Лоренс Даррел - СЕБАСТЬЯН, или Неодолимые страсти
— Ты права. Мы непременно заплатим за чудо наших чувств! Боже мой, до чего же приятно вновь видеть тебя, чувствовать тебя, отзываться на твои чувства! Природа — великий стратег, но с таким даже ей не справиться.
— Мне не по душе такие возвышенные люди, как мы с тобой. Просто терпеть не могу таких людей.
— Знаю. И наши эротические беседы мешают настоящему сексу. Почему бы нам не замолчать и не заняться делом? У меня, кажется, начинается анорексия — сексоанорексия. Если мы в ближайшее время не окажемся в одной постели, меня разобьет паралич. Меня хватит удар, и я потеряю сознание. Остерегайся Нарцисса!
Они подошли к ее дому и стали подниматься рука об руку по лестнице, возвысившись с помощью плохого шампанского, которое пили в баре, до уровня ниспровержения, но и немного испуганные, углубленные в себя, заранее потрясенные предстоящим первым соединением после столь долгого перерыва. Особенно испуганным выглядел Аффад. В квартире было идеально чисто; поработав на славу, уборщица, уходя, задернула шторы, так что они вошли в полутемную комнату. И застыли на месте едва дыша, со страхом глядя друг на друга и в то же время уже ничего не скрывая.
— Себастьян! — шепнула Констанс, скорее сама себе, чем ему, но он услышал, взял ее за руки и ласковым движением подтолкнул через порог к знакомой заветной кровати, отраженной с трех сторон в высоких зеркалах, и кожа у них светилась в приглушенных лучах солнца, проникавших в окно.
Влюбленные, думала она, принадлежат к исчезающему виду и нуждаются в защите; возможно, им место в заповедниках, где обитают забытые, пережившие свое время виды и где запрещена охота? Но разве может быть счастье, равное этому? Это же блаженство, когда тебя целует твой мужчина, когда вы соединяетесь с ним в любви! Тут нет места расточительству, надо быть бережливой — в опасной игре, действительно опасной, потому что один из партнеров может измениться, еще не успев выйти из нее. Множество людей, возможно большинство, приближаются к концу жизни, ограниченной критерием полезности, и обнаруживают, что двери счастья заперты, недоступны для них, но не по их вине — им просто не повезло.
Они торопливо сбросили с себя одежду, и она кучей легла на пол, словно ее принесло ветром, потом медленно, нерешительно они разомкнули объятия и переместились в теплую постель, где некоторое время лежали едва дыша, словно только что разделенные близнецы. Им казалось, что с каждым поцелуем они будут неуклонно приближаться к краю могилы. Он вспомнил о письме, в котором говорилось, что «ничего нельзя прибавить или отнять от существующего целого, иначе внутри него начнутся преобразования». Констанс впилась зубами в его губы, и он почувствовал, как сладостно прикасаться к ее нежным бокам и выгнутой спине.
Тем не менее, несмотря на накал страсти, в их ласках главной была спокойная осознанная чувственность, которую дано знать лишь счастливцам, ощущающим себя соединенными в тантрическом браке. Они были честны друг с другом, и им не требовались похотливые игры, чтобы разжечь желание. Объятья сплелись, и они оказались словно в сети.
Из-за того, что Аффад сильно похудел, Констанс прониклась к нему жалостью и принесла из кухни шоколад — чтобы накормить его и подсластить дремотные поцелуи; а так как он казался слабее ее, то она взяла власть в свои руки, возбужденная тем, что может своим прелестным телом довести его до изнеможения. Она наслаждалась, чувствуя, что владеет им, и он не мешал ей — притворяясь, чтобы поберечь силы, таким, каким ей хотелось его видеть. Но едва ее страсть немного ослабела, он неожиданно перевернул ее на спину, словно черепаху, и вошел в нее с нерастраченными силами — вновь завоеватель, долгожданный завоеватель. Но откуда у него взялись силы? Как бы то ни было, он знал, что она ждала этого и представляла, как это должно быть. Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, будто борцы на ковре, но неподвижно и не разнимая губ, в самой настоящей луже пота, однако гордые друг другом, как львы, и смирные, как игрушки!
По обыкновению негромко зазвонил телефон, и сонная Констанс сердито подняла голову.
— Вот дура! Забыла отключить!
Ей не хотелось покидать ни с чем не сравнимые объятия Аффада, чтобы ответить на деловой звонок Шварца или чей-нибудь еще. Откинувшись назад, она помедлила, рассчитывая, что невидимый человек, поверив в ее отсутствие, положит трубку. Не тут-то было. Телефон требовательно звонил и звонил, пока Констанс не сползла с кровати и, не желая просыпаться, чуть ли не на ощупь двинулась в его сторону — но когда она взяла трубку, то услышала мертвую тишину. Два раза успела она произнести: «Алло, алло», — прежде чем Мнемидис (ибо это был он) с довольной улыбкой положил трубку, узнав голос своего врача и мучителя. Значит, она дома, а не на дежурстве, как предполагал Шварц! До чего же замечательно все складывается, причем без усилий с его стороны: просто обстоятельства подчиняются его желанию! Тем временем рассерженная Констанс стояла, склонившись над телефоном и раздумывая, отключать его или не отключать — совесть врача укоряла ее за постыдное желание. На телефоне была прилеплена бумажная полоска с цитатой из известного философа. Все еще не проснувшись окончательно, она прочитала ее, продолжая прислушиваться к своим противоречивым желаниям. «Всего можно добиться смирением, и смирения тоже, даже когда положением владеет энтропия, а место правды заняла ее противоположность. Даже энтропия в качестве абсолютной очевидности способна, предоставленная себе, меняться и возрождаться. Феникс — не миф!»
Уф! Констанс чувствовала, что наэлектризована, и пришла в ярость, обнаружив бессовестно заснувшего в ее отсутствие Аффада! Вот каков твой мужчина! Но, сказать по правде, она сама засыпала на ходу, поэтому, обняв его, тотчас погрузилась в сон, и их сердца забились в одном ритме. Когда Аффад проснулся, то не мог сообразить, сколько времени продолжалось его блаженство, вот только Констанс лежала рядом с широко открытыми глазами.
— Что случилось? — шепотом спросил он. — Я разбудил тебя? Я храпел?
Она покачала головой и ответила тоже шепотом:
— Я проснулась, потому что мне в голову пришла идея, прекрасная идея, кстати вполне выполнимая, если только у тебя нет планов на ближайшее время. Почему бы нам не уехать на несколько месяцев, чтобы по-настоящему узнать друг друга, — если, естественно, в твоем распоряжении есть несколько месяцев? Зачем транжирить бесценные дни? У меня масса отгулов. В Провансе уже нет немцев. Там есть старый дом, в котором мы можем жить, правда, нет здешних удобств, но он уютный и расположен в красивом месте рядом с Авиньоном…
— Как странно, ведь я собирался предложить примерно то же самое, даже получил разрешение воспользоваться домом Галена. Ты права, не стоит сидеть и ждать, когда время настигнет нас. Мы должны быть смелыми, как люди, у которых впереди целая вечность. Возможно, на этот раз мне все же удастся…
Констанс закрыла ему рот ладонью. Из-за многих и почти неодолимых обстоятельств, мешающих их любви, ей не хватало смелости думать о том, что она может забеременеть от него. Нет, им надо двигаться потихоньку, как слепым, которые, постукивая белыми палками, находят свой путь. Как ни странно, но ее пугал даже собственный восторг. Кажется, она даже могла бы решиться и произнести: «Je t'aime!»[73] — хотя для нее эти слова всегда представляли непознанную территорию чувств. Но ведь любой человек, пока жив, ждет этого с нетерпением и отчаянием. Любой человек!
Они опять заснули и очнулись, с трудом выбираясь из сна, уже довольно поздно, и вдруг на него напала горячка — это случилось внезапно, и Констанс тотчас определила злую малярию. Поначалу ее испугало столь жестокое проявление болезни, ведь Аффада трясло и крутило так, что он почти не мог говорить, до того сильно у него стучали зубы.
— Я подхватил малярию в пустыне — они там, как дураки, пытались вырастить рис, и теперь малярийный комар уже добрался до ворот Александрии!
Температура у него подскочила чуть не под потолок, зато пульс упал до пола. Он едва не терял сознание, но в его взгляде не было страха, так как он знал, что рано или поздно это закончится. Его глаза горели яростью, отвращением к себе, потому что ему до смерти хотелось вновь соединиться с нею. Потом он стал мучительно потеть. Констанс нашла толстый махровый халат с капюшоном — они утащили его из отеля, где Аффад снимал номер в прошлый раз, когда был в Женеве. Идеальная вещь для такого случая, хотя Констанс пришлось потрудиться, прежде чем она натянула на него халат, ведь он и секунды не мог удержаться на ногах из-за приступов дрожи, бросавших его на четвереньки. Мгновенная перемена была пугающей, потому что его скрутило и он буквально посерел. Злая малярия известна своими непредсказуемыми температурными скачками. Однако теперь было не до любви; Аффаду предстояло еще помучиться, пока малярия не оставит его в покое. Констанс укрыла его одеялами, после чего он послушно повернулся лицом к стенке и, не переставая дрожать, задремал с такой высокой температурой, что горел как в огне. Она даже не стала мерить ему температуру, чтобы не испугаться! Конечно же, не обошлось и без лекарств, но они должны были подействовать лишь к утру. И тогда он будет как выжатый лимон… Проклятье!
![Луи Бриньон - Испанская невеста [Легенда о Габриель]](/uploads/posts/books/23576/23576.jpg)