Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
— Я не смогу достать оригинал. Он находится в сейфе банка.
— За сто тысяч можно его найти. А может, вы шутите? Я не возражаю, если вы с адвокатом поделите эту сумму на двоих. Делайте что хотите. Я требую, чтобы вы приняли решение сегодня вечером. Хильде вам позвонит. Это все. — Теперь он говорил быстро и жестко, как человек, ни в чем не испытывающий сомнений. — Слово «нет» я не буду рассматривать как ваш ответ.
Я сразу представил себе, как он разговаривал тогда в Минске.
— Послушайте…
— До свидания, — сказал он и вышел. Я остался в комнате один.
Чек без его подписи лежал рядом с фотокопией, на которой была его подпись. На чеке я прочел слова «сто тысяч», а на фотокопии — слово «спецоперация». Затем я прочел: «Прошу выплатить с моего счета» и «преобладающее большинство составляли женщины». В комнату вошла Хильде Лутц, и мы посмотрели друг на друга.
Внезапно я заметил, что на ее коже уже не было желтых пигментных пятен. Она села на стул и сказала:
— Он уехал.
«Прошу выплатить с моего счета…»
— Мне приказано позвонить вам. Сегодня в семь вечера.
«Сто тысяч марок». «С моего счета».
«Прошу выплатить».
— Я уже на шестом месяце. Я ничего не знала о его прошлом. Клянусь, ничего.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать. Он увел меня из бара-эспрессо. Он всегда хорошо ко мне относился.
— А почему же он на вас не женится?
— Он стесняется. Он боится своих взрослых сыновей, всей своей семьи. Он ведь старше меня на тридцать лет. Поэтому я была очень счастлива, когда узнала, что я беременна… он просто с ума сходит по детям… Он мне всегда говорил, что, если я буду беременна, он женится на мне.
— Он никогда на вас не женится, — сказал я.
Она заплакала:
— Он не женится на мне лишь в том случае, если вы засадите его за решетку.
— Да он и так никогда на вас не женится!
— Женится, женится! Он мне обещал! Он очень любит детей!
Головой о ствол дерева. Бедная Хильде Лутц, разве она была в этом виновата?
— Вы должны сделать так, чтобы он не попал за решетку, господин Хольден! Я просто умоляю вас, умоляю! Возьмите деньги!
— Вы должны подумать о себе, фройляйн Лутц. Теперь вы о нем кое-что знаете. Пусть он вам хорошенько заплатит. И немедленно сматывайтесь от него!
— Вы полагаете, я должна его шантажировать?
— Эти люди всегда шантажируют друг друга. И если вы этого не сделаете — с ребенком в животе, не замужем, без всяческой поддержки, — можно предположить, что вы сумасшедшая. Немедленно сматывайтесь отсюда, и поскорее!
— Не смейте так говорить! — Она дрожала. — Я люблю этого человека! Меня не интересует, что он сделал! Я… я люблю его больше жизни…
Расход патронов: 95 штук.
22
Я сидел на кухне и ел то, что приготовила мне Мила. Старая кухарка только что присоединилась ко мне, чтобы вместе поужинать после того, как она подала ужин Нине Бруммер. Нина ела одна на втором этаже. С тех пор как она вернулась, из больницы, она старательно избегала меня и Милу.
Без одной минуты семь зазвонил телефон.
— Только я присела, — проворчала Мила. Она встала и пошла к белому телефону, висевшему около двери. В последнее время она ходила с трудом и жаловалась, что у нее сильно отекают ноги.
— Пожалуйста. Да, он здесь, уважаемая госпожа. — Она поманила меня рукой. — Минуточку.
Телефон на вилле Бруммера был устроен довольно сложно. Если кто-то звонил с улицы, то сначала звонил основной телефон на втором этаже, который можно было отключить от розетки и перенести в любую другую комнату. С этого аппарата можно было соединить звонившего с другим аппаратом, например на кухне. Я направился к двери, поднял трубку и услышал холодный голос Нины:
— Господин Хольден, вас просит к телефону какая-то дама, не пожелавшая назвать своего имени.
— Извините, что помешали вам, уважаемая госпожа, — сказал я, но она ничего не ответила. На линии послышался щелчок, после чего я услышал тихий унылый голос, которого я так опасался:
— Добрый вечер, господин Хольден. Вы меня узнали?
— Узнал. К сожалению, я должен вам сказать «нет».
Тишина. На линии были слышны какие-то помехи.
— А… а что же мне теперь делать?
— То, что я вам рекомендовал.
— А ребенок? Будьте же милосердны!
— Я вешаю трубку.
— Умоляю вас, не вешайте…
Я повесил белую трубку на белый аппарат и вернулся к столу. Еда вдруг утратила свой вкус. Даже пиво было безвкусным. Мила посмотрела на меня и вдруг тихо засмеялась. Она обернулась к старой собаке, сидевшей рядом с ней, и сказала:
— Как тебе нравится, Пуппеле, — он не пробыл у нас и двух недель, а уже начал кружить девушкам голову!
Я молча ел.
— Он, конечно, симпатичный мужчина, верно, Пуппеле? — смеясь, продолжала Мила. — И осанка у него отличная! Да, дорогуша, если бы я была помоложе, то и сама положила бы на него глаз. — Она окончательно развеселилась и в знак симпатии похлопала меня по руке.
Телефон около двери зазвонил снова. На этот раз я сразу же подошел сам. Голос Нины звучал уже резче:
— Вам звонит дама, господин Хольден.
— Уважаемая госпожа, я…
Но в трубке опять послышался тоненький, отчаявшийся голосок:
— Не вешайте трубку, господин Хольден. Прошу вас! Я с ним говорила. Если все упирается в сумму…
— Нет, — громко сказал я. — Нет, нет, нет! Ничего не получится, поймите же вы наконец. Я ничего не могу сделать, вы слышите меня — не могу! И больше никогда сюда не звоните. — Я повесил трубку. На лбу у меня опять выступил пот. Если это будет продолжаться…
— Это совсем молоденькая девушка, правда? — поинтересовалась Мила с любопытством старой женщины.
— Что? Да. Ей девятнадцать.
— Просто невозможно представить, как они ныне вешаются на шею мужчинам! — Мила бросила собаке кусок мяса, отпила пива и вытерла губы тыльной стороной ладони. — В юности, насколько я помню, я тоже была несносной. Мы часто проводили вечера на берегу Влтавы… да, господин Хольден, но так я себя никогда не вела! Она же вас просто домогается! А все потому, что после войны стало очень мало мужчин.
Телефон зазвонил в третий раз. Я поднял трубку.
— Господин Хольден?
— Да, госпожа?
— Поднимитесь наверх в мою комнату.
— Иду, госпожа.
— Теперь у вас еще будут неприятности с Ниной, — посочувствовала Мила. — Это уже из ряда вон, что себе позволяют эти девицы!
Я надел коричневый пиджак и повязал галстук.
Комната Нины располагалась в восточном флигеле виллы. Она была обставлена бело-золотистой мебелью в стиле ампир — столы и стулья на тонких гнутых ножках, секретер у окна и узкий шкаф. Большую часть комнаты занимала широкая французская кровать. Обои также были с белыми и золотыми полосами. Вторая приоткрытая дверь вела в огромную ванную. Люстра горела, хотя было еще не совсем темно, за окном под напором вечернего ветра колыхались темные кроны деревьев.
Нина сидела перед большим зеркалом. На ней был черный шелковый пеньюар и такие же тапочки. Ее волосы блестели от электрического света. Пока мы разговаривали, она трижды меняла позу, перекладывая ногу за ногу. При этом она ни разу не повернула голову в мою сторону. Я стоял около двери, а она говорила в зеркало перед собой. Крайне раздраженная, она делала все, чтобы эта сцена меня унизила. На столике перед зеркалом между флакончиками духов, пудреницами и щетками для волос стоял белый телефонный аппарат.
Когда я вошел, он опять зазвонил.
Глядя в зеркало, Нина сказала:
— Это уже в четвертый раз. Когда дама позвонила в третий раз, я ей сказала, что это не ваш телефон, Хольден.
Телефон продолжал звонить.
— Так что вы можете сказать, Хольден?
— Снимите и сразу же положите трубку.
Она так и сделала. Наконец-то в комнате наступила тишина. Нина положила ногу на ногу. Я смотрел в зеркало: по лицу Нины я видел, что она хочет мне насолить.
— Вам звонят по личному делу?
— Нет.
— Я так и думала.
Ее глаза стали совсем темными, я видел в зеркале, как они темнели, и из-за этого у меня вдруг появилось непреодолимое желание подойти к Нине, сорвать с нее шелковый пеньюар и повалить на кровать. Но я, разумеется, остался стоять у двери, продолжая отвечать на ее вопросы.
— Это та самая девушка, которая въехала сегодня в полдень в наш «Мерседес», не так ли?
— Именно так, уважаемая госпожа…
— Что ей от вас нужно?
Я молчал, смотрел на ее ноги и вдыхал запах ее духов.
— Ради бога, — холодно сказала она, — не подумайте, что меня интересует ваша личная жизнь. Но у меня такое ощущение, что речь идет о чем-то большем, нежели ваша личная жизнь. Почему вы меня не проинформировали, Хольден? Разве вы не понимаете, что мне неприятно, когда мой водитель вмешивается в мои личные дела, в личные дела моего мужа и…
