Константин Кропоткин - Содом и умора
Кузнечик застыл, будто пришпиленный к картонке натуралистом.
— Вот вам, господин логопед, десять рублей и ни в чем себе не отказывайте, — я бросил ему на колени купюру и дернул Марка за руку. — Пойдем.
— Простите! — пробормотал Марк. — До свидания!
— Ты еще ножкой шаркни, — посоветовал я.
Дед мял пустой пакет, но по виду его было ясно, что он с большим удовольствием пощупал бы мои кишки. «Паук! Самый настоящий паук!», — думал я, удаляясь с неприличной поспешностью.
— А ты тертый калач, — восхитился Марк, едва поспевая за мной.
— Оставь в покое хлебобулочные изделия! — закричал я, уверенный, что сегодня ночью мне будут сниться кошмары про насекомых со скрипучими голосами.
* * *Я сочинил торжественную речь, нашпиговав ее зефирами, струящими эфир, съел холодный чебурек, полюбовался на новую ботиночную коллекцию в обувной лавке, обошел кругом высотное здание, погадал, на каком этаже Марк выказывает радийный экстерьер и, не придя ни к какому выводу, разозлился.
— У меня ведь и свои дела имеются! — сказал я, уговаривая себя ехать домой, не дожидаясь Маруси.
Но потом смирился: вряд ли Марка держали бы там наверху так долго, если бы он совсем не годился в эфирные создания. Настроившись на лучшее, я подпер колонну, удерживающую бетонный козырек перед входом в высотку, и от скуки начал медитировать. Обычно, нирвана меня игнорирует: то есть хочется, то спина чешется, но на этот раз вдруг получилось. «Надо на сытый желудок», — с благодарностью вспомнил я чебурек, но уже через мгновение моя голова уже зазвенела от отсутствия мыслей, а потом зашумело море. Оно переливалось из одного уха в другое, напевая свою неторопливую песню, вечную, как мир, неизменную, как солнце…
Отупение, вдвойне счастливое от того, что уникальное, было прервано самым грубым образом.
— Олег — душка! — проорал в ухо Марк, внезапно материализуясь.
— Неужели? — встрепенулся я и попытался вспомнить свою поздравительную речь.
Увы, зефиры с эфирами испарились вместе с нирваной.
— …такой красавчик, часики «Босс», три языка, и в Амстердаме был, пробовал лунный кекс, я-то опозорился, говорю, какой кекс, а он странно так на меня смотрит и говорит «лунный», и смеется…
Марка изливал на меня мутный словесный поток, из которого было невозможно вычленить главное.
— Так, берут тебя или нет?
— …Нет, — квохтал Марк, — …ты послушай, ведь бывают же такие люди? Он знает ну, абсолютно все, вот Бритни — это дерьмо, а знаешь кто Мадонне музыку пишет?..
Марк с горящими глазами молол чепуху и всплескивал ручками. «Приступ любовной горячки», — с неудовольствием подумал я. Конечно, увидев красотищу с языками, кексами и Мадонной, он напрочь забыл, что пришел просить работы. Радийный душка отказал, и прежде, чем отправить восвояси занятного человечка, произвел на него впечатление. Подсластил, так сказать, пилюлю. Марк не понял и теперь приплясывал от счастья, уверенный, что урвал козырную карту. «Дырку от бублика он получил, вот что!» — расстроенно подумал я, некстати вспомнив жулика-логопеда и его черствый крендель.
— Вышибли. Не годишься ты в радийные феи… — констатировал я и, чтобы остудить марусин пыл, сказал расхожую истину. — Рожденный ползать летать не может.
— С чего ты взял? — удивился Марк. — Взяли меня! Я же говорю: Олег — душка!
ВИННИ-ПУХ И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ
Как и предсказывало радио «Погода», к полудню небо вспучилось пеной и загромыхало. По веткам тополя напротив, едва обернутым в молодую зелень, заколотили тяжелые дождевые капли. Я едва удержался от искушения раскрыть окно и радостно заорать, приветствуя грозу — первую в этом году.
Сверкнула молния. Вирус взвизгнул и спрятался под диван. Марк с удовольствием присоединился бы к «поддиванной коалиции», но там даже наш пес помещался едва-едва. Наслушавшись в детстве россказней про самовзрывающиеся шаровые молнии, Марк боится майских гроз не меньше, чем торговки с открытого рынка, где мы по субботам покупаем еду на неделю, — налоговых инспекторов. Меня смешит эта боязливость, странная для мужчины тридцати годов, но я помалкиваю, чтобы не спровоцировать у Марка нервного срыва.
— Скоро «День защиты детей», — сказал я, завистливо слушая детские крики, доносившиеся откуда-то издалека.
Календарик, пришпиленный к оконной раме, подтверждал мои прогнозы. До лета оставалось две недели. 1 июня — воскресенье. Неудобный день. В понедельник всем на работу, значит беспробудному пьянству в этом году не бывать.
— Одного из нас троих угораздило родиться первого июня, — напомнил я. — Это не ты и не я. Кто он? На размышление минута. Время пошло.
— Кирыч? — удивленно спросил Марк.
— Ответ верный. 1 июня Кириллу Андреевичу — упитанному мужчине в самом расцвете сил, — исполняется сорок лет. Следующий вопрос. Что мы подарим юбиляру?
— Цветы! — сказал Марк. — Сорок роз, например.
— Ответ неверный, — покачал головой я. — Четное число цветов годится для покойников. Конечно, глубокий смысл в этом есть — все там будем, но зачем напоминать о неизбежном в праздничный день?
— Духи! То есть туалетную воду для мужчин. Дорогую, — придумал Марк.
— Не подходит. Вспомни, что случилось с бутылкой «Kenzo»?
— А что с ней случилось? — удивился Марк. — Стоит себе, как новенькая.
— Вот именно «как новенькая»: не нужен ему парфюм. Никакой. Ни дешевый, ни дорогой. «Мужчина должен пахнуть мылом, а не духами», — процитировал я идиотское присловье Кирыча.
Марка перекосило. Я с ним согласен, но бороться с предрассудками Кирыча также бесполезно, как и с марусиными страхами.
За окном опять грохнуло. Марк ойкнул и пригнулся. Надо чем-то отвлечь его от природных катаклизмов, иначе он и впрямь полезет под диван.
— Может ему плюшевого медведя подарить? — сказал я заведомую глупость.
— Точно, — не понял шутки Марк. — Сиреневого. Из «Детского мира». Прикрепим ему табличку «Кирилл» на шею и дело в шляпе.
— А мы в луже, — осадил его я. — Я очень сильно удивлюсь, если после торжественного вручения «винни-пуха», празднование не превратится в панихиду.
Марк обиделся. Осадки сказываются на марусиных мыслительных способностях самым губительным образом.
* * *С той поры, как вес Кирыча преодолел отметку «105», его характер стал стремительно портиться. Теперь все съестное он проверяет на предмет калорийности, сверяясь с какой-то загадочной таблицей. Я могу лишь догадываться, что в ней написано. Полагаю, что картофельные чипсы проходят по разряду «смертельно опасные яды», потому что, когда я вскрываю очередной хрустящий пакет, Кирыч смотрит на него так, будто в блестящую фольгу упаковано 500 граммов чистейшего кураре. Чтобы не подвергать свой организм опасности, Кирыч демонстративно уходит на кухню, где его ждет пара вареных морковок и свекла. Этот низкокалорийный набор я вежливо именую «усладой вегетарианца», а бессердечный Марк — «кормом».
Подозреваю, что Кирыч отправляет себя в ссылку потому лишь, что боится дать слабину и слопать пару другую упаковок, как часто бывало раньше. Эх, золотые были времена! Кирыч ел все, что хотел, и не отравлял нам жизнь советами, сколь правильными, столь и скучными.
— Хорошего человека должно быть много, — попытался как-то Марк снять напряжение.
— Раз ты толстеешь, значит, у тебя все хорошо. Организм забыл, что такое стресс и теперь накапливает резервы на случай экстремальных ситуаций, — подвел я научную базу и тут же пожалел, что презрение, которым Кирыч меня окатил, нельзя конвертировать в деньги.
Тогда мы точно были бы миллионерами.
До крайности Кирыч еще не дошел. Но судя по решимости, с которой он изучает всевозможные способы похудания, скоро грянет гроза — сядет на диету. Это означает, что и нам придется потуже затянуть пояса. На то, чтобы ежевечерне готовить два варианта ужина — человеческий и диетический — ни у кого нет ни времени, ни желания, ни денег.
* * *…Гроза прекратилась также внезапно, как и началась.
На марусиных щеках вновь расцвели маки — обрадовался, что шаровые молнии на сей раз облетели его стороной. Вместе с маками к нему вернулась и ясность мысли.
Марк решительно отправился к компьютеру, включил модем и, дождавшись подсоединения, начал бодро бить по клавишам, приговаривая:
— «Дабл-ю-дабл-ю-дабл-ю-точка-бир-точка…».
— Какой «бир»? — возмутился я. — Пиво Кирычу тоже противопоказано. Знаешь сколько в нем калорий?
— «Bear» — поправил меня Марк. — То есть «медведь».
— В дополнение к псу, нам не хватает только медведя, — сварливо сказал я.
— Ага, нашел, — обрадовался Марк.
