Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Что или? — переспросил Павел.
— Или вас приговорят, как это ласково говорится на языке большевиков к стенке — то бишь к расстрелу! Намажут лоб зеленкой и все! Финита ля комедия мой друг!
— Петр Иванович, ну хватит пугать молодого человека! — воскликнул Гиршберг. Но Павел не испугался. Он, с равнодушием выслушал перспективы своей судьбы. Надежда на то, что его выпустят, еще теплилась в его душе. А вот, директор совхоза, как показалось Павлу — сам ужаснулся от слов Оболенского. Илья Андреевич растерянно забормотал:
— Павел, Павел, знайте, не всех тут расстреливают. Меня вот допрашивали много раз. Даже суд был в Минусинске. И что? На пересуд отправили — сюда в Красноярск. Так, что, есть, я думаю, еще справедливость! И вы увидите — тут в Красноярске нас с Лепиковым обязательно оправдают! Обязательно! Нужно только верить! «Значит, их не осудили! Значит, моя статья не стала решающей в этом процессе! Значит, они и не могут, держат на меня зла! И я не сталь не вольным участником их заточения сюда!» — облегченно подумал Клюфт. Открылась дверь. Арестанты вздрогнули. Все, кроме старика. Оболенский с невозмутимой, ехидной улыбкой сидел на табурете. Петр Иванович, словно издеваясь — презрительно рассматривая надзирателя, в форме оливкового цвета. Тюремщик, даже смутился и заорал:
— Угдажеков, Клюфт, Гиршберг — на выход! Директор совхоза привстал с табурета и вялым голосом спросил:
— С вещами?
— Ты, что не слышал — на выход! Раз подали просто команду — на выход, значит — на выход без вещей! Когда кричат с вещами на выход — тогда с вещами на выход! Что тут не ясного?! — рявкнул на него охранник. Хакас спокойно встал и заведя руки за спину, вышел из камеры. Клюфт тоже медленно двинулся к выходу, но его остановили:
— Не тропиться! По одному! В коридоре ждал низенький конвоир — молодой, салага-солдат. Он, неуверенно, пискнул на Клюфта:
— Лицом к стене, руки за спину!
Клюфт даже ухмыльнулся от фальцета, этого, совсем, детского голоса. Ну, тут же рявкнул бас старшего:
— А ну, Иванов! Командовать уверенней! Арестованного Клюфта, в кабинет номер сто сорок. К следователю Маленькому! Павел шел по коридорам тюрьмы и испытывал странное — такое ощущение, что он здесь все знает досконально! Как будто, он живет, в этих мрачных стенах — уже давно. Как будто он, провел за решеткой, в этом мрачном здании — несколько лет, а может пол жизни. Этот запах, казавшийся по началу, страшным и противным — больше не раздражал. Гул шагов по каменному полу и бряцанье замков воспринимались на слух, как должное. Отдаленные крики и шум возни уже на казались, столь зловещими. Но главное — Павел впервые, за все это время, после ареста — увидел небо. Серое, зимнее небо — затянутое противными, однообразными, грязными облаками! Без солнца и голубизны! Это небо, он видел — сквозь зарешеченные окошки, в длинном коридоре! Но это небо — казалось ему, таким радужным и красивым! Это небо, оно летело за ним вслед, из одного окошка, в другое.
— Головы не поднимать! Не поднимать! Клюфта подвили к очередной решетке. Павел увидел красную табличку привинченную, на стене: «Оперчасть. Следственный отдел». «Ну, вот новая страница моей тюремной эпопеи» — с грустью подумал Клюфт. Конвоир подвел его к одной из десятка одинаковых дверей. Но, в отличии, от камерных, на ней, не было засова с замками и маленького окошечка — «кормушки», для раздачи пиши. Клюфт понял, что это кабинеты следователей. И тут, все пойдет по-другому.
— Лицом к стене! Стоять. Руки за спину! — скомандовал паренек конвоир. Тюремщик осторожно приоткрыл дверь и заглянул вовнутрь. Он что-то спросил в кабинете, рванул ручку на себя, уже более, уверенней, прикрикнул на Павла:
— Все заходи! Клюфт, переступил порог. Сзади пропищал охранник:
— Товарищ лейтенант! Арестованный Клюфт на следственное действие доставлен! Из глубины раздался низкий мужской голос:
— Все свободны!
Охранник исчез за дверью — затерявшись в запахе длинного и вонючего, тюремного коридора.
Десятая глава
Павел стоял и вглядывался в полумрак помещения. Маленькое зарешеченное оконце. Стены, окрашенные в темно-синий цвет. Высокий потолок и железный абажур, на длинном витом шнуре. В углу шкаф, со стеклянными дверцами. За ними виднелись книги. Стул, посредине кабинета — выглядел как-то, уж очень похожим на плаху. С одной стороны деревянная кушетка, оббитая дерматином. У противоположенной стены большой стол с коричневой, костяной лампой на нем. Портрет Сталина на стене. Вождь с трубкой — озорно глядел на Клюфта, словно ухмыляясь из-под стекла.
За столом сидел и писал молодой мужчина. На вид ему было чуть больше двадцати. Светлые волосы — зачесанные назад, как у Столярова в кинокартине «Цирк». Ровный нос, большие серые глаза. Слегка румяные щеки и немного вздернутый подбородок. Почти благородные и приятные черты лица, немного портили уши. Они, слегка большие, нелепо торчали по сторонам, придавая образу этого человека — мальчишеский вид. На офицере надет стандартный китель сотрудника НКВД. В краповых петлицах Павел рассмотрел два кубика. Накладной карман на груди расстегнут. Человек за столом, не поднимая глаз, сухо бросил:
— Проходите гражданин Клюфт, к стулу.
Павел медленно подошел к одиноко стоящему предмету мебели — если таковым можно было назвать, старый кривоногий стул, с жестким, деревянным сиденьем. Павел вздохнул и нерешительно, боясь, что ножки подломятся — присел. Но, тут же, лейтенант его окрикнул:
— Я не сказал, что вы можете сеть. Вы должны были подойти к стулу и встать рядом. И все. Сесть я вам не разрешал. Клюфт молча поднялся. Офицер, стряхнув перо — положил его рядом с бумагами. Павел покосился на стол. Там лежала папка с уголовным делом. Офицер заметив взгляд Клюфта, сурово сказал:
— Ну, гражданин Клюфт, это ваш первый допрос. Официальный. По протоколу и закону я вам представляюсь. Следователь краевого управления народного комиссариата внутренних дел — лейтенант Андрон Кузьмич Маленький. Но называть меня по имени отчеству не рекомендую. Лишь гражданин следователь. Понятно?
— Да… — равнодушным голосом ответил Павел.
Лейтенант пожал плечами и откинувшись на спинку стула, достал из расстегнутого кармана кителя пачку «Беломорканала». Папиросу он долго разминал, затем чиркнул спичкой. Когда дым от табака разнесся по кабинету, Павел невольно закрыл от удовольствия глаза — втягивая ноздрями воздух. Ему, тоже так хотелось закурить. Следователь Маленький это опять заметил. Стряхнув пепел, добродушно сказал:
— Я вам дам сейчас папиросу и позволю присесть на этот стул, но у меня есть одно условие. Давайте договоримся — вы будете отвечать мне лишь правду. Не будете юлить. Будете сотрудничать. И тогда я вам гарантирую, что вообще все следствие не продлится долго. Я не буду возиться с вами, вы не будете мучаться на этих тесных нарах. А там суд, если есть смягчающие обстоятельства — поедете в лагерь. Вот мои условия. Да или нет? Так вот, как, выглядит — дьявол искуситель?! Нет, это не змей на яблоне. Это красивый молодой офицер с пачкой папирос! И все! Вот оно искушение! Никакое, не золото! Нет! Брильянты?! Нет, конечно! Кому они нужны?! Власть?! Нет! Просто папироса! Все! Одна папироса в обмен на душу. Как все просто?! Павел улыбнулся: «Оказывается у папиросы такая высокая цена?! Как же хочется сейчас курить! Говорить правду? Но, что он имеет в виду?! Я не собираюсь говорить ложь!
Напротив — я хочу сказать правду! Сказать! Крикнуть ее! За что меня арестовали?! А может это мой шанс! Может этот молодой следователь и есть моя надежда! Ведь я мечтал, что бы встретится с честным человеком! Не все ведь тут сволочи и изверги! Так просто — не может быть!» — Павел зажмурился. Он хотел ответить, но не мог.
— Так я не понял? Вы согласны или нет? С вами все в порядке? Вы меня слышите?
Почему вы закрыли глаза? Тут нельзя закрывать глаза! На допросе нельзя закрывать глаза! — прокричал Маленький.
Следователь приподнялся из кресла и стукнул ладонью по столу. Павел вздрогнул, посмотрел на офицера и сглотнув слюну, тихо ответил:
— Прошу вас, дайте мне папиросу. Я согласен. Мне нужно вам сказать правду.
Маленький самодовольно кивнул головой. Он, взял со стола пачку «Беломорканала» и подошел к Клюфту. Достав папиросу — следователь сам сунул ее в рот Клюфту.
Отыскал коробок, в своем темно-синем галифе, с красными лампасами. Спичка горела — как маленький факел. Павел заворожено смотрел на красно-желтый язычок. Клюфт затянулся папиросой. Табачный дым обволок легкие. Павел задержал дыхание. Блаженство! Какое блаженство! Вторая затяжка тоже показалась такой сладкой. В глазах, потемнело. Третья затяжка и Павел закашлялся.
— Хорошие папиросы. Так начнем? — следователь спросил стоя рядом и наблюдая за Павлом свысока.
