Владимир Романенко - Жди, за тобой придут
— Во-первых, — говорит, — это прокурор так считает, что я их убил. А, во-вторых, всё, что с нами в жизни происходит, всё без исключения необходимо нам для того, чтобы двигаться вперед. Если человек понимает это, то любой ситуацией он может воспользоваться для своего же блага.
Вот так прямо и сказал. Минут пять я, наверное, с мыслями собирался — не каждый же день такие дискуссии приходится вести. Он тоже как в рот воды набрал. Ну, я, когда отошел немного, говорю ему:
— И что, пятнашкой своей ты сейчас тоже вовсю пользуешься?
— Я же сказал: пользоваться можно — и нужно! — всем. Потому что выбор тут простой: либо ты видишь полезные моменты в своем положении, и это тебя обогащает, либо опыт проходит мимо.
И тут я не выдержал. Ну, надо же такую чушь нести! Ехидно так его спрашиваю:
— А то, что опера тебе пару ребер сломали, пока следствие шло, — это как? От этого ты тоже полезный опыт поимел?
Хотелось просто немного съязвить, уколоть его слегка, что ли. А он мне совершенно серьёзно отвечает:
— У меня был страх, теперь его нет.
И замолчал. Да, брат, думаю. Тяжелый случай, можно сказать, клинический.
Я только потом, уже в своей камере вспомнил, что он про прокурора-то говорил. Еле дождался следующий прогулки. Спал даже плохо, всё думал. Как на улицу вышли, я сразу к нему.
— Ты чего хотел сказать-то вчера? — спрашиваю. Он в ответ:
— Ты о чём?
— Сам знаешь, о чём. Что значит: прокурор так считает?!
— А, ты об этом. Да какая разница? Каждый из нас что-то считает, во что-то верит. Чего из-за такой ерунды башку-то себе ломать?
— Нет, ты постой. Дурочку-то не крути. Сказал «а», выкладывай теперь уж и всю азбуку.
История, которую я услышал от него в тот день, показалась мне настолько абсурдной, что я даже не знал, как человеку в здравом уме такое вообще могло прийти в голову. Ни одному его слову я, разумеется, не поверил. Подумал ещё, что, может, стоило Стасу проговориться тогда прокурору о том, как, «на самом деле», все произошло. Дурка-то она ведь всё же не тюрьма, а туда путь ему был бы заказан, сто процентов! Даже если бы он поведал на допросах только половину того, что рассказал мне. Теперь, впрочем, в свете сложившихся обстоятельств, взгляд мой на многие вещи тоже слегка изменился. И основные моменты Стасова рассказа я всё же рискну передать, что называется, «близко к тексту». Если, конечно, получится.
Литературку свою восточную — или какая уж она там у него была — почитывать Стас начал, как выяснилось, задолго до того, как очутился за решёткой. И с роднёй взаимоотношения у него были тогда тоже, мягко говоря, хреновые. Он ведь несколько лет тунеядствовал. На что жил, никто толком понять не мог. То в казино сходит, то акций каких-нибудь прикупит, которые почему-то через неделю в три раза в цене подскочат. Деньги, одним словом, были, но всё какие-то залетные, дармовые, что ли.
Родственникам это было, само собой, чудно. Ведь действительно, если подумать, — ну, как человек таким образом может существовать? Везение — это ж дело такое. Сегодня есть, а завтра тю-тю. Один раз тряхнёт хорошо, и вот ты уже гол как сокол — ни квартиры, ни денег. И помощи ждать неоткуда. Попервости, родители, дяди, тёти всякие пытались ему на мозги капать, перевоспитывать. Стас, как он сам выразился, был в то время куда менее уравновешенным типом. В общем, кончалось это всегда одинаково, то есть руганью. Пару раз доходило даже до мордобоя.
Короче, из близких понять парня не мог никто. Придурком считали, социально опасным элементом. (С такой характеристикой, впрочем, согласилась впоследствии и прокуратура). По большому счету, жил Стас практически отшельником. Подружки случались у него весьма редко, и больше, чем на пару месяцев, как правило, рядом с ним не задерживались. Корешей — таких, чтоб по душам побазарить можно было, водки вместе выпить, погулять — таких Стас, как он сам признался, тогда не имел. Была пара хмырей приблатненных, что вокруг веселух всяких крутятся, особенно где бабки рекой текут. Стас ведь сам на рожон никогда не лез: выиграет, сколько ему на жизнь надо, и отваливает. А с шантрапой всякой связь поддерживал больше как бы для прикрытия, ну, чтобы вопросов поменьше задавали разные интересующиеся, когда он с полными карманами денег из казино отваливал.
Друзей, как он мне сказал, у него не было ещё со школы. Ему они в то время были ни к чему. Вроде как, помешали бы даже — в том, чем он тогда «серьёзно занимался». Я, конечно, пытался из него вытянуть, ради каких таких занятий нужно было жить бобылём, знакомств серьёзных ни с кем не водить и с родственниками постоянно цапаться. Но единственное, что Стас мне тогда ответил, — это, что занятия его были как-то связаны с книжками, которые он читал. И ещё: при помощи этих занятий он стал, в конце концов, тем, кем является.
— Зэком, то есть? — попытался я тогда пошутить.
— Да, ты прав, в том числе и зэком, — ответил он многозначительно, — Можно ведь сначала аванс у жизни брать, а расплачиваться потом, в рассрочку…
Вот такой он у нас был, Стасик наш. Философ. Хотя, слова этого почему-то не любил. Один раз я от него даже такую фразу услышал: «Философия — мёртвая вещь, а занимаются ей только те, которым не дано нечто большее». Он ведь себя не меньше, как посвященным в какую-то чрезвычайную тайну считал. У меня, по крайней мере, такое впечатление сложилось. Впрочем, сам Стас ничего подобного никогда вслух не высказывал. Он, вообще, парень был весьма скромный… Ну, вот, рассказываю сейчас эту историю и не замечаю, что каждый раз говорю о нем в прошедшем времени. Будто в прошлом он где-то остался. Стасу, конечно, — там, где он сейчас находится, — по барабану. Но, если есть во всём этом хоть капля здравого смысла, то в покойники его записывать мне уж совсем как-то не пристало.
Про заработки свои, кстати, он тоже парой слов обмолвился. Оказывается, выиграть, скажем, на рулетке было для него парой пустяков. Он мне даже целую теорию на этот счет задвинул. Мол, информация о том, на каком числе шарик остановится, уже находится в каждом из играющих. Только без «специальной подготовки» никто из них эту информацию в себе обнаружить не в состоянии. Я, было, усомнился, но тут он мне про число то дурацкое, трёхзначное напомнил. Я язык-то и прикусил. Короче, риска в его игре не было никакого. Он если иногда и проигрывал, то, опять же, только для того чтобы подозрения не вызывать — каждый раз в новое казино ходить ведь не станешь.
Моё отношение к этому всему было в те дни двоякое. С одной стороны, рассказы его очень походили на бред пациента из тихого отделения психиатрички. Но с другой стороны, в том, что какими-то сверхъестественными способностями Стас действительно обладал, я ведь сам убедился, хоть и обижался на него потом.
Когда он мне про рулетку рассказывал, я его ещё насчёт себя самого, помню, спросил. Ну, мол, а я такому смог бы научиться? Стас сказал, что теоретически смог бы, только, скорее всего, у меня терпения бы не хватило — на это же по нескольку часов в день надо убивать, и так года два-три, а то и больше, в зависимости от способностей. Одно я, всё-таки, из его рассказа усвоил: если человек сам себе не враг, то развивать в себе такие вещи, только для того чтобы грести «халявные» бабки, лучше не стоит. К чему это в конечном итоге приводит, я мог непосредственно, на его, Стасовом, примере лицезреть, что называется, воочию.
Шняга эта для меня тогда, всё равно, оставался моментом весьма щекотливым, и я старался выудить из Стаса как можно больше информации о том, чего он, на самом деле, при помощи тренировок достиг — до тюрьмы и уже здесь. Он ведь, как я понял, занятий своих никогда не прерывал. И книженцию эту с собой притащил, чтобы справляться по неясным моментам, если надобность такая возникает. Я его ещё просил, помню, показать мне, что за учебник у него такой, но он отнекивался только, объяснял, что мне будет совсем не интересно, и что без предварительных знаний неподготовленный человек там, в любом случае, ничего понять не сможет.
Про способности он тоже говорил всегда как бы нехотя, уклончиво. По отдельным его словам я через какое-то время составил мнение, что Стас неким загадочным образом способен видеть будущие события. Не до деталей, конечно. Но на уровне того, произойдёт что-то или нет, получалось у него весьма неплохо. Демонстрировать такие вещи он всегда противился, не знаю уж почему. Но несколько раз я его, всё-таки, подловил.
Однажды, помню, по поводу праздника какого-то выборочную амнистию должны были объявить. Среди урок об этом не очень-то говорили, но в душе, я знаю, каждый тайно надеялся: а вдруг «попрёт масть», ведь чем чёрт не шутит? Здесь же тоже, по большому счёту, лотерея. Я и сам немного нервничал. Не то, чтобы реально на что-то рассчитывал, но, всё-таки, репутация у меня за время отсидки вроде не сильно подмоченная составилась. В общем, был шанс, как мне тогда казалось.
