Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2002
Ирина тяжело вздыхала: разве Снежана хуже Светы? Лучше. Нежная, хрупкая, большеглазая девочка. Вот бы Снежана вышла за банкира, тогда Ирина жила бы в этом доме хозяйкой, делала зарядку на тренажерах, плавала в бассейне, растила бы Алечку. А теперь вместо Алечки — Ниночка.
Ниночка — дочь Светы от первого брака, мордастая, со вздутыми щеками, росла, как принцесса, — вся в любви и витаминах. Ей полагалась нянька в отдельное пользование и индивидуальный уход. Она спала сколько хотела, потом ее кормили и водили гулять в песочницу, где Ниночка общалась с себе подобными.
Ирина вспоминала, как она будила Алечку в детский сад, как Алечка не могла проснуться, и несправедливость стучала в груди, как пепел Клааса в сердце Тиля Уленшпигеля. Ирина поджимала губы, чтобы справиться с разъедающим чувством. Она понимала, почему в семнадцатом году большевики подбили народ на революцию. «Грабь награбленное». Если бы сейчас появился новый Ленин и кликнул клич, Ирина оказалась бы в первых рядах.
Приезжала мать Светы — ровесница Ирины. За рулем, с мобильным телефоном. Она звонила, ей звонили. Чувствовалось, что ей все нужны и она, в свою очередь, нужна всем.
Ирина смотрела на тещу и грезила наяву. Если бы она была банкировской тещей, тоже завела бы свое дело. У нее столько нераскрытых способностей. Ирина бы выучилась водить машину, ездила в Москву, посещала модные тусовки, и ее показывали бы по телевизору. А может быть, завела бы себе поклонников и вертела бы ими. Вела молодую жизнь с маникюрами и мелированными волосами. А что? Пятьдесят лет — разве это старость? Старят не года, а бедность и неблагодарность.
Неблагодарность относилась не только к детям, но и к обществу. Где ты, Советский Союз, так любимый ею? Кто ты, сегодняшняя страна, которая превратила ее в бомжиху и обслугу?
Ирина вздыхала, поджимала губы, смотрела по сторонам на чужое великолепие. Хорошо бы проснуться — и все как раньше. Все равны. Политбюро — как апостолы при генсеке. Никто про них ничего не знает.
А сейчас — гласность. Все знают всё. Как тонет подводная лодка с молодыми мужчинами. Как голодают шахтеры. Как воруют власть предержащие, и это называется «нецелевое использование». Как каждый день в Чечне убивают друг друга. И при этом кто-то плавает в бассейне и пользуется чужим трудом…
У одних — все. У других — ничего. Кто ТАМ, наверху, этим занимается? Наверное, в небесной канцелярии сломался компьютер и сигналы не поступают.
Бывают дни, когда воедино стекается все хорошее. А бывает — наоборот: удары судьбы подкрадываются, как волки с разных сторон, и нападают одновременно.
Ирина уходила, как обычно, отработав свои пять часов, на террасе ее остановила Света и сказала:
— Дайте, пожалуйста, вашу сумку.
— Зачем? — спокойно спросила Ирина, хотя это спокойствие далось с трудом.
— На досмотр, — объяснила Света и потянула к себе сумку.
Ирина уступила. Не будет же она драться.
Света перевернула сумку вверх дном. На веранду посыпалась мелитопольская черешня — сухая и крупная, три лимона и три яблока. Плюс рыбка в фольге. Собака сеттер подбежала и тут же съела то, что ей понравилось. Фрукты она только обнюхала.
— Вы уволены, — сказала Светлана.
Ирину обдало жаром. Лицо горело. Она поняла, что ее заложила нянька. Сволочь.
— Вам что, жалко? — спросила Ирина. — Это же мелочь…
— Мелочь, — согласилась Света. — Но я не знаю, что вы захотите украсть в следующий раз.
— Я не воровка, — обиделась Ирина. — Я интеллигентный человек. У меня высшее образование.
— Интеллигентные люди не берут без спроса. А высшее образование может получить любой жлоб. Сколько угодно жлобов с высшим образованием.
Света протянула Ирине расчет. В конверте. Ирина поняла, что спорить бесполезно.
— Я больше не буду, — пообещала Ирина.
— Я не хочу об этом думать, будете вы или нет…
Рынок рабочей силы был огромный. Спрос превышал предложения. Таких, как Ирина, было гораздо больше, чем таких, как Света. Свете гораздо проще было взять незатейливую хохлушку лет сорока, которая не вздыхает, губы не поджимает и по сторонам не глядит.
— До свидания, — проговорила Света и протянула Ирине пустую сумку.
Ирина молча взяла сумку и пошла, глядя под ноги, стараясь не наступить на черешню.
Сеттер бежал следом, провожая до калитки. Он любил Ирину и всегда норовил поцеловать ее, допрыгнуть до лица.
Ирина подошла к даче и не увидела машины Олега. Ступила на порог — шкафы пусты, все раскидано — как будто обокрали. Было заметно, что собирались второпях.
Ирина заглянула на половину хозяев.
— Ты моих не видела?
— Они уехали, — ответила хозяйка.
— А что-нибудь сказали?
— Сказали: до свидания.
Ирина вернулась на свою половину и легла на кровать.
Судьба подвела черту. У нее ничего не осталось: ни семьи, ни работы, ни жилья. Видимо, кому-то ТАМ она очень не нравилась.
Ирина лежала и ни о чем не думала. Просто лежала, и все. Ничего не хотелось: ни есть, ни думать.
Начиналась глубокая депрессия.
Ирина пролежала три дня. А потом решила покончить с этим прогоревшим мероприятием, именуемым ЖИЗНЬ. Как говорил классик: вернуть создателю его билет. Попутешествовала на этом свете, и хватит. Она никого не обвиняла. Просто сама себе была не нужна, не говоря о других.
Ирина вышла из дома и пошла в лес. Как она поставит точку, еще не решила. Можно повеситься на шарфе, который подарил ей Кямал. Однако висеть на виду у всех — не очень приятно. Можно прыгнуть с обрыва в реку, но река мелкая. Переломаешься и останешься жить в инвалидном кресле. Ни туда, ни сюда. Не живешь и не умираешь.
Ирина увидела сваленное дерево и присела отдохнуть.
Пели птицы. Солнышко мягко сеяло свет сквозь листву. В муравейнике шуровали муравьи. У каждого куча дел. Ирина задумалась, глядя на живой дышащий холм. И в этот момент из-за деревьев появилась женщина — не первой молодости, но ухоженная. С хорошей стрижкой.
Женщина подошла к дереву и спросила:
— Можно?
— Пожалуйста, — отозвалась Ирина и подвинулась.
Ирина не подозревала, что ТАМ послали ей ангела-хранителя. Ангел был не первой молодости и с хорошей стрижкой.
АннаЕе звали Анна. А его — Ферапонт.
Ферапонт — это Андрей Ферапонтов, ее муж, с которым прожила двадцать четыре года. На следующий год — серебряная свадьба.
Жили по-разному: и хорошо, и плохо, и совсем никуда. С возрастом противоречия не сглаживаются, а, наоборот, усугубляются. Они усугубились до того, что Ферапонт перестал спокойно разговаривать. Все время визжал, как подрезанная свинья, точнее, кабан. Видимо, Анна его раздражала.
Анна послушала этот визг и смылась на дачу. Сначала на день, потом на неделю, а потом осела и просто стала жить в доме на земле. Тишина, покой, время движется по-другому, чем в городе. До работы — на полчаса ближе, чем из городской квартиры. Машина — в теплом гараже. Собака Найда любит до самоотречения, смотрит с космической преданностью. Чего еще желать?
Дом остался от деда-врача. Сталин собрался расстрелять его в пятьдесят третьем году как отравителя, но умер сам. А дед остался. И жил еще двадцать лет.
Отец деда тоже был земский врач, знал Чехова. А прабабка, сестра милосердия, знала великих княжон. Осталась фотография: прабабушка в госпитале вместе с великими княжнами Ольгой и Татьяной. Нежные лица, белые крахмальные косынки с красным крестом, доверчивые глаза.
Знакомый художник написал картину с этой фотографии. Серо-бежевый блеклый фон. Глаза сияют сквозь времена.
Анна повесила эту картину у себя в спальне. И когда просыпалась, смотрела на девочек начала века, а они — на нее.
После деда кроме дачи осталась восьмикомнатная квартира в доме на набережной. Квартиру сдавали иностранцам, на это и жили. Хватало на все и еще оставалось на отдых и путешествия.
Путешествовать Анна не любила. Ездить с Ферапонтом, постоянно преодолевать его плохое настроение — себе дороже. А отправиться одной — тоска.
В привычной трудовой жизни для тоски не оставалось времени. Она вела четыре палаты. Научилась быстро ходить и быстро разговаривать. Как диктор на телевидении. Если пациент попадался бестолковый и не понимал с первого раза, у нее закипали мозги. Но Анна терпела, поскольку принадлежала к потомственным земским врачам. «Надо быть милосердным, дядя…»
Дача — деревянная, но крепкая. В доме имелся свой домовой, он шуршал по ночам. Иногда раздавался звук, как выстрел. Может быть, это приходил дед.
Анна просыпалась и замирала, как труп в морге. По одеялу пробегал любопытный мышонок, думал, что никого нет.
Анна ждала рассвета. Зрело решение: завести кошку. Еще одно живое существо — смотрит, мурлыкает.
День выдался теплый и нежный, как в раю.
