Уильям Голдинг - В непосредственной близости
Я вдруг заметил еще слова, но уже не просто отпечатки чернил. Эти контуры — они опять исчезли, словно хотели от меня спрятаться — были вытиснены на бумаге: написаны на предыдущем листке серебряным или свинцовым перышком, и потому их было видно только под определенным углом.
«Он покинул корабль, а я…»
Кто покинул корабль? Единственные, кто ушел с корабля — Виллер и Бене! Неужели он… Мог ли он… Возможно ли?..
Бене хорош собой. Он куда лучше меня. Он поэт. Румянец, золотые кудри, порывистость движений…
Чувствительная девушка, впечатлительная… И никаких перспектив, кроме замужества!
Я вскочил. Я был одержим! Абсолютно одержим! Однако ведь был же — прежде чем я выбросил из головы этот прискорбный эпизод — человек, который мог бы все прояснить. Я быстро отправился на шкафут. Облака стояли выше; благодаря новому курсу мистера Бене корабль двигался хоть и с трудом, но более размеренно. Синий горизонт словно вырезали кривыми маникюрными ножничками. Мистер Бене успел «заморить червячка» и вернуться — он беседовал у грот-мачты с каким-то матросом. По всему кораблю тянулись канаты, веревки, тросы, талрепы, которые не только лежали на баке, но уходили и куда-то вниз. Мистер Бене окончил разговор, повернулся, увидел меня и обычной стремительной походкой приблизился к срезу шканцев. Он так и сиял.
— Все идет хорошо, мистер Тальбот. Скоро попробуем почистить днище, а потом обнайтовим корпус, как предложил мистер Саммерс.
— Мистер Бене, мне нужно поговорить с вами по важному делу.
— Сэр, я весь к вашим услугам.
— Вы сказали — «школьница»…
— Правда? Простите, мистер Тальбот, но голова у меня занята делами, сами видите, как приходится крутиться. Речь шла о моих сестрах?
— Нет-нет.
— А, вспомнил! Вы спросили, что я думаю о юной Марион, так ведь? Она совершенно неразвита, сэр, как и все они. Правда, следует признать, она девушка хорошая. И как мужчина мужчине, — тут лейтенант Бене быстро оглянулся и наклонился ко мне, — если бы малютка Марион не задержала своего дядюшку (как она его называет) какими-то просьбами насчет корабля — она хотела, чтобы он убавил парусов, — то меня застукали бы в положении, куда более близком к flagrante delicto.32
— Она знала! Все понимала! И ваша преступная связь…
— Она оберегала наше уединение.
С трапа, ведущего во владения капитана, раздался звук, который можно назвать негромким рыком. Лейтенант Бене отозвался так же быстро и весело, как разговаривал со мной:
— Сию минуту, сэр!
Он поднял руку ко лбу, изобразив нечто вроде «салюта, употребляемого на флоте», и с обычной живостью побежал по кренящейся палубе.
Рука моя взметнулась. Клочок бумаги с письмом мисс Чамли выскользнул из пальцев, крутясь, полетел вверх и, дрожа, запутался в вантах. В мрачной решимости я думал: пусть летит, пусть! Но тут какой-то матрос по собственному почину отложил швабру, вскарабкался на ванты — вылитый мистер Бене! — подцепил его и протянул мне. Я кивком поблагодарил и остался стоять с листком в руке. Как я создал призрак из ничего? Как этот призрак стал для меня дороже всего на свете? Он подвиг меня, здравомыслящего и расчетливого человека, на совершенно безумные действия — сочинительство стихов, выпытывание неприятной правды у лейтенанта Бене… а ведь она вполне (вот и еще одна ложка дегтя!) могла увлечься им, а он и не видел этого, будучи одержим женщиной, которая годится ему в матери!
— Убирайтесь, Виллер! Черт побери, вы так и будете путаться у меня под ногами?
— Сэр?
— В любом случае эту сторону обслуживает Филлипс!
— Нет, сэр, прошу прощения. Старший офицер сказал, что раз уж мы с Филлипсом договорились, я остаюсь за вами — вы же просто сменили каюту, сэр.
— Мне надоела ваша унылая физиономия!
Я ринулся прочь из каюты, едва не размозжив голову о мачту, и позвал Филлипса. Однако в этом не было нужды, потому что он уже осторожно пробирался по коридору в салон, держа веник.
— Филлипс, вы можете снова меня обслуживать.
Филлипс быстро заглянул в салон.
— Могу я поговорить с вами наедине, сэр? Он ведь там умер.
— Боже милостивый, да на этом корабле где только не умирали!
Филлипс медленно, задумчиво кивнул:
— Но ведь мистер Колли, сэр, был ученый.
С этими словами он отдал честь и взялся за веник. Я сел, совершенно сбитый с толку. Становилось все более очевидно, что мистер Смайлс прав: вот еще один безумец. И Виллер ему под пару. Очевидно, что я вполне могу считаться третьим. Горизонт дернулся и исчез. У меня возникло совершенно сумасшедшее чувство: я тоже «ученый», и, быть может, призрак Колли, крадущийся, словно зловоние, по кораблю, и есть «motus»33 нашего идиотского впадения в резы.
Я отправился в салон, крикнул Бейтса и получил от него очередной запас бренди. После я поел холодной говядины, и, уподобившись поселянину, поедающему под кустом свою нехитрую снедь, уберег мясо ценой пикулей, изгваздавших мои «невыразимые». Пришел Олдмедоу и разделил со мной трапезу; помню наш путаный разговор о смысле жизни. Имея не столь крепкую как у меня голову, он совершенно захмелел, бедолага. Когда я отправился провожать Олдмедоу до его каморки, мы оба едва ковыляли. В каюте я долго баюкал расшибленный локоть («Виллер, вы свободны»), но не возражал, когда слуга уложил меня в койку.
Будучи, однако, слегка в подпитии, я втянул Виллера в разговор, во время которого он пролил свет на тайну своего нежелания покидать мою каюту. Он не доносил на Билли Роджерса, хотя на баке все так думают. Но все равно, мол, с ним разделаются, если он не будет держаться поближе к джентльмену. Это все недоразумение. Нет, что вы, за борт его не кидали, он просто поскользнулся и потерял равновесие. Нет, он никого не винит. А офицеры думают, что корабль потонет? Так или иначе, он не знает, как ему быть…
Я теперь весьма досадую, что во хмелю не проявил должной предусмотрительности, которая необходима, когда имеешь дело даже с самым преданным и правдивым слугой! Я заключил с Виллером своего рода договор — я позволю ему ходить за мной по пятам, а он поведает мне, что на самом деле произошло с Колли. Виллер согласился, при условии, что я никому ничего не расскажу, пока он на корабле. Сведения его оказались такого рода, что я не смею доверить их своему дневнику.
(15)
Ранним утром меня разбудили крики с палубы, и я выбрался на шкафут.
— Заноси конец! А ну-ка, похватали хват-тали!
И ответный крик с носа:
— Налегай помалу!
Я отлично видел ее справа по борту — «Алкиона»! Мачт на ней совершенно не было, они лежали рядом на воде, белые паруса волочились по волнам, моряки тащили их и пели. Их песня доносилась до нас.
— Где ты бродишь день-деньской, Билли Роджерс, Билли-бой?
Мы стояли борт о борт с «Алкионой». Наши матросы с удивительным проворством убирали паруса.
— Эй, там обрифить брасопы!
Сэр Генри держался за ванты того, что осталось от их бизань-мачты.
— Видали, Андерсон? Из-за моего старшего оказались мы в дерьме. И ведь говорил я ему: «Беллами, не меняй галстук, а то оставишь нас без мачт!»
И Она была там, на палубе, протягивая ко мне руки! По щекам ее катились слезы радости. Она шагнула навстречу. Мы слились воедино…
Я обнимал мисс Грэнхем. На ней не было корсета; я боролся с ней, но не мог освободиться. Неудивительно, что на обоих кораблях смеялись, да еще я оказался не одет…
У койки стоял Виллер с чашкой кофе в руках.
— Вот, еще теплый, сэр.
Голову мне, казалось, сдавили; в желудке противно сосало.
Виллер скромно опустил глаза, как подобает вышколенному слуге. Я открыл рот, чтобы велеть ему уйти, но передумал. Он помог мне одеться, однако брился я сам. Качка была ровной. Я оставил Виллера прибираться в каюте и отправился в пассажирский салон, где обнаружил мистера Боулса. Он принес извинения, что не собрал комитет, хотя, сказать по правде, я вовсе позабыл о назначенном собрании. Он сообщил, что мистер Преттимен очень плох, а мистер Пайк занят детьми. Я говорил мало, только бормотал в нужных местах. Думаю, мистер Боулс (человек, наделенный некоторым разумом; от него будет немало пользы, когда мы достигнем Сиднейской бухты) догадался о том, что я не расположен к разговорам. Именно от него я узнал, что пропустил интересную флотскую процедуру. Это еще одна причина, по которой я пожалел, что позволил себе лишнего, если не сказать больше. Лучше бы я проследил за тем, что придумал лейтенант Бене, или же в чем он помогал. В то время как мы с Олдмедоу пьянствовали, он изобрел совершенно новую снасть! Матросы орудовали «продольным тралом», удаляя наросты с киля. Это придумал и предложил мистер Бене. Мне сообщили, что дело это наитруднейшее и состоит в «травлении и выбирании» троса и одновременном подергивании его вперед и назад, что требовало согласованных усилий всей команды, коей буквально дирижировал мой друг, лейтенант Саммерс.
