Иштван Эркень - Избранное
Тот ответил, что ничего не пришло.
— Вот к этой мысли я и хотел вас подвести, — торжествовал майор. — Надеюсь, теперь вам ясно?
Тот сказал, что очень многое для него уже прояснилось, однако некоторые детали все еще остаются как бы в тени.
— Да будет свет! — изрек майор.
На сей раз примером послужил собственный батальон майора. Майор подметил, что временное бездействие опаснее, нежели полное ничегонеделание; тот, кто совершенно ничего не делает, по крайней мере, имеет время, чтобы упорядочить свои мысли; если же человек попеременно или делает что-либо, или совсем ничего не делает, то во время вынужденных перерывов он становится рабом собственных мыслей. Именно так случилось с Тотом и бабочкой в желтую и красную крапинку.
— До сих пор вам понятен ход моих мыслей? — поинтересовался гость.
Агика сказала, что понятен. Тот сказал: почти. Маришка ничего не сказала, лишь вздохнула: ах, Дюла, Дюла!
— Тогда я упрощу вопрос, — продолжал майор Варро с поистине неисчерпаемым терпением. — Вы, дорогой Тот, можете совершенно не вникать во все эти теоретические выкладки. Ваша задача: не заполнять посторонними вещами образующиеся при складывании коробочек пустоты в мыслях. Я думаю, это не составит особого труда. Может быть, у вас уже есть какие-либо предложения, дорогой Тот?
Возникла короткая пауза. Тот подавленно уставился перед собой. Маришка отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Паника овладела Тотами, исключая самого юного члена семейства.
— Но ведь это и в самом деле очень просто! — воскликнула Агика звонким, как колокольчик, голоском. — По-моему, наша теперешняя резалка мала для троих, и потому господин майор не поспевает за нами.
— Браво! — воодушевился майор. — У вашей дочери светлая голова. Все остальное теперь уже детские игрушки, дорогой Тот.
Тем временем стало светать. Майор пожелал всем спокойной ночи и удалился на покой. По общепринятому мнению, железнодорожники и пожарные могут спать когда вздумается; на этот раз, однако, Тот не сомкнул глаз. Он поднялся с постели разбитый и продолжал терзаться целое утро. Голова у него гудела, но он упорно напрягал мысли, пытаясь думать сидя, стоя и даже в перекошенном положении, однако, когда майор, проснувшись, вышел из своей комнаты и выжидательно остановился напротив него, Тот единственно только и смог сказать:
— К сожалению, до сих пор в голове у меня не зародилось ни одной мысли, глубокоуважаемый господин майор.
— Не беда! — ободрил его майор Варро. — Тише едешь, дальше будешь.
Это соображение в какой-то мере успокоило Тота. Они сели завтракать (по-старому — обедать). Маришка испекла сдобу. Может, это лакомство поспособствует мыслительному процессу. В конце завтрака Тот неожиданно поднялся и дрожащим голосом произнес:
— Господин майор, кажется, что-то брезжит!
— Примите мои искренние пожелания удачи! — обрадовался гость. — Интересно, что бы это могло быть?
Лоб у Тота пошел морщинами. Он снова опустился на стул.
— К сожалению, мне пришло в голову не то, чего я ждал, а совсем другое.
Майор не выказывал признаков нетерпения, более того, он с совершенно не свойственной ему дотоле нежностью обращался с Тотом. Не разрешал мешать ему. Велел Маришке сварить мужу крепкий кофе. Уговаривал Тота выкурить сигару. Тот выпил кофе, раскурил сигару. Через четверть часа он вновь заговорил:
— Вот, вот, вот… Словно бы начинают вырисовываться контуры…
— Я так и знал! — воскликнул майор и хлопнул Тота по плечу.
Майор потрепал его по плечу — такого еще не бывало. Тот пришел в совершенное смятение: с испуганным лицом он сообщил, что, когда господин майор хлопнул его по плечу, из головы у него выскочило то, что он придумал. Но и тут не последовало ничего страшного. Майор теперь все прощал Тоту; он нянчился с ним, как с ребенком. Вместо «господина Тота» майор принялся называть его Тотиком, но цели своей этой тактикой не достиг, более того — чем ласковее он с ним обращался, тем больший страх накатывал на Тота. Однако мозг его продолжал долбить в одну точку, как паровой молот; и результаты не заставили себя долго ждать.
В четыре часа десять минут он сказал, что пока ничего не приходит ему в голову.
В четыре часа двадцать минут в голову все еще ничего не пришло.
А в четыре часа тридцать пять минут Тот заявил, что в мозгу у него опять засветилась какая-то искорка.
Через семь минут он встал. По его мнению, сказал Тот, он на верном пути, но, учитывая прошлое, не хочет ничего предрекать заранее.
Без четверти пять он заявил:
— Готово!
Лицо брандмейстера пылало пожаром, глаза горели.
— Глубокоуважаемый господин майор! — возвестил он в пять минут шестого. — Мне пришла в голову смелая мысль. Если наша резалка мала, значит, надо сделать новую, побольше!
Вконец обессиленный, он рухнул на стул.
Майор Варро в самых лестных словах выразил свой восторг.
Тот с усталой улыбкой принимал поздравления.
Господин майор поинтересовался, осуществима ли эта многообещающая идея.
Легче легкого, заверил Тот. Раз он сумел смастерить эту маленькую резалку, точно так же смастерит и большую.
Еще вопрос: можно ли будет закладывать в новый станок сразу несколько листов картона?
Конечно, можно. Три, четыре листа, а может, и целых пять.
И когда же, спросил майор, называя Тота уже не Тотиком, а Тоточкой, когда же можно будет приступить к изготовлению станка?
Да хоть сейчас. Материал подходящий найдется, потому как можно использовать стоящие в сарае старые козлы, да и, помимо того, всяких досок в хозяйстве хватает, имеется даже стальной стержень длиной примерно с вытянутую руку, из него нетрудно будет выточить рукоятку для новой резалки.
— Ну, так за дело! — загорелся майор. — Жалко терять и минуты, когда можно заняться резалкой!
Часовой механизм в принципе всегда верно отсчитывает время (если он не подвергается сотрясению и если не принимать в расчет износ). Возьмем, к примеру, карманные часы-«луковицу»; у Тота тоже были такие старинные часы на анкерном ходу, сохранившиеся еще с тех времен, когда он служил на железной дороге.
Что произойдет, если эти часы (однако так, чтобы механизм оставался в целости) уменьшить в два раза? Не только сами часы станут вдвое меньше, но и время, которое они покажут, тоже составит лишь половину настоящего.
Так же устроен и мозг человека: насильственные воздействия меняют его основные функции.
У часов только одна функция — показывать время. У человеческого мозга их гораздо больше.
Одна из них — регистрационная: мозг принимает, систематизирует, раскладывает по полочкам сигналы внешней среды. Он может вспоминать, то есть возвращаться в прошлое, он может и заглядывать в будущее — это когда составляют планы. Мозг одинаково пригоден для конкретного и абстрактного мышления, но ему столь же свойственна и эмоциональная деятельность. Он может давать названия предметам — например, кормушку для птиц назвать кормушкой. Он создал грандиозный купол собора во Флоренции. Он додумался до того, что нужно есть не сами угли, а поджаренное на углях мясо, и вообще до чего он только не додумался.
Тот не был способен на свершения мирового масштаба, но зато до сих пор мыслительный аппарат, обеспечивавший его немудреное человеческое существование, действовал безотказно. Аппарат продолжал бы работать и дальше, если бы не давление извне, которое наполовину уменьшило его полезную отдачу.
Можно ли считать двухнедельный отдых майора Варро давлением извне? В случае с Лайошем Тотом — безусловно.
Само тушение пожаров — уже высшая нервная деятельность. А Тот, как заведенная пружина, постоянно находился в готовности действовать; стоило ему заметить дымок, и мозг его мгновенно сигнализировал, что в саду у Кастринеров жгут сухие листья. Точно так же он просигнализировал бы, будь этот дым предвестником страшного пожара.
И если бы такое случилось, его мозг моментально переключился бы на еще более сложную деятельность. Тот выскочил бы из постели, велел бить в колокол, тащить на место происшествия пожарную подводу и направил бы шланг в самые недра огненной стихии. Правда, так далеко дело никогда еще не заходило, но что это меняет? Ведь, в сущности, человек не то, что он есть, а то, на что он способен.
Помимо тушения пожаров, Тот пользовался вполне заслуженным авторитетом и в других областях. Он разобрал, смазал маслом и снова собрал колодезный насос у профессора Циприани. Шаткие ножки стульев он укреплял, вбивая всего лишь один-единственный гвоздь. Более того, когда Тоты подрядились делать коробочки, он из старого ножа и досок смастерил приспособление, которое до сих пор действовало безотказно. Но теперь, когда ему предстояло даже не из ничего сделать что-то, а просто из меньшего — большее, мозг его только ценой огромного напряжения исторг из себя идею, которая была бы по силам даже ребенку.
