Константин Кропоткин - Содом и умора
— Это какую еще правду? — не понимает Марк.
— Самую настоящую. Про тебя, про Кирыча… — говорю я и умолкаю.
Сказанное ради красного словца вдруг начинает раздуваться, как мыльный пузырь, бликовать, колыхаться, пока не превращается во что-то, похожее на красное яблоко. И пока этот нечаянно сочиненный фрукт, повисший где-то полуметре от моей головы, еще раздумывает, что ему делать дальше, я уже понимаю, что он должен приземлиться на моем темени, а тот соответственно — исторгнуть идею.
Не хуже ньютоновой.
— Пальма, Зинка, Диван, Гусь… — бормочу я.
— Только этого нам не хватало! — Кирыч подозрительно смотрит на меня. — Мало нам позора было?
— Позора мало не бывает, — говорю я, но заметив нехорошие огоньки в глазах Кирыча, сбавляю обороты. — Да, не волнуйся ты. Не нужна никому моя сага. У меня СПИДа нет…
КОНЕЦПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР
— Начал за здравие, кончил за упокой, — говорит Кирыч, не то осуждая, не то ободряя.
— Что видел, о том и пел, — на всякий случай огрызаюсь я.
— А конец-то где? — спрашивает Марк.
— Ты не видишь, что написано? — я трясу перед Марком последней страницей рукописи. — И вообще, конец там, где и начало. Это называется кольцевая композиция.
— Чепуха! — трясет головой Марк. — Начало-кончало… Некрасиво получается и все.
— Чего тебе еще надо? — злюсь я.
— Ну, чтобы любящие сердца соединились… — предлагает Марк. — Слушай, а давай я уеду?!
— Куда это ты собрался? — недовольно отзывается Кирыч.
— Ну, не знаю… Может, в Париж… Вот тебе и конец красивый.
— С чего бы? — изумляюсь я. — В твоем Деде красоты не больше, чем в чайнике. Оба носатые. А хочешь в конце моего сочинения ты уйдешь в мир иной, а имя твое станет легендой! Все обрыдаются! — говорю я.
— Легендой? — заинтересованно переспрашивает Марк и, подумав, качает головой. — Не пойдет. Про кого ты тогда будешь писать продолжение? Не про себя же?
От такой наглости мое терпение вдруг сходит на нет. «Сыскался пуп земли!» — раздраженно думаю я и отправляю Марка куда подальше.
ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ
— …Он улетел… — грустно сказал Кирыч, глядя, как самолет «Москва — Париж» растворяется в облаках.
— Но обещал вернуться. Милый, — попытался я пошутить, но по щеке уже ползла предательская слеза.
Вирус заскулил. Я был с ним совершенно согласен. С отъездом Марка умора в нашем доме закончилась. Остался только содом.
2004–2005
