Иштван Эркень - Путь к гротеску
— Желаю, — сказал я, — микрокалькулятор таких же размеров, как был самый первый, но с запоминающим устройством и чтобы он умел извлекать корни и возводить в степень…
— Можете не продолжать, уважаемый сэр, — подключился мой приятель-негр. — Если вы согласны приплатить еще три доллара, то получите именно ту вещь, какую желаете.
Я приплатил. Получил покупку. Сунул в нагрудный кармашек, сел за столик в баварской пивной. Машинка была маленькая, с пару спичечных коробков, только еще более плоская. Умеет делить и умножать, извлекать корни и возводить в степень. Я выпил еще кружку пива. Теперь можно было почить на лаврах: я приобрел вещь, о которой никогда не мечтал, зато теперь она у меня есть, и весь мир принадлежит мне. Я опять сунул микрокалькулятор в нагрудный кармашек; там он будет находиться и в тот момент, когда я, не привлекая к себе внимания, спокойно прошествую мимо таможенников на Ферихедьском аэродроме.
Там он и находился. Но лучше бы его вообще там не было! По дороге, между Нью-Йорком и Будапештом, я поначалу охладел к нему, затем разочаровался в нем, а под конец мой микрокалькулятор и вовсе опостылел мне. Дело в том, что, на свою беду, я еще в заокеанском аэропорту купил вечерний выпуск «Нью-Йорк пост». Перелистываю это я газету и первым делом натыкаюсь на объявление:
ПОКУПАЙТЕ СОВРЕМЕННУЮ СЧЕТНУЮ МАШИНУ!
НОВЫЙ ВЫПУСК — СЕРИЯ НР-32Е — ОБЛАДАЕТ ВОСЕМЬЮ ЗАПОМИНАЮЩИМИ УСТРОЙСТВАМИ!
Я оцепенел, окаменел в то же мгновение. Но это еще не все! Микрокалькулятор НР-32Е может быть запрограммирован на сорок две операции. К тому же он решает условные и вариационные программы, и в довершение всего результат не только может быть прочитан на освещенной шкале, но и увековечен на бумажной ленте. Сложив газету, я задал себе вопрос: если все это правда, то ради чего мне жить?
И меня осенило: есть у меня цель жизни! Только бы снова попасть к приятелю-негру на Восемьдесят шестую улицу, где меня любят, уважают, знают мой вкус и запросы. Правда, такое путешествие влетит в копеечку, но если бы кто-либо из моих друзей на родине — а может, один из уважаемых читателей этих строк — перекупил бы у меня превосходного качества микрокалькулятор (цена — 36 000 форинтов), я сел бы на ближайший самолет до Нью-Йорка и на Восемьдесят шестой улице, приплатив очередные 3 доллара, справил бы себе прибор НР-32Е. Даю торжественную клятву, что в оставшиеся годы жизни я не стану прибегать ни к какому товарообмену (ни с доплатой, ни без оной), не возжелаю никакой другой счетной машинки (ни меньше, ни больше, ни совершеннее этой) и пребуду тихим, добродушным, непритязательным и счастливым человеком — в точности таким, как я был в ту пору, когда вообще не обладал микрокалькулятором.
Магнитофонная запись
— Сейчас вечер, мы уже отужинали, время, должно быть, идет к девяти…
— Еще только половина девятого.
— Маму — как доктор велел — мы ненадолго усадили в кресло. Так что сейчас мы все втроем находимся в living-room.
— Living-room — это гостиная.
— Мы условились, что вместо обычного рождественского письма запишем наши праздничные пожелания на магнитофонную ленту, и ты по крайней мере сможешь услышать голос матери.
— И сестры, и зятя тоже.
— Словом, ты услышишь наши голоса, но в первую очередь мамин. К тому же ей трудно писать, лежа в постели.
— Не в том дело, что мне трудно писать, просто при письме буквы расползаются вкривь и вкось.
— Не вздумай пугаться, как только мама чуть-чуть окрепнет, почерк у нее опять наладится… Пиллеры завтра улетают в Пешт, они возьмут с собой эту запись и передадут тебе еще до рождества. Надеемся, что ты будешь рад.
— Это тот самый Пиллер, который однажды съел кузнечика.
— Мари, ну что ты без конца перебиваешь!.. Ведь он все равно не знает, о ком идет речь.
— Нет, знает, ведь я со всеми подробностями расписала ему эту историю, как мы жарили сало на костре…
— Все равно это не важно. И Пиллеры могут обидеться, если им вдруг вздумается прослушать запись.
— С какой стати им обижаться, если они сами всем и каждому рассказывают про этого кузнечика!.. И кроме того, у них великолепное чувство юмора.
— Это тоже к делу не относится. Мы собрались здесь для того, чтобы дать твоей матери возможность рассказать сыну, как она и что с ней, сообщить, чем порадовал нас доктор, и передать свои рождественские пожелания… Пожалуйста, мама. Говорите сюда, в микрофон.
— Он и голоса-то моего не узнает.
— Вы, мама, немного ослабли, но голос у вас совершенно не изменился.
— Только охрип.
— Клянусь, мамочка, голос у тебя ничуть не охрипший, просто ты внушаешь себе это, как и многое другое… Правда, Мики?
— Голос у вас абсолютно не изменился, мама. А теперь, пожалуйста, расскажите, что сказал доктор. Пусть ваш сын порадуется.
— Сказал, что мне надо как следует питаться. Но я не могу есть, совсем нет аппетита, и какой смысл заставлять себя, если все равно наизнанку вывернет.
— Ну уж это неправда! Ведь сегодня в обед ты съела тарелку супа, причем с аппетитом.
— А как состояние ваше улучшится, так и аппетит придет.
— Но только вот состояние мое не улучшается.
— И вы, мама, заявляете это именно сегодня, вместо того чтобы порадовать сына доброй вестью! Ну, так что же сказал доктор?
— Что в моче у меня не обнаружили сахара.
— Слышишь? У твоей матери абсолютно нормальная моча!
— То-то радости теперь будет в Пеште!
— Чему тут радоваться? С мочой у меня всегда все было в порядке, а вот даже в постели сесть сил не хватает. Если бы дети не помогали…
— К чему об этом говорить, мама! Вам станет лучше, вы сможете и сидеть, и ходить. Скоро рождество, и в моче у вас нет сахара, а вы, вместо того чтобы радоваться этому, еще и сына огорчить норовите.
— Сынок, я вовсе не хочу огорчать тебя!
— Тогда расскажите ему о рождестве.
— А что тут рассказывать?
— Ну, например, что Мики уже купил елку.
— Верно, сынок, Мики уже принес елку… Он обо всем заботится, ведь и до этого он додумался, чтобы послать тебе весточку живым словом, и вообще дети — просто золото, делают для меня все возможное, так что не расстраивайся, что я так далеко.
— А когда наступит праздник, мысленно мы будем вместе.
— Вот только трудно привыкнуть к тому, что здесь рождество бывает летом, в самую жару, и когда зажигаем свечи, то в окно светит солнце. А красавицу елку приходится держать в подвале, потому что на балконе она бы за один день осыпалась.
— Все так. И все же рождество и здесь прекрасно.
— Вот только снега нет.
— Иногда и дома в эту пору снега не бывает.
— Но здесь его никогда не бывает.
— Ты так говоришь, мама, будто ты вообще когда-нибудь любила снег! И в Пеште, где снег, между прочим, тоже не любят, еще подумают, что ты жалуешься.
— Помилуй, Мари, что ты говоришь! Я благодарю бога за то, что у меня такой прекрасный зять, и о дочери одно могу сказать, что она душу за меня отдать готова…
— Сейчас не к месту нас расхваливать, мама.
— Да как же не расхваливать, если вы заслуживаете всяческих похвал, что ты, что Мари друг перед дружкой стараетесь, чтобы я ни в чем нужды не знала. Кто же виноват, что мне теперь ничего не надо? А день у меня, сынок, начинается с того, что Мари меня умывает, а затем выспрашивает, чего бы мне хотелось на обед, и я, чтобы успокоить ее, называю первое попавшееся блюдо. В прошлую среду, например, заказала тушеную телятину с галушками.
— А в четверг — картофельные клецки.
— Как-то раз ты попросила сварить уху, но из морской рыбы она не та получилась…
— Лапша с капустой тоже в желудке не задержалась, хотя ты ее и не из морской рыбы стряпала.
— Зато слоеный пирог с вишней тебе пришелся по вкусу.
— Ты будешь смеяться, сынок, но однажды я попросила приготовить вареники, потому что в детстве это было твое любимое блюдо.
— А как-то раз тебе захотелось чечевичной похлебки.
— С копченой грудинкой.
— Копченой грудинки здесь нет. Зато куриный суп а-ля Уйхази я приготовить сумела.
— И блинчики с творогом и изюмом.
— Только они неудачные вышли, творог здесь не тот.
— Не важно, Мари. Все равно я на них и смотреть-то не могла.
— И к фасолевому супу со сметаной ты даже не притронулась, а ведь я все овощи через сито протерла.
— Ну, хватит об этом, Мари. И вас, мама, я тоже попрошу больше не говорить о еде, есть вещи и поважнее. Какое счастье, что моча у вас нормальная! А теперь скажите, что бы вам хотелось пожелать сыну.
— Что я должна сказать?
— Ну, что на ум придет, то и скажите.
— Я уж вроде бы все сказала.
— Да ведь вы, в сущности, к нему и не обращались!
