Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер
— Веселая будет свадьба? Когда?
— Один аллах знает! Вроде бы рано. Предстоит еще церемония передачи власти. Отец с матерью совещаются.
* * * * *
Но вопрос решился гораздо быстрее, чем ожидали ребятишки. На следующий день Хишт постучался к Шуше и сообщил, что уже договорились устраивать свадьбу в четверг. Будет официальная регистрация. Потирая от удовольствия руки, Хишт продолжал:
— Тебя, конечно, особо приглашать не надо. Моя дочь — твоя дочь. Моя радость — твоя радость.
— К чему лишние слова! Конечно!
— Во дворе я сделаю шатер для мужчин и ребятишек. Дом отдам в распоряжение женщин и подружек невесты… Да, как насчет комнаты, о которой я тебе говорил? Хотелось бы поместить там приглашенных мужчин.
— Все мое жилище в твоем распоряжении! Чего спрашивать!
— Дай тебе бог, добрый ты человек!
Этот разговор произошел в воскресенье. Значит, до празднества оставалось всего несколько дней. Все они прошли в бурной подготовке к важному событию.
Первым украшением были два зеленых флага, вывешенных на воротах дома, цветные стружки. В центре повесили расцвеченную корону. Это было первым ощутимым доказательстом того, что и вправду свадьба состоится. Ждать оставалось совсем немного, и не за горами удовольствие поесть долгожданного свадебного плова с вермишелью и анисом.
Последующие дни летели для Сейида на крыльях ангелов. Все больше появлялось признаков приближающегося торжества. Двор покрыли циновками. На следующий день к воротам прибили еще два флага и цветной стеклянный шар. Еще через день стояки ворот обвили зеленью, переплели их зелеными и белыми лентами. И вот наступил четверг. Большой шатер был полностью готов к приему гостей. За ним расположился небольшой шатер, в котором была устроена кухня, заваленная всякими съестными припасами.
Целую неделю все обитатели переулка готовились к событию: одни — в качестве родственников, другие — приглашенных. Все они старались как можно лучше выполнить свой долг. Готовились все, кроме Шуши, который по уши погряз в похоронах и отпевании покойных. Аллах как бы открыл для "благородных" рог печального изобилия. Похорон была масса. Шуша, кажется, окончательно отдался новому занятию. С каждыми похоронами росла его сопротивляемость страху перед смертью, укреплялись нервы, с каждым разом он все легче переносил моральные тяготы участия в проводах рабов божьих к месту их вечного поселения. Ему уже казалось, что еще несколько похорон, и он окончательно избавится от всякого страха перед смертью, покойниками и могилами. Шуша уже привык каждый день появляться в кофейне "Для благородных", участвовать вместе с ними в похоронных процессиях, извлекать из них двойную для себя выгоду — материальную и моральную.
В переулке уже говорили с удивлением о Шуше, видя его каждый день после обеда шагающим со свертком под мышкой. Удивлению обитателей Кошачьего переулка не было предела, когда они услышали рассказ очевидца, увидевшего Шушу, шагающим в колонне хоронивших, одетого в траур, с кадилом в руках.
Люди толковали это событие по-разному. Одни говорили: Шушу одолела страсть к деньгам. Воспользовался смертью Шеххаты и наследовал его имущество и работу. Другие считали, что Шуша получает удовольствие от печальных зрелищ, третьи — с ума спятил водонос. Мало ли что говорят люди!..
Но все эти разговоры велись между собой. Никто не рисковал спросить Шушу прямо. Шли дни, и люди привыкли к причудам их соседа-водоноса. Разговоры стали утихать. Вскоре об этом вопросе и совсем забыли. Другое дело — Сейид. Он не переставал думать об изменениях, происшедших в поведении и характере отца. Он начал страдать от разговоров о его отце.
Вся эта история казалось ему отвратительной. От нее несло запахом той, которая забирает с собой навсегда живущих, не оставляя им никакого шанса на возвращение… Похоронный наряд отца напоминал ему о Шеххате, о невозвратности того, кто ушел навсегда. Он понимал, Что утрата безвозвратна, что этой утрате нет никаких оправданий и объяснений. Потерял бы он шарик беле или что-нибудь подобное, то не очень бы расстраивался. Он знал бы, где потерял, у него всегда бы оставалась надежда на то, что найдет утерянное. А если нет, то всегда можно найти замену. Но эта его потеря не восполнима. Что может быть хуже?
Сейид тщательно скрывал свои думы и переживания от приятелей. Дело касалось лишь его самого и любимого отца, без которого он и не представлял себе белого света. Он не хотел его расстраивать и поэтому переживал про себя. А тут еще приготовления к свадьбе Закии. Парнишка постарался отрешиться от своих грустных раздумий и окунуться в реальный мир с его радостным гамом, флагами, устланным циновками двором.
Глава 10
Хозяин водяного трона
Наконец наступил вечер четверга. Все приготовления к большому празднику закончились. Шатер был настолько большим, что занял почти весь переулок. Над его входом развевались флаги. Всюду полыхали факелы, которые зажигал черный, как чертенок, мальчишка с лестницей. У входа в шатер сидел оркестр. Музыканты были одеты так же, как королевская гвардия. Но костюмы были явно не по размеру — одним они были настолько велики, что в них можно было завернуться, а другим настолько малы, что пуговицы едва сходились.
Оркестр почти не прекращал играть. Едва закончив, они снова брались за инструменты, чтобы сыграть туш новому гостю. Если появлялся богатый уважаемый человек, то оркестр играл медленно и полностью, если же простак, им подобный, — то быстро, сумбурно и лишь начало. Поток гостей прекращался, и оркестранты начинали играть популярную в квартале песню: "Господи! Я твой раб…" Но стоило появиться новому гостю — снова игрался туш.
Шатер все больше заполнялся приглашенными. Но среди них почти не было незнакомых лиц, все больше обитатели Кошачьего переулка. Вот сидят муаллим Мастарейн, Заки Зейн, бакалейщик Шеха, парикмахер Ид. А вот в другом углу сидят Али аль-Хама, Гадд, сын паломницы Замзам, паломник Ибрагим аль-Муирги, привратник дворца Габбала. Еще в одном углу расселся шейх Абдель Расул со своими помощниками. В этой группе оказались незнакомцы.
В центре большого шатра было сооружено нечто подобное трону. Это было деревянное возвышение, составленное из высоких скамеек, покрытое коврами и цветными циновками.
В маленьком шатре-кухне работа кипела. На временно сложенной из камня печи жарилось и варилось множество блюд. Шеф-повар беспрерывно отдавал кому-то приказы.
Из-за кухни выглядывает маленькое лицо с длинным носом, который шумно втягивает воздух, улавливая вкусные запахи. Лицо поворачивается назад к невидимому:
— Ого, Али!
— Что ты этим хочешь сказать, Сейид?
— Когда есть-то начнут? А то у меня в животе урчит. Уже два дня как не ем, все готовлюсь к свадебному обжорству.
— Потерпи немного, пока все гости сойдутся.
— Послушай, мы одни будем есть или со взрослыми?
— Если бы я знал…
— Лучше, если мы одни. Пойди скажи отцу.
— Прямо сейчас?
— А то! Не после же ужина!
Али готов был уже бежать в главный шатер, где отец приветствовал гостей, но Сейид схватил его за руку:
— Постой! Не надо сейчас… А то дадут нам всякой бурды, И получится — ни то ни се… Лучше поедим со взрослыми. По крайней мере нас ничем не обнесут. Что скажешь?
— Правильные слова говоришь! Мы даже дважды поедим.
— Это как?
— Раз — с мужчинами, другой — с женщинами.
— Вот здорово придумал! Светлая у тебя голова! А я-то всегда тебя считал дурачком. На сей раз ты превзошел все мои ожидания. Молодец! Послушай!
— Что?
— Ты должен узнать, кому дадут еду в первую очередь — женщинам или мужчинам?
— Всего-то?
И Али помчался в большой шатер. Через минуту он вернулся и зашептал:
— По всему видно — женщины будут первыми.
— Тогда пошли наверх, а то опоздаем!
Ребятишки побежали в дом. Двор буквально кишел мальчишками и девчонками. Двери в комнату Шуши были распахнуты настежь. И там, и в прихожей стояло несколько скамеек и большой стол, уставленный пустыми тарелками и мисками. Умм Амина сидела у себя в своей привычной позе.
Оба парнишки протиснулись наверх. Оттуда неслись громкие восторженные восклицания. Все помещение было забито женщинами. В середине стояли две скамейки, на которых восседали подружки невесты. Ими командовали две солидные женщины. Одна — Ихсан, которая состояла из почти одинаковых по размеру шаров. Толстое белое круглое лицо было похоже на круглый противень, на котором жарят картошку. Тело состояло из больших кругов белого мяса, наложенных один на другой. Руки и ноги также были круглыми, толстыми и белыми. В общем, женщина была красивой. Она важно, ласково уговаривала толпившихся вокруг ее девушек — шумящих, поющих баловниц. Другая женщина была старой, сморщенной, одетой в черную накидку. Тут же был музыкант, который настраивал свой камуз[16].
