Лесли Томас - Девственники в хаки
Им повезло. Давешний сикх стоял прямо за углом и, прислонив велосипед к телеграфному столбу, прикладывал к себе бригговы штаны.
– Это мои, – сказал Бригг с облегчением. Сикх величественно обернулся к нему.
– Вы ошибаетесь, – поправил он Бригга на прекрасном английском. – Я их нашел.
– Я знаю, – Бригг попытался вцепиться в брюки, но сикх отдернул их в сторону.
– Значит, – прогудел он басом, – они принадлежат мне.
– Ах ты задница! – заорал Бригг. – Как ты думаешь, какого черта я напялил на себя эти бабские кальсоны? Или ты решил, что это новая форма британской армии?
– Очень сожалею, – повторил сикх, – но я нашел эти брюки, и теперь они мои. Мне кажется, это должно быть очевидно!
Это был очень высокий сикх, широкоплечий и с мощной грудной клеткой, и Бригг не решился его ударить. Вместо этого он вытащил штык, присоединил к винтовке и уткнул острие противнику под диафрагму.
– Дай-ка сюда эти штаны, – сказал Бригг, закипая. – Не то я насквозь проткну твое жирное брюхо.
Индиец с потрясающим спокойствием посмотрел сверху вниз на обоих британцев.
– Они действительно вам так нужны? – спросил он.
– Еще бы! – кивнул Бригг. – Так что давай их сюда, приятель, пока я не заколол тебя, как свинью.
– Ваше оружие причиняет мне боль, – сказал сикх, одной рукой отводя штык в сторону, а другой возвращая Бриггу штаны. – Вот, возьмите. Постарайтесь их больше не терять.
– Благодарю, – Бригг выхватил у него брюки и быстро надел. – Всенепременно. Обязательно.
Он и Лонтри пошли обратно в переулок; индиец проводил их грустным взглядом. Когда оба солдата скрылись за углом, он громко вздохнул и сказал вслух:
– Боже, храни короля!… [13]
– Ржавый Гвоздь! – отчетливо и громко сказал Дрисколл.
Чтобы сказать это, он пересек почти все пространство под трибунами и, присев на корточки перед Любезноу, бросил эти слова, как перчатку, прямо в лицо второму сержанту.
Молодые солдаты давно уснули, устало вытянувшись на полу. Дрисколл специально ждал, пока это произойдет, чтобы подойти к Любезноу и сказать ему эти два слова. Сержантов разделял всего ярд. В нескольких шагах от них не покладая рук трудились над своими зелеными лампочками и попискивающими приборами несколько дежурных связистов.
– И что с ним такое? – спросил Любезноу, глядя Дрисколлу прямо в глаза.
– Значит, ты его помнишь. Ведь помнишь же, верно?
– Если это тот самый – то да, помню, – ответил Любезноу непослушными губами и быстро оглядел спящих солдат. – Если это тот самый…
– Он был всего один такой, – улыбнулся Дрисколл. – Кого еще могли прозвать Ржавым Гвоздем?
– Нет никакой необходимости повторять это в тысяча первый раз, – перебил Любезноу. – В последнее время от тебя только это и слышно.
– Я рад, что ты не забыл старину Ржавого, – кивнул Дрисколл.
– Значит, ты тоже его знал?
Дрисколл покачал головой. Писк морзянки в углу прекратился, и один из радистов принялся разливать по эмалированным кружкам чай.
– Хотите чаю, сержант? – окликнул он их.
– Нет, – сказал Дрисколл.
– Нет, – отрезал Любезноу.
– Я его вообще не знал и никогда не слышал о нем… до недавнего времени. Бедный, бедный Ржавый… – продолжил Дрисколл.
– Послушай, – спросил Любезноу быстрым свистящим шепотом, – что все это значит? К чему ты ведешь?
– Не стоит будить наших малышей, – покачал головой Дрисколл и добавил театральным шепотом: – Почему бы нам не прогуляться, к примеру, в главный зал, и не поговорить с глазу на глаз?
– Там? – переспросил Любезноу, кивнув головой в направлении ведущей на арену двери.
– Да, сержант, именно там, – отозвался Дрисколл, вставая. Не оглядываясь, он вошел в коридор, уходивший в темное чрево стадиона, и сразу нащупал на стене блок выключателей. Он повернул только один из них, и под куполом крыши загорелось три прожектора, лучи которых скрестились на центральной баскетбольной площадке. В их свете стали отчетливо видны ограничительные линии, полукружья трехсекундной зоны, столбы с кольцами и сеткой, свисавшей с них, как несвежие дырявые носки, и даже громоздящиеся друг на друга ряды коричневых сидений, которые начинались у самого края площадки и тянулись вверх до самой крыши. Кроме Дрисколла и Любезноу в зале больше никого не было.
Они с трудом устроились на узких, неудобных подлокотниках двух кресел по обеим сторонам прохода. Снизу этот ряд был примерно десятым.
Дрисколл вытряхнул из пачки сигарету, закурил, потом перебросил еще одну сигарету второму сержанту. Любезноу поймал ее и прикурил от сигареты Дрисколла. Когда он наклонялся, его крупная голова и руки заметно тряслись, но он все-таки прикурил и, сделав шаг назад, вернулся на свой неудобный насест.
– Ну не смешно ли? – задумчиво промолвил Дрисколл. – Столько месяцев я слушал твои рассказы о том. что ты проделывал, когда сюда пришли японцы, и что они проделывали с тобой в Чанги, и только после этого я вдруг узнал о Ржавом Гвозде…
– Любопытно будет послушать, что же ты узнал, – подал голос Любезноу.
– В тот день когда мы прибыли из Пенглина сюда, я получил письмо, – неторопливо сказал Дрисколл и достал из кармана голубой конверт авиапочты. – Это письмо от сержанта Гранта, – продолжил он, держа конверт двумя пальцами и явно не торопясь показывать его содержимое. – Ты ведь помнишь Лори Гранта, не так ли? Этакий шибздик, из бухгалтерии…
– Я прекрасно его помню, – глухо отозвался Любезноу.
– Он демобилизовался полгода назад. – Дрисколл наконец открыл конверт, достал сложенное письмо и с улыбкой провел им у себя под носом. – Здесь говорится, что он не стал бы писать мне без достаточно веской причины, но, видать, эта история здорово его задела. И я его понимаю…
Он замолчал, заметив в проходе все того же связиста.
– Вы точно не хотите чайку, сэр? – спросил связист, с интересом глядя на освещенную арену. – Маловато публики сегодня, – невесело пошутил он. – Когда проводятся соревнования по борьбе, зрителей бывает не в пример больше. «Турнир богатырей», слыхали? Чарли Чанг против Дракона!
– Я бы выпил кружечку, сынок, если ты так настаиваешь, – сказал Дрисколл. – Будь добр, принеси мне сюда.
– Конечно. – Связист повернулся к Любезноу. – А вы, сарж?
– Нет, – отказался тот.
Юный радист исчез в коридоре, а Дрисколл оглядел огромное пустое здание.
– «Турнир богатырей – Чарли Чанг против Дракона!» – задумчиво повторил он. – Ты когда-нибудь бывал здесь? Должно быть, это действительно незабываемое зрелище, когда на арену нальют смешанного с глиной масла, и две туши начинают валять друг друга в этом скользком дерьме…
– Так что там насчет ржавых гвоздей? – поторопил Любезноу. – Продолжай, раз начал.
– Я жду, пока мне принесут чай, – невозмутимо напомнил Дрисколл. И не хочу, чтобы нам мешали, когда я заведусь насчет Ржавого.
Через минуту связист-сигнальщик снова появился в проходе, и Дрисколл принял у него из рук кружку с горячим чаем. Отпив первый осторожный глоток, он сказал:
– Сержант Грант пишет, что однажды, вернувшись домой, он сел в автобус – в обычный лондонский автобус. Когда он полез за деньгами, чтобы заплатить за проезд, то случайно достал и несколько малайских центов, которые завалялись у него в кармане. И представь себе, кондуктор сразу их узнал! Они же квадратные, Любезноу, а квадратные монеты встречаются не часто, правда?
Он поднял глаза от кружки и посмотрел на второго сержанта.
Любезноу был полностью с ним согласен.
– Да, – сказал он. – Квадратные малайские центы встречаются совсем не часто.
– Вот именно, – с нажимом подтвердил Дрисколл и отпил еще пару глотков. – Грант и кондуктор начали вспоминать Малайю, потому что кондуктор, оказывается, служил здесь во время войны, а после дембеля пошел работать в муниципальную транспортную компанию – продавать билеты, собирать деньги за проезд и все такое прочее…
– Я знаю, что делает кондуктор, – нетерпеливо перебил Любезноу. – Не беспокойся, ездил я в автобусе, ездил!
– Тогда ты поймешь, почему их разговор все время прерывался, – неторопливо согласился Дрисколл. – Но в конце концов кондуктор Барнвелл…
– Барнвелл! – ахнул Любезноу.
– Так точно, – подтвердил Дрисколл, заглянув в письмо, которое он наконец развернул. – Родерик Барнвелл – так звучит его полное имя. Любопытное имя… В общем, этот Родерик Барнвелл, оказывается, служил в Сингапуре в сорок втором году одновременно с тобой. Он тогда был сержантом. Если точнее, то он был сержантом комендантской роты, которая задержала тебя за дезертирство перед самым наступлением япошек.
– Вранье! – взвился Любезноу. – Беспардонная ложь! От первого до последнего слова.
– Я так и подумал, – дружелюбно согласился Дрисколл. – Как только я прочитал это письмо, я именно так себе и сказал. Все это беспардонное вранье, решил я, а этот сержант Родерик Барнвелл – просто записной лгун. Так оболгать доблестного сержанта Любезноу, который исползал на брюхе все джунгли, в одиночку сражаясь с японцами!
