Ксения Букша - Манон, или Жизнь
На Востоке подобные состояния называли «болезнь учеников» или «дзенская болезнь», потому что они поражали самых усердных и сосредоточенных учеников.
Первое слушание дела Хартконнера закончилось тем, что было принято решение считать все сговоры Хартконнера с другими банками джентльменскими соглашениями. Уголовному преследованию будут подвергнуты лишь два представителя RHQ: Вике Рольф и Эми Иллерталер – за лжесвидетельство. Обе женщины получат условные сроки. (Что это за цитата? Кем она озвучивается?)
– Джентльменское соглашение… – говорит Блумберг. – RTBF, андеррайтер государственного долга и кредитор естественных монополий, получают долю рынка размещений корпоративного долга… Вот где сговор, вот где настоящий сговор! Они продали нас!…
А с другой стороны, ничего такого не произошло. Все ведь идет намеченным курсом. И даже погода не очень изменилась. Правда, жара спала, и дикторы говорят, что выше двадцати градусов температура уже не поднимется. Впереди – умеренно прохладный сентябрь. Уже и сейчас на деревьях кое-где появились желтые листья.
* * *Напоследок Блумберг спрашивает у адвоката де Грие:
– Я хотел спросить вас: Манон действительно умерла?
– Это сложный вопрос. Полиция установила факт ее смерти, но… – адвокат пожимает плечами.
– Что вы имеете в виду?
– Вы точно знаете, что это была именно она? Что это была Манон Рико – та, которую нашли в сарае?
– Де Грие утверждал, что это она. Более того, он согласился рассказать следствию об ее последних часах и минутах. И все-таки я не стал бы безоговорочно утверждать что бы то ни было. Представьте на секундочку: то, что для нас еще будущее, для нее уже свершившийся факт. Если осмыслить события в этом свете, можно сделать неожиданные выводы. О, разумеется, все это мои домыслы, и я не утверждаю, что так и обстоит дело; я лишь призываю вас взглянуть на вещи более широко. Вы меня понимаете?
* * *– Итак, с вами программа «Личный вклад», и я, ее ведущий, Рихард Бойл. Сегодня у нас в гостях один из несомненно интереснейших людей нашего времени… физик, финансист, изобретатель новых видов финансовых инструментов, и вы уже догадались, что я имею в виду Эрика Хартконнера, гениального… простите, генерального директора финансовой группы RHQ, а также его жена, фрау Хартконнер, известная писательница, автор шести романов, переведенных на все языки Европы, не считая колониальных. Здравствуйте!
– Здравствуйте.
– Эрик, я хочу вас прежде всего поблагодарить за то, что вы, при вашей загруженности, согласились принять участие в нашей программе…
– Да ничего, ничего…
– …И, во-вторых, я бы хотел вас поздравить, сегодня, как наши зрители уже могли узнать из выпуска новостей, с вас, по всем пунктам… оправдали по итогам регуляторского расследования… сняли с вас все обвинения, и это очень приятная для меня новость, не скрою, я за вас болел.
– Спасибо за поддержку, хотя, в принципе, было и так ясно, что дело не дойдет до суда, что следствие просто развалится, это дело было сфабриковано и не основывалось ни на каких конкретных фактах.
– И все-таки, вот, Эрик, позвольте один, возможно, некорректный, острый вопрос. Хорошо, допустим, вы не монополист, и все такое, но ваша экспансия на европейский рынок, она ведь не вызывает сомнений. Как это согласуется с вашим новым курсом, который вы сегодня заявили, я имею в виду, признание своей социальной ответственности?
– Если я тот, кого вы ждали, то я сделаю то, чего вы хотите – вот это логика всякого, кто хочет иметь место. Экспансия – но не вверх, а вширь, так сказать. В таких случаях общество как бы неявно просит судебную власть: «Наройте на него хоть что-нибудь, а если нет ничего, выдумайте обвинение. Этот тип не должен гулять на свободе, он нас возмущает, он не помещается в наши рамки». Им не понять мою философию, и я сам в этом виноват. УТП должно быть простым. А вот у меня УТП непростое. Им легче думать, что я оправдываю жадность и стремлюсь к постоянному успеху, чем понять, как именно я мыслю на самом деле, что я хочу дать людям возможность прийти на этот рынок долга, чтобы каждый мог выпустить свои облигации… Люди этого не понимают. У них тенденция в мозгах. Сейчас уже давно нет тех противоречий, которые они для себя выдумали.
– О да, я тоже был автором некоторых собственных мифов. Но ведь большинству нравится иметь в мозгах тенденцию.
– Да, потому что очень трудно хорошенько продумать самого себя. Они передоверяют это дело профессионалам. Режиссерам, писателям, рекламщикам. Те придумывают образ и дают ему имя. А люди примеряют его на себя.
– Эрик, еще такой достаточно… философский вопрос, раз уж вы у нас сегодня в студии, раз нам удалось вас сюда заманить. Скажите, Эрик, что изменилось, что нового в нашем мире?
– Много. Два примера. Исчезает мотивация, воля к жизни. Все больше вещей происходит просто так. Проскальзывает. Секс просто так, смерть просто так. Новые мотивы преступления: просто взять и убить, без причины, даже не в состоянии агрессии, как школьники в Америке расстреливали своих одноклассников. И второе – то, что я называю «весна никогда не наступит» и «нет никакой ночи». Исчезает сельскохозяйственный круг, круг жизни, спираль «от отца к сыну». Это не плохо и не хорошо, но то, что еще лет тридцать назад хотя бы подразумевалось как основа жизни – род, годовой круг, смена дня и ночи, – сейчас больше никого не волнует.
– Какое же будущее ждет нас?
– О, если бы мы могли заглянуть в будущее хотя бы на пять минут вперед! Но пока мы не видим рисунок, мы видим пятна краски. И все от нас как будто в отдалении. И все, что мы видим – линии и цвета, а смысл ускользает от нас. Я глубоко сожалею о своих ошибках, которые, несомненно, имели место, и полагаю, что ныне существующая система должна быть реформирована так, чтобы подобные недоразумения не могли повториться. Ответственность за мои действия полностью лежит на мне, а не на моих партнерах по бизнесу. Все оказываются не теми, за кого себя выдают. Мне приходится не защищаться, а защищать – их.
– А что скажет фрау Хартконнер?
– На самом деле, это отчасти и мои мысли. Я только хотела бы добавить, что вся эта безумная прорва работы на самом деле нужна лишь для того, чтобы в конце этой работы мы увидели все в новом свете, приблизились, стали двигаться немножко быстрее улитки. Важно только – все время делать это, каждый день, непрерывно, только вперед.
* * *Стаут делает всего несколько шагов вниз по набережной и видит черную машину, припаркованную на углу моста и набережной, под углом, под уклоном, стоящую на ручнике. Машину, припаркованную на повороте. Тогда Стаут делает и все остальные шаги навстречу этой машине. Что же до самой машины, то она не едет. Хозяин машины апатично сидит за рулем и играет в мобильную игрушку – «змейку» или что-то в этом духе. Он почти никак не реагирует на появление Стаута, только протягивает руку и, не глядя, открывает ему дверь. Стаут дергает за ручку и залезает в машину. Устраивается на переднем сиденье. Только тогда водитель откладывает мобильник в сторону и медленно смотрит на Стаута. Стаут видит его изможденное лицо, круги под глазами и огромные зрачки, заполоняющие весь глаз.
Некоторое время де Грие и Стаут сидят рядом на соседних сиденьях, не глядя друг на друга, и смотрят за лобовым стеклом одно и то же кино без всякого сюжета. Налево уходит переулок, трамвайные рельсы.
Пусто кругом.
– Значит, валишь? – нарушает молчание Стаут. – Ну и правильно. Пошли они.
– Послезавтра самолет, – еле слышно отвечает де Грие.
Де Грие лезет в карман и достает оттуда клочок бумаги. Кладет его на стол и, прикрывая рукой, пододвигает клочок к Стауту, предлагая тому прочесть. Стаут, как ни в чем не бывало, закрывает своей пухлой ладонью листочек. Ни дать ни взять студент, списывающий со шпаргалки.
– М-м, – говорит Стаут и поводит бычьей шеей, как бы наслаждаясь сигаретой.
Быстро и коротко выпускает дым в сторону. – Как сложно, как все сложно, как ты усложнил мою жизнь, amigo, какую сложную задачу ты мне задал.
– Ты ничего не хочешь спросить? – интересуется де Грие.
– Ничего, – отвечает Стаут. – Я только хочу сказать, что тут ничего нового нет. Об этом все знают. Это просто дополнительное доказательство. Я только не знал, кто именно…
– Смотри, – опускает плечи де Грие. – Мне все равно, как ты это используешь.
– Извини, Рэн, – говорит Стаут, – но я ничего не буду делать. Кнабе не вернешь. Теперь я многодетный отец, – Стаут приглушенно смеется.
– Мелкие не достают?
– Да нет. Я их и не вижу почти. Правда, с Роми мы большие друзья. Зато девчонка меня терпеть не может. Бллин, я не знаю, кто ее этому научил, – Стаут возмущенно сопит. – Она говорит: «Теперь типа папина фирма поделится деньгами с той фирмой, где Стаут работает».
