнула, точно в колокол, ключница, – ты сама это признала; ты призналась, что обвиняемая действительно сбежала, ускользнув от наказания.
– Нет! – воскликнула мать Мария. – Она действительно уехала, но у нее не было причины «бежать». – Затем мать Мария обратилась к мэру как представителю закона: – Позвольте напомнить, месье мэр, что ни надо мною, ни над моей племянницей не тяготеет обвинение в нарушении какого-либо закона.
– Ведьма! – раздался в ответ вопль, который подхватили многие из присутствующих. Мэр же отметил, что раз Сатана формальностей не соблюдает, то и солдатам Христа делать это незачем. Другие полностью с ним согласились.
Мать Мария напрягла голос и попыталась перекричать тех, кто выкрикивал обвинения:
– В чем вы меня обвиняете, скажите! Если это судебный процесс, то мало иметь преступников, нужно также преступление.
Мэр принялся доказывать, что данное расследование не является официальным.
– Ах, дорогой мой, – возразила мать Мария, – и вы, и все здесь присутствующие хорошо понимаете, что официальное или нет, но расследование есть расследование.
Мэру между тем удалось несколько утихомирить воспитанниц.
– Матушка, – проговорил он тихо, но чувствовалось, что ему едва удается сдерживать свои эмоции, – пока что вас еще никто не обвиняет ни в каком преступлении.
Пока , отметила я про себя.
Но тут сторонницы сестры Клер, словно заранее сговорившись, обрушили на мать Марию новый поток еще более сумасбродных и безумных обвинений. Одна нелепица следовала за другой, каждое слово свидетельских показаний дышало ложью.
– Она позволила демонам свободно разгуливать среди нас! – Это сестра Клер. – Разве одно это не считается преступлением у истинных христиан? – Затем, обращаясь к мэру и постаравшись придать голосу оттенок рассудительности, директриса повторила опять: – Разве это не преступление, а ты не преступница?
– Не я, а ты, – вскипела мать-настоятельница. – Ты вместе с твоими орудиями преступления, молотком и гвоздем! Ты, которая воспользовалась беззащитностью Елизаветы; и разве не ты едва не забила до смерти бедную Геркулину? Лучше бы ты так боролась со своими порочными помыслами. Ты… Ты… язычница!
Только теперь вспомнила я о гадком замысле сестры Клер. Я позабыла о нем, когда выбиралась из погреба; позабыла, когда мной овладела назойливая мысль о побеге. Ах, какой виноватою я себя чувствовала! Я оставила юную Елизавету в лапах этой злой интриганки, которая виртуозно исполнила задуманный план, состоявший в том, чтобы воспользоваться проказою Перонетты, извлечь из нее выгоду, взбаламутить легковерных девиц и в итоге самой стать настоятельницей.
Но как узнала мать Мария о безбожной выходке сестры Клер? Без сомнения, тем же путем, каким сестра Клер узнала, что я занимаюсь с Марией-Эдитой.
В этом ей помогли хитросплетения монастырской жизни с ее тайно возникающими и вскоре распадающимися союзами и группками, с ее паутиной благоволений, вражды и тайных привязанностей.
– Всякого демона должна неминуемо настигнуть смерть! – последовал приговор сестры Клер. – Это из-за тебя юная чертовка до сих пор среди нас. Иди посмотри, что за беду навлекла эта тварь на мою Елизавету, полюбуйся!
Девицы при этих словах взвыли от страха; многие стали биться в истерике и визжать; одна воспитанница осведомилась, чья это работа, стигматы: Господа или Его врагов?
– Прекратите этот театр! – воскликнула с презрением сестра Екатерина. Конечно, она понимала, что никаких стигматов у бедной девочки нет, они фальшивые, а вся история с ними сплошной фарс. Но сколько монахинь в них верило? Сколько сомневалось? И сколько человек из тех, кто не верил, дерзнули бы открыто восстать против сестры Клер?
Сестра Клер… Должно быть, в этот момент она обернулась к стоявшему позади нее мэру, потому что я расслышала, как она скомандовала ему:
– Заберите у нее монастырь, сей Божий дом, некогда вверенный ее попечению.
– И который остается таковым до сих пор, – поправила директрису мать Мария и, обращаясь к мэру, пояснила: – Она домогается власти с той самой поры, как меня назначили настоятельницей… И позвольте заметить, месье мэр, со всем подобающим вашей должности почтением, что вы все же являетесь носителем власти светской, а не духовной, и потому в делах такого рода…
– С той самой поры, как ты купила сей Божий дом на сатанинские сребреники! – Тут сестра Клер, видимо, бросилась к матери-настоятельнице, потому что я услышала шум переворачиваемых стульев, а присутствующие начали быстро и сбивчиво читать молитвы громкими испуганными голосами.
Как могло случиться, что дело дошло до подобного ужаса так быстро? Теперь я действительно испугалась: если оказалось возможным так обращаться с матерью-настоятельницей, то можно представить, что они сделали бы со мной. Мне следовало немедленно бежать прочь. Но я осталась у двери, услышав, как мать Мария разразилась рыданиями. Вскоре от ее самообладания и от ее изящества не осталось и следа. И лишь тогда ей, слабой и сломленной, предложили высказаться в свою защиту. Но у нее уже не хватило сил.
