Лесли Томас - Девственники в хаки
Снова повернувшись к лестнице, Дрисколл решительно штурмовал третий пролет. Ему представлялось, что если он успеет добраться до очередной площадки, то сумеет отдышаться, а когда Любезноу приблизится на расстояние трех или четырех ступеней, он просто прыгнет на него ногами вперед. Это должно было сработать, но Дрисколл все равно был рад, что Розалинда и ее новый муж не видят его сейчас.
Он смог подняться на третью площадку и выпрямиться, уцепившись пальцами за край одной из трех железных бочек, которые там почему-то стояли. Пытаясь сохранить равновесие, Дрисколл перехватил бортик и почувствовал, как его пальцы коснулись какой-то полужидкой, липкой субстанции, которой бочка была полна до краев.
Потом Дрисколл посмотрел вниз. Любезноу, подняв разбитое, но исполненное мрачной решимости лицо, остервенело полз по лестнице вверх. Каждая ступенька давалась ему нелегко, и Дрисколл понял, что немного времени в запасе у него есть.
Заглянув в бочку, он засмеялся разбитыми губами, но тут же поперхнулся.
– Чарли Чанг против Дракона! – прохрипел Дрисколл, торжествуя.
Любезноу поднялся с локтей и колен и, по-медвежьи упираясь в деревянный пол ступнями и ладонями, пошел на приступ третьего пролета. Не спуская с него глаз, Дрисколл, прихрамывая, зашел за бочку, в которой оказалась смешанная с маслом глина, и, навалившись на нее всей тяжестью, попытался опрокинуть. Справиться с этой задачей оказалось нелегко, но в конце концов он почувствовал, что бочка поддается, и приналег, собрав все силы для последнего рывка.
Бочка качнулась и вдруг опрокинулась, из нее выплеснулась и потекла вниз антрацитово-черная река липкой и скользкой грязи.
– Ржавый Гвоздь! – с торжеством заорал Дрисколл, когда смешанная с маслом глина захлестнула барахтавшегося чуть ниже Любезноу. Запрыгавшая по ступеням пустая бочка только чудом миновала сержанта, пролетев в нескольких дюймах над его головой. Второй сержант по-прежнему пытался ползти дальше, но соскальзывал и вынужден был начинать все сначала. Глядя на него, Дрисколл отчетливо видел глаза своего врага, которые сверкали на черном лице, как у загримированного под негра джазбандиста.
Немного переведя дух, Дрисколл взялся за вторую бочку, удивительно похожую на барабан. Откуда-то издалека до него донеслись искаженные и усиленные эхом крики солдат, которые, похоже, бежали к нему по верхней галерее трибуны.
Дрисколл толкнул вторую бочку. Она была полна всего на две трети, и от него не потребовалось таких титанических усилий, как в первый раз. Любезноу заметил опасность и панически задрыгал ногами и руками, пытаясь убраться с дороги, но только скользил и оступался.
– А это за Брука, сволочь! – гаркнул Дрисколл, опрокидывая бочку вниз. Еще одна волна жидкой грязи хлынула в проход, следом запрыгала по ступенькам бочка, но и на этот раз Любезноу повезло. Дрисколл же не удержался на дрожащих от напряжения ногах и покатился вниз, поскользнувшись на грязной, скользкой ступеньке. Словно на санях с горы, он пронесся по лестнице головой вперед и, врезавшись в Любезноу, увлек его за собой на баскетбольную площадку.
На верхних ступеньках лестницы появились пенглинские солдаты. Они стояли неподвижно и только таращили глаза на каскады черной, липкой, как патока, жижи, которая медленно стекала вниз – туда, где слабо барахтались в луже их сержанты, похожие на двух усталых тюленей. И тот и другой настолько перемазались в глине, что напоминали два пузыря на поверхности грязного озера, которое растекалось все шире.
Поднявшись на четвереньки, Дрисколл и Любезноу поползли навстречу друг другу. Они то и дело падали, но терпение и настойчивость в конце концов победили. Едва не столкнувшись лбами, сержанты с чавканьем выдрали руки из густой грязи и остановились. Облепившая их лица и тела смесь глины и масла сделала их похожими друг на друга и на два черных пугала.
Пока Любезноу сжимал кулаки, Дрисколл еще раз с размаху ударил противника головой. Его бритая макушка поразила второго сержанта в лоб и сразу отдернулась.
Дело было сделано. Любезноу покачнулся и пал ниц, словно монахиня во время молитвы. Дрисколл не двигался – опустившись на четвереньки, он отдыхал, ожидая пока погаснут оранжевые круги перед глазами. Замершие на галерке зрители не аплодировали.
Так прошло очень много времени. Наконец Дрисколл пошевелился и медленно, как первобытный человек, только-только осваивающий прямохождение, вскарабкался на ноги. Жирная грязь, похожая на резиновые канаты, тянулась за ним, словно пытаясь еще раз опрокинуть свою жертву на пол, но сержант пересилил, и черные щупальца одно за другим оторвались от его одежды.
Убедившись, что может стоять, Дрисколл первым делом вытер испачканное глиной лицо грязными руками и огляделся. Потом он наклонился вперед, схватил Любезноу за воротник и с усилием поволок по полу, оставляя узкую расчищенную дорожку на поверхности черного озера – и широкую грязную полосу на еще чистой пробке площадки. Только теперь он рассмотрел на верхнем балконе вытянутые лица рядовых, белевшие в темноте, словно декоративный гипсовый фриз. Солдаты безмолвно наблюдали за тем, как Дрисколл подтащил Любезноу к сломанному баскетбольному столбу, уложил рядом и, шипя от боли, аккуратно затолкал головой в веревочную сетку кольца.
Покончив с этим нелегким делом, Дрисколл уселся на пол, разбросав ноги, и сидел так, бессмысленно глядя на крупную голову потерявшего сознание Любезноу, который напоминал застрявшего в неводе кальмара.
Минуты через две на трибунах с противоположной стороны арены произошло какое-то движение, и из темноты появился начальник штаба пенглинского гарнизона майор Каспер. Майор двигался энергичной и целеустремленной походкой, но гулкое эхо его шагов сразу затихло как только он разглядел ярко освещенное, залитое грязью и кровью ристалище и двух поверженных гладиаторов на нем. Майор, однако, всегда гордился тем, что ничто не могло заставить его удивляться слишком долго, и никогда об этом не забывал. Сознание этого преимущества помогло ему довольно быстро справиться с собой. Выйдя на площадку, он остановился у самого края грязного моря, прищурился на Дрисколла, сидящего в самой его середине, посмотрел на торчащего из баскетбольного кольца Любезноу и, установив их личности, кивнул. Выпрямившись, майор взял под мышку офицерский стек и сказал:
– Сержант Дрисколл!
Дрисколл выдрался из черного гноища и поднялся, умудрившись встать почти по стойке «смирно». Берет он потерял и потому не стал салютовать.
– Слушаю, сэр, – хрипло отозвался он.
– Вот что, сержант, – сказал майор. – Вам с Любезноу необходимо подбодрить личный состав. Мы срочно возвращаемся в Пенглин – там произошли кое-какие неприятности.
9
Грузовики с урчанием тащились по пыльной дороге обратно в Пенглин, где беспорядки только-только начинались. В первой же стычке с повстанцами бравые защитники гарнизона применили пулеметы и отстрелили ножку деревянного чарпая [15], на котором дремал пожилой индиец, – владелец одной из местных лавок, имевший привычку ежедневно спать после обеда перед дверями своего заведения. Обычно он отдыхал с часу до трех, но стрельба началась в два пятнадцать, и его безмятежный сон оказался прерван. Для всех, – а для индийца в особенности, – это было первым эпизодом великой битвы за Пенглин.
Скрываясь за мешками с песком, сложенными на крышах казармы, вокруг душевых и арсенала, британцы с тревогой ожидали дальнейшего развития событий, но ничто больше не нарушало спокойствия тропической сиесты. Для обороны офисов, для защиты прачечной, которая с верноподданническим рвением продолжала свою сдельную работу, и для прикрытия коттеджей по другую сторону оврага, где жили семьи офицеров, был сформирован специальный отряд, однако этот вынужденный шаг означал рискованное распыление сил и нравился полковнику Пикерингу не больше, чем меткость, с какой его подчиненные поражали деревянные кровати. Но ничего поделать он не мог: гарнизон просто обязан был оборонять и здания на противоположной стороне оврага, и насосную станцию на берегу водохранилища. Именно поэтому полковник испытал огромное облегчение, завидев на шоссе пыль, поднятую возвращающимися из Сингапур-сити грузовиками с остальными его людьми. Ни Дрисколл, ни Любезноу не вернулись из Сингапура со всем отрядом. После битвы титанов, Дракон и Чарли Чанг оказались на соседних койках в Британском военном госпитале, разделенные лишь хлипкой деревянной тумбочкой. У первого продолжал кровоточить глаз, а у второго оказалась раздроблена скула; кроме того, оба были покрыты многочисленными ссадинами и ушибами, и поэтому в госпитале к ним отнеслись как к пострадавшим во время уличных беспорядков. Врач, осматривавший Дрисколла и Любезноу в приемном покое и в конце концов решивший, что они случайно провалились в цистерну нефтехранилища, даже пошутил, что они перемазались маслом, точно бойцы с арены «Золотой Мир».
