Кари Хотакайнен - Улица Окопная
Фотографии были так чудесны, что поневоле слезы навернулись на глаза. Ради Сини я подавила плач и закашлялась.
Старый желтый дом стоял на вершине небольшого холма, пышный огород слегка неухожен, дворовая постройка немного скособочилась, участок прямоугольный, наверняка около десяти соток.
Именно о таком я говорила Матти. Много лет до этого кулака.
Тогда, в мире ином, в добром мире.
Но он не слушал меня.
А теперь, когда все разрушено, он посылает мне эти снимки.
Сини спросила, что за дом.
– Папин дом, – вырвалось у меня.
– У папули новый дом?
– Ну-у не совсем.
– Ты сказала, что дом.
– Я по ошибке сказала.
– А можно мне пойти туда поиграть?
– Нет, нельзя.
– Почему, если там во дворе папуля?
– Там никого нет.
– Есть! И грабли, и тележка, – заныла Сини.
– Так, я сейчас уберу эти картинки, – сказала я.
– Они мои.
– Нет, это мамины фотографии.
– Я тоже хочу фотографии дома.
– Мы тебе потом купим.
– Когда потом? – спросила Сини.
– Когда-нибудь.
Матти
Я добежал до своего дома. Оксанен пропалывал огород. Остановившись позади него, я кашлянул. От испуга он опрокинулся на спину. Я протянул ему руку, он неохотно за нее ухватился. Я его поднял.
– Я тот самый бегун, вы помните, конечно.
Оксанен утвердился на ногах.
– Что с того?
– Я хочу купить дом. У меня есть наличные.
– Этот дом продает агент. Первые смотрины через неделю.
– Я могу купить дом у вас напрямую. И не надо комиссионных.
– Я не хочу усложнять продажу дома. Позвоните в агентство, агент Кесамаа.
Беззвучно матюгнувшись, я показал пакет с булочками.
– Что если мы пойдем в дом, выпьем кофе и обсудим все по-мужски?
– Никакого кофе не будет.
– Мне очень важно купить дом напрямую у фронтовика, без посредников.
– С чего ты взял, что я был на фронте?
– Это ж за версту видать. А с хорошим оборудованием и дальше.
– Что?
– Ничего. Этот агент возьмет за посредничество не меньше сорока пяти тысяч. А вы сохраните их, если продадите мне напрямую.
– Я ничего сейчас не могу сказать… договор-то, договор уже подписан…
– Я тоже умею оформлять бумаги. Составим официальный документ купли-продажи. Я позвоню в это агентство и скажу, что мы, мужики, решили по-своему.
– Да не могу я…
Оксанен отвел глаза и замолчал, ожидая, что я сдамся.
– Нечего таскать сюда на смотрины кого попало, грязь только разводить. Заключим сделку прямо сейчас. У меня наличные с собой. А в банкомате можно снять еще.
Оксанен пнул комок земли.
– И ты заплатишь столько, сколько написано в бумагах Кесамаа?
– Я этих бумаг не видел.
– Там написано миллион двести тысяч.
– Я заплачу подходящую сумму. Не станем примешивать никакого Кесамаа. Для него этот дом ничего не значит. Для меня и для вас этот дом значит очень много, поэтому и сделку заключаем мы!
Я заметил, что повысил голос.
Это была ошибка.
Оксанен отошел подальше к сараю.
– Подумайте. Я перед смотринами загляну.
– Я не собираюсь переписывать документы. Не могу.
– А я могу. Скоро увидимся. Надо отметить, Оксанен, расположение комнат хорошее, уютные подвальные помещения. Я с большим удовольствием перееду в ваш дом.
Развернувшись, я отправился прочь.
Оксанен что-то прокричал мне вслед, я не прислушивался.
Открыл дверь своей квартиры, заметил на полу открытку. Красные розы на синем фоне.
«Наши сердечные поздравления с потерей семьи. На следующем заседании правления мы обсудим ваш вопрос, ваше мочеиспускание, ваше нарушение домашнего покоя, хотя первое из упомянутых выше нарушений вы не совершали на территории нашего кондоминиума. Кто бы мог подумать, что курение влечет за собой также психические расстройства. С летним приветом, Каарло и Леена».
Прикнопив открытку к стене, я пошел в душ.
Прочь повышенные обороты, да здравствуют спокойствие и терпение.
Четырех минут не хватило, сделал воду похолодней и отследил по часам еще полторы минуты. Это помогло. Раскурил сигаретку, отнес ее чадить на балкон, открутил стальную ножку от массажного стола и что было сил стал колотить ею по потолку. По ранее проведенным замерам я был уверен, что мои удары приходились примерно в то место, где стоит их кровать.
Стукнул еще четыре раза и швырнул ножку на пол. Засмотрелся на их фотографию и на озеро Пяяннэ. Казалось, озеро разрослось и вот-вот кинется на мостки, чтобы увлечь их за собой в черную глубину.
Я позвонил Кесамаа, тот ответил из машины.
– Найди место для стоянки. Есть предложение по дому, который выставляется на смотрины через неделю.
– Кто звонит?
– Мешок с деньгами звонит.
Послышался шорох, скрип, метроном поворотни-ка, в итоге все затихло. Щелкнула зажигалка.
– Я на стоянке. С кем я говорю?
– Сеппо Саарио.
– Что-то очень знакомое имя…
– Я звонил, интересовался квартирами. Сейчас звоню по поводу дома. Того, в Маунуннева. Старый дом фронтовика.
– А, этот. Дело обстоит так, что пока невозможно организовать персональный просмотр до воскресенья.
– Это не проблема. Я знаю, чего хочу. Я хочу купить именно этот дом.
В ответ тишина.
Я прервал ее вопросом.
– Тебе знаком Джонни Роттен?
– Вообще-то никаких ассоциаций…
– У Роттена есть такой девиз, что он не знает, чего хочет, зато знает, как это получить. Я вывернул этот девиз наизнанку и нахожусь в таком положении, когда нам общими усилиями необходимо снизить цену этого дома в Маунуннева до таких цифр, чтобы я разглядел их своими уставшими глазами.
Расхохотавшись, Кесамаа сказал, что в таком случае они в «Квадратных метрах» уже провели предварительную профилактическую работу.
– Мы оценили его в миллион двести. Это, по любым критериям, особенно с учетом местонахождения, приемлемая цена.
– Не имею желания обсуждать по мобиле важнейшую сделку моей жизни. Надо встретиться.
Кесамаа зашелестел календарем и посетовал на занятость. Мне было слышно шуршание тонких страниц.
– Да уж, да уж, все занято, может, все же придете на смотрины этого дома в воскресенье, неужели не найдем общего языка?
– Вычеркни из календаря походы налево и липовые уроки тенниса, наверняка сразу найдется время для деловой встречи.
Секунд десять я слышал только тишину.
– Эй, господин консультант по продажам, неверный муж, щеголяющий дорогими галстуками, вы все еще на линии?
Ни звука.
– Подумай хорошенько, уважаемый, над окончательной ценой. Дома приходят и уходят. Из-за них не стоит разрушать брак.
По-прежнему ничего, очевидно, Кесамаа отдыхал – голова на руле, телефон на яйцах.
– Тебе, как и мне, известно, что дом Оксанена не стоит того. В цене миллионная надбавка за Хельсинки. Но мне необходимо купить этот дом, и я готов заплатить за него девятьсот тысяч. Слышишь, пиши!
Вместо Кесамаа опять только шум эфира.
– Скоро ты вынудишь меня договориться о встрече с Мерьей. Мне надо передать ей фотографии, снятые в порту, и запись беседы. Не заставляй меня делать это. Слышишь?
Мобильник Кесамаа зашуршал по щетине.
– Эй, скажи что-нибудь. Ну что, по рукам?
– Кто ты?
– Денежный мешок.
– Зачем ты издеваешься надо мной, я только стараюсь продать недвижимость…
– А я только стараюсь купить маленькую развалюху для своей семьи. Давай пойдем навстречу друг другу в нашем общем деле. Кроме того, я уже шагнул навстречу. Будь этот дом в Паркано, он потянул бы не больше трехсот тысяч, а я готов заплатить девятьсот.
– Я, действительно, не могу… это невозможно…
– Слушай, я же не делаю тебе бо-бо, я только делаю предложение.
– Миллион двести и девятьсот, это же…
– Это воздух. Чистейший, богатый кислородом финский летний воздух. И не будем раздувать большей проблемы, чем она есть.
– Я не могу.
– Скинь цену до послевоенного уровня, иначе я прямо сейчас отправлюсь на разговор с Мерьей!
– Кто ты?
– Денежный мешок.
Я прервал разговор. Я нарочно позволил Кесамаа определить номер, он сразу же перезвонил.
– Это Кесамаа. Может, мы договоримся так, что я еще раз посмотрю цену на дом.
– Как близко ты собираешься на нее смотреть?
– Я посмотрю.
– Позвони по этому номеру завтра, не позже. У меня и фотографии, и запись разговора.
Я снова услышал шуршание.
– Я слышу шуршание, ты пытаешься выяснить, чей это мобильник. Он точно принадлежит не мне. Мне принадлежит только этот дом.
В кассе тренажерного зала я попросил чек.
Переоделся, сунул одежду в сумку и вошел в зал в спортивном костюме. Немного подкачался на тренажерах, потом через запасной выход нырнул в летний день.
Болты на водосточной трубе царапали мне икры и руки.
Я перевалился через ограду на балкон, деревянный настил треснул.
На карачках пробрался в спальню, задраил шторы и только после этого встал. Спальня была аккуратная, даже бахрома на ковре выровнена. Жильцы этой квартиры знают, что такое жизнь и как следует ее проживать. На стене висело панно. Лось вышел из леса к роднику. Я был этот лось, и меня мучила жажда.
