Чарльз Буковски - Хеб с ветчиной
Была суббота. Трибуны заполнили отцы и матери соревнующихся. Прозвучала сигнальная труба. Судья дал отмашку шашкой. Последовали команды. Оружие на правое плечо! Оружие на левое плечо! Винтовки замелькали, перескакивая с плеча на плечо, приклады то опускались на землю, то снова взмывали, чтобы опуститься на плечи. Трибуны пестрели девицами в голубых, зеленых, желтых, оранжевых, розовых и белых платьях. Было жарко, скучно, а действо смахивало на безумие.
— Чинаски, вы будете отстаивать честь нашего эскадрона!
— Есть, капрал Монти!
А девочки все сидели на трибунах в ожидании своего любимого, победителя и законного распорядителя. Грустно было об этом думать. Стайку голубей вспугнул поднятый ветром обрывок бумаги, и они поднялись, шумно захлопав крыльями. Я жаждал опиться пивом. Мне хотелось быть где угодно, но только не здесь.
Как только участник делал ошибку, он покидал строй. Вскоре осталось шесть, пять и вот уже трое. Я был среди них. Мне не нужна была победа, я знал, что скоро вылечу. Я хотел побыстрее выйти из игры, мне все это надоело, я устал, да еще эти мерзкие прыщи. Насрать мне было на все их награды. Но я не мог ошибиться специально. Капрал Монти очень обиделся бы.
И вот нас осталось только двое. Я и Эндрю Пост. Этот Пост слыл всеобщим любимчиком. Его отец был знаменитый адвокат но уголовным делам. Он находился сейчас на трибунах вместе со своей женой. Пост обливался потом, но действовал точно и решительно. Мы оба знали, что победит он. Я чувствовал энергию поединка, и вся она была на его стороне.
Все правильно, думал я, ему это нужно, это нужно его семье. Только в этом случае вся эта суета имеет смысл.
Мы продолжали отрабатывать разнообразные приемы из курса владения оружием. Краем глаза я видел штангу ворот и думал о том, что если бы я хорошо постарался, то смог бы стать великим футболистом.
— Готовсь! — прогорланил командир, и я передернул затвор.
Прозвучал только один щелчок. Слева щелчка не последовало. Эндрю Пост словно окаменел. Приглушенный стон раздался со стороны трибун.
— К ружью! — последовала последняя команда, и я завершил упражнение.
Пост сделал то же самое, но затвор его винтовки был открыт.
Церемония награждения победителя проходила несколькими днями позже. К счастью для меня, в этот день полковник Сассекс вручал награды и за другие соревнования. Я стоял в общем ряду победителей и ждал своей очереди. Прыщи донимали меня пуще прежнего, и, как назло, когда я надевал свою форму из коричневой шерстяной ткани, солнце палило особенно нещадно. Каждый волосок этой блядской рубашки давал о себе знать нестерпимым зудом. Я не был образцовым солдатом, и все знали это. Я победил совершенно случайно, потому что ничуть не переживал по этому поводу. Мне было очень неудобно перед полковником, я знал, что он обо мне думает, и наверняка он знал, что я о нем думаю: эта его исключительная преданность своему делу и безграничное мужество вовсе не казались мне чем-то необыкновенным.
Наконец Сассекс добрался до меня. Я стоял по стойке «смирно», но умудрился мельком оглядеть его. Слюна подсохла. Возможно, когда полковник хорошенько опорожнял свой мочевой пузырь, она не выделялась так интенсивно. Сассекс приколол мне медаль, затем пожал руку.
— Поздравляю, — сказал полковник и вдруг улыбнулся. Да, усмехнулся и пошел дальше.
Ах ты, старый хрыч! Я даже зауважал его…
Я шел домой, медаль лежала у меня в кармане. Я размышлял. А собственно, кто он, этот полковник Сассекс? Один из нас, простой человек, которому тоже хотелось есть, спать и срать. Всем приходится как-то приспосабливаться, искать определенную форму, чтобы существовать. Будь то обличье доктора, адвоката или солдата — большой роли не играет, что именно это будет. Просто, выбрав определенную форму, приходится идти в этом обличье до конца. Сассекс свой выбор сделал. Таковы правила: или вы умудряетесь вписаться в общую схему, или подохнете на улице.
Не доходя до первого проспекта, мне попался маленький запущенный магазинчик. Я остановился перед его витриной. Много разных предметов было выставлено за стеклом, и на каждом висел пыльный ценник: несколько подсвечников, электрический тостер, настольная лампа. Стекло витрины было грязным как внутри, так и снаружи. Сквозь слой ныли и грязи я видел двух игрушечных псов, которые весело улыбались, и миниатюрное пианино. Весь товар выглядел весьма непривлекательно. В магазине не было ни одного посетителя, я не видел никого, кроме продавцов. Много раз я проходил мимо этого места, но никогда не обращал на него внимания.
Чем дольше я всматривался в этот странный мир, тем больше он нравился мне. Ничего не происходило на его территории. Это было место покоя и сна — владения смерти. Я был бы счастлив служить клерком в этом магазинчике, но только до тех пор, пока его дверь не открыл бы первый посетитель.
Я отвернулся и пошел дальше своей дорогой. Достигнув проспекта, я ступил на проезжую часть — под моими ногами оказалась решетка канализационного люка. Она смахивала на огромный черный рот, ведущий в самое чрево земли. Я достал из кармана медаль и бросил ее в смердящую пасть. Моя награда исчезла в темноте.
Я вернулся на тротуар и прямиком направился домой. Родители были заняты уборкой. Была суббота, и значит мне надлежало подстригать газон и поливать цветы.
Я переоделся в рабочую одежду и вышел во двор. Отец наблюдал за мной из-под своих черных и суровых бровей. Я открыл двери гаража и осторожно выкатил газонокосилку задним ходом. Лопасти машины не вращались, но были отточены и ждали своего часа.
42
— Тебе нужно брать пример с Эйба Мартенсона, — говорила мне мать. — Он круглый отличник. Ну, почему' ты не можешь получить ни одной отличной отметки?
— Генри умер, приклеив свою задницу к стулу, — подпевал отец. — Иногда мне даже не верится, что это мой сын.
— Ты не хочешь быть счастливым, Генри? — приставала мать. — Ты никогда не улыбаешься. Улыбайся, живи радостно!
— Прекрати жалеть себя, — подхватывал отец. — Будь мужчиной!
— Улыбайся, Генри!
— Кем ты собираешься стать? Как будешь добиваться этого? Тебя ничего не увлекает, ты ни к чему не стремишься!
— Почему бы тебе ни сходить к Эйбу? Поговорить с ним, поучиться у него, — твердила мать.
Я постучался в дверь Мартенсонов. Открыла мать Эйба.
— Эйб занят, он занимается.
— Я знаю, миссис Мартенсон, но мне буквально на минутку.
— Ну, хорошо. Его дверь направо по коридору.
Я вошел. Эйб сидел за столом. Перед ним лежала открытая книга, она покоилась на двух других. Я узнал книгу по расцветке обложки — Гражданское право. Ебаный ты в рот. Гражданское право в воскресенье!
Эйб повернулся и посмотрел на меня, затем сплюнул на ладонь, растер и снова уткнулся в книгу.
— Привет, — сказал он, пялясь в страницу.
— Зуб даю, что ты раз по десять читаешь одну и ту же страницу, заморыш.
— Я должен запомнить все наизусть.
— Это же мусор.
— Все равно экзамены-то надо сдавать.
— Слушай, а ты когда-нибудь думал о ебле?
— Чего? — и он снова сплюнул на ладонь.
— Я говорю, ты когда-нибудь заглядывал девчонке под платье? Знаешь, что у них там есть? Хотел попробовать всунуть ей между ног?
— Это не так важно.
— Для них это первостепенно.
— Я должен учиться.
— Ладно, мы собираемся врезать по бейсболу. Несколько парней из школы.
— В воскресенье?
— А что тут удивительного? Люди черт знает чем занимаются по выходным.
— Нет, но в бейсбол?
— Профессионалы играют по воскресеньям.
— Ну, им же платят.
— А тебе платят за то, что ты перечитываешь одну и ту же страницу миллион раз? Давай пошли, глотнешь немного свежего воздуха, может, и башка проветрится.
— Ладно, но только ненадолго.
Он встал, и мы вышли из комнаты. Мы уже подходили к двери, когда его мать остановила нас.
— Эйб, ты куда?
— Я выйду ненадолго.
— Хорошо, но только не задерживайся. Тебе надо заниматься.
— Я знаю…
— Генри, проследи, чтобы он не заигрался.
— Я позабочусь о нем, миссис Мартенсон.
Играли Плешивый, Джимми Хэтчер, еще ребята из нашей школы и несколько соседских парней. С каждой стороны было только по семь игроков, и в обороне у обеих команд оставались дыры. Но мне это нравилось. Я играл в центре и поспевал контролировать почти все внешнее поле. Я быстро передвигался и хорошо ловил мяч. Мне также нравилось играть и во внутреннем поле и перехватывать короткие мячи, но больше я любил вытягивать мячи-свечки, которые шли выше моей головы, как это делал Джаггер Статц из «Лос-Анджелесских Ангелов». Сам он выбил за игру только 280 очков, а мячи, которые он вытянул у другой команды, принесли ему 500.
