Юрий Козлов - Изобретение велосипеда
— Что?
— На трамвае?
— Отстань, пожалуйста, от меня!
— Почему мы не едем?
— Как тебе не стыдно?
— Я тебе не нужен, — грустно сказал Гектор. — Я всё понимаю… Семнадцать лет, и так далее… Но я же не виноват, что мне семнадцать лет…
— Когда мне вернут права, мы покатаемся на мотоцикле, — смирила гнев Алина. — А сейчас иди домой.
— Когда тебе вернут права, мне будет уже восемнадцать лет… У тебя есть телефон?
— Нет.
— Тогда запиши мой.
— У меня нет бумаги.
— Это не страшно… — Гектор написал свой телефон углём на стене мастерской. Цифры получились огромными. — Если ты сегодня не позвонишь мне, я завтра снова приду к тебе в мастерскую, — сказал Гектор.
— Иди, — сказала Алина. — Мне надо работать. Иди…
Спускаясь по лестнице, Гектор почему-то вспомнил девушку в небесных брюках…
40
В день демонстрации на Невском подняли полотняные паруса навесы, под сенью которых продавали лимонад, конфеты, сигареты и коржики. Около навесов радостно суетились голуби.
Первое мая оказалось днём солнечным и тёплым. Гектор включил телевизор, потом сел на кухне завтракать, размышляя, как, в сущности, бездарно проводит он время в отсутствие родителей. Вчера, вернувшись из академии, Гектор принялся читать «Портрет Дориана Грея», и пустынный Невский, и белая ночь за окном встретили Гектора, когда он закрыл книгу и принялся ходить по комнате. И жизнь его вдруг сверкнула чужой радужной гранью, и, зачарованный, он следил, как блекнут краски и осыпается позолота, как снова он становится самим собой — десятиклассником Гектором Садофьевым. «Фантазия — цветная паутинка, — думал Гектор. — Смахнёшь её с глаз, и снова всё серое…» И ещё Гектор подумал что, пойди он к Алине после того, как прочитал «Портрет Дориана Грея», он повёл бы себя по-другому. Гектор набрал телефонный номер Кости Благовещенского, но потом посмотрел на часы и положил трубку. Было поздно. Дориан Грей лежал на ковре с ножом в сердце. Костя уже, должно быть, спал, и снилась ему Инна…
«Интересно, — подумал Гектор. — Маленькое смятение в душе, и я звоню Косте Благовещенскому… Почему? А потому, что он наверняка читал эту книжку! И он мне что-нибудь скажет, и я с ним не соглашусь, а потом пойму, что он всё-таки прав! Хватит! Больше я ему не буду звонить… Но Инна! Почему же она… Бедный умный Костя… Всё читает, всё знает… Пусть читает! Что же я за человек? — иногда задавал себе вопрос Гектор. — Вот Костя — он читает книги, готовится к экзаменам, любит Инну Леннер… А я? Я читаю книги? Да, но гораздо меньше Кости… Готовлюсь ли я к экзаменам? Да, готовлюсь потихоньку, но… Если, скажем, идёт по телевизору интересный фильм, я буду его смотреть… Во мне нет целеустремлённости… Люблю ли я Алину Дивину? Как-то неуверенно я её люблю… И здесь нет во мне целеустремлённости! Что же делать?»
В этот день Гектор положил на свой письменный стол все имеющиеся в доме учебники по литературе, историю русскому языку и английскому языку. Учебников набралось много. Гектор вышел в прихожую и посмотрел на себя в зеркало. «Слушай! — сказал Гектор своему отражению. Все эти учебники станут для тебя отныне самыми любимыми книгами! Иначе ты пропал! Понял? Так жить нельзя!»
Гектор вспомнил, чем закончилась его попытка заниматься в библиотеке Салтыкова-Щедрина. Вместо хрестоматий Гектор почему-то набрал поэтических сборников декадентов. Но их стихи его мало тронули.
— Хотите, я сейчас напишу стихотворение? — спросил Гектор у девушки, сидящей рядом.
— Это ваше личное дело, — ответила девушка.
— Я напишу стихотворение, которое бы украсило этот сборник, — сказал Гектор.
Девушка была в чёрном строгом платье.
— Вы напишете стихотворение, которое украсило бы сборник Волошина? — тихо спросила она, посмотрев на обложку.
— Да! — твёрдо сказал Гектор.
— Простите, но вы кретин! — сказала девушка.
Гектор обиделся.
На следующий день он сочинил стихи и показал их Косте Благовещенскому. Костя ухмыльнулся… К концу дня Костя написал поэму.
Гектор завёл тетрадь. Он подсовывал её соседу (а сидеть Гектору приходилось почти со всеми одноклассниками) и просил сочинить стихотворение. Большинство отказывались, но те, кто брался за это нелёгкое дело, писали вещи удивительные…
Блики солнца,
Блики солнца,
Блики солнца поутру,
Мама!
Мама!
Дорогая!
Завтра утром я умру,—
сочинила весёлая Таня Соловьёва.
Из-за тебя я стала убийцею,
Но я никого не виню,
Пока не пришла милиция,
Я и тебя убью… —
написала в эту тетрадь Инна Леннер, которая приходила в школу заплаканная, когда у неё в аквариуме умирала рыбка.
Уши вращаются, как локаторы,
Уши всё слышат, как пеленгаторы,
Мысли вертятся, и вертятся,
И вертятся, как мельница… —
таким четверостишием украсил тетрадь самый молчаливый человек в классе, Вова Кузьмин.
Первое мая оказалось телефонным днём.
Первый звонок раздался, когда Гектор, вернувшись с утренней прогулки с Караем, решал задачи по физике. Приятный молодой мужской голос спрашивал Александра Петровича.
— Нет его, он в Ригу уехал, — ответил Гектор. — Послезавтра вернётся…
— Жаль, — сказал приятный голос, — Гектор, ты, что ли?
— Я…
— Ифигенин беспокоит, узнал?
— Ты же назвался…
— Приедет отец, скажи, что я звонил, хотел с праздником поздравить… И тебя поздравляю!
— Я тебя тоже…
— Отец не говорил, как ему собрание?
— Ничего не говорил…
— Куда поступать будешь?
— В университет…
— Все, как с цепи сорвались — в университет да в университет… Ладно, занимайся!
— Подожди! — крикнул Гектор. — А ты считаешь, что нормально закончилось?
— Знаешь, я как-то об этом не думаю…
— Совсем не думаешь?
— Совсем не думаю.
— Ты хочешь сказать, что это тебя совсем не занимает?
— Господи! Неужели ты думаешь, что у меня нет других дел! Только и должен я думать о вашем собрании? Что ты ещё мне хочешь сказать?
— Не знаю…
— Ну тогда пока! — сказал Толик и повесил трубку.
Гектор почесал затылок.
«Зачем решать задачи по физике, когда их можно будет списать у Константинова?» — подумал Гектор.
Примерно через час позвонила Инна Леннер.
— Это ты, соколик? — спросила она.
— Да, ласточка моя! — ответил Гектор.
— Чем ты занимаешься?
— Ничем, — ответил Гектор. — Точнее, решаю задачи по физике. Но если надо, я могу их и не решать…
— Решай, решай… Я сейчас с родителями ухожу в гости.
— Наверное, к декану лечебного факультета? — спросил Гектор.
— Хм…
— Я отгадал?
— Я вспомнила, зачем тебе звоню, — сказала Инна. — Я хочу поздравить тебя с праздником.
— Спасибо, и тебя тоже…
— Вчера Благовещенский обругал меня.
— Ты в расстроенных чувствах?
— Напротив, я в восторге. Теперь, как только я услышу его паскудный голос, буду вешать трубку…
— Ну-ну…
— Ты помнишь, за день до собрания ты провожал меня домой, помнишь?
— Помню.
— Так вот. Тогда я загадала. Знаешь, что я загадала?
— Что же ты загадала?
— То, что я загадала, — сбудется! — сказала Инна.
— Вполне возможно, — ответил Гектор.
— И не прикидывайся, будто не знаешь, что я загадала! Пока! — Снова в трубке гудки.
В четыре часа, когда Гектор на кухне пил кофе, ел бутерброды с колбасой и читал воспоминания Авдотьи Панаевой, позвонил Костя Благовещенский.
— Представляешь, — сказал он. — Пошёл в Салтыковку, она закрыта… И второго будет закрыта, и третьего…
— Не говори мне про Салтыковку.
— Почему?
— Салтыковка — боль моя и стыд мой…
— Почему ты туда не ходишь?
— Не хожу вот, — ответил Гектор.
— Чем занимаешься? — спросил Костя. — Ходил к своей великой скульпторше?
— Ходил…
— Ну и как?
— Никак. Всё равно, что не ходил…
— Ей много лет, да? Она тебя считает сопляком, да? Отсылает учить уроки? Да?
— У меня синяки на плечах…
— Врёшь, поди…
— Нет. Я к ней полез, а у неё руки железные…
— Ладно. Знаешь, что я читаю в Салтыковке?
— Свод ассирийских законов?
— Нет, жизнеописание султана аз-Захира-Бейбарса. Отличная вещь!
— Султан бил барсов?
— Я вчера с Инкой поругался… Ты в курсе?
— Да. Она сказала, что будет бросать трубку, как только услышит твой паскудный голос…
— Так и сказала «паскудный»?
— Ага…
— Ладно… Когда много читаешь, кажешься себе стариком. У тебя так не бывает?
