Галина Северина - Легенда об учителе
— Я не собираюсь посвятить свою жизнь кухне!
— Никто не требует от тебя такой жертвы. А уметь варить суп все-таки нужно! Кстати, я не считаю это непостижимым.
— Что же мне делать?
— Взять в руки поваренную книгу — она у мамы на полке — и попробовать ее осилить, проверяя на практике. Как в школе физические и химические опыты.
— Не получится! — вздохнула я, чувствуя себя хоть и побежденной, но все равно несправедливо обиженной. Как спокойно, сухо говорит он со мной! Да любит ли он меня?
— Не боги горшки обжигают! Эту истину можно понять буквально, поскольку дело придется иметь с настоящими горшками и кастрюлями!
По его голосу было слышно, что он улыбался. У меня навернулись слезы.
— Зачем? — прошептала я в подушку. — Ты же теперь презираешь меня!
— Я презираю глупые истерики и нежелание разобраться в себе. А тебя я люблю и верю, что ты все можешь сделать. Вспомни, как ты преодолела свой страх перед темнотой! Как осилила неподдающуюся математику! Перед чем же ты остановилась сейчас? Поверь, не перед трудностями, а перед мнением недалекой Кати, не говоря уж о темной старухе. Вот что мне обидно!
Он говорил и гладил меня по голове, как ребенка. И от легких прикосновений его рук внутри у меня все усмирялось, затихало. Но взглянуть на него я все еще не могла. Совестно было.
— А все-таки ты умеешь гипнотизировать! — наконец сказала я, поворачиваясь к нему лицом.
Он убрал руку и рассмеялся.
— Я уж вспомнил эту легенду о себе. Думаю, дай попробую. Вдруг выйдет! Иначе как было прекратить эти рыдания?.. Ну, не буду, не буду! Все прошло…
Мы не вернулись в Болшево, хотя Костя приезжал извиняться и уговаривать. Я спряталась в другой комнате и не вышла. Мне не хотелось видеть человека, который выбрал себе в жены Катю. Все лето мы провели в Москве. Ольга Андреевна жила у старшего сына. Соседи уехали в деревню. В Немчиновку мы тоже не ездили. Мама считала, что мы до осени обосновались на даче. В нашем распоряжении была старая московская квартира в двухэтажном особняке близ Арбата. Когда я думаю об этом сейчас, то прихожу к выводу: ничего более прекрасного не было в моей жизни, чем эти два жарких летних месяца полного затворничества и узнавания друг друга. Все что ни делается, — все к лучшему, сказал какой-то мудрец. В Болшеве при соседях ничего этого не могло бы произойти. Как обкрадена была бы я тогда!
Именно в эти однообразные, если глядеть со стороны, дни я делала одно важное открытие за другим. И самое главное — то, что человек сложен! Его нельзя рассматривать однолинейно, как математичка Вера Петровна: знает математику — стоящий, не знает — пропащий! Эта несокрушимая учительница до конца своих дней не могла понять, почему блестящий преподаватель физики выбрал себе спутницу, весьма далекую от этого предмета. В классе было столько отличниц!
— Да, в том-то и беда, что у нас много хорошо знающих свой предмет преподавателей, но мало педагогов, способных до конца понять ученика, — взволнованно говорил Андрей, шагая по комнате, как маятник.
— А Валентина Максимовна? — протестую я.
— Да, но она прежде всего хороший человек, а потом уж педагог. И берет своей непосредственностью, искренностью. За это ученики прощают ей многие промахи. Она убеждена, что если она литератор, то ничего другого знать не обязана. Лет через пять она может потерпеть крупное фиаско!
— Неужели Валентина Максимовна должна знать физику? — Мне показалась смешной эта мысль.
— Ничего страшного, если она будет знать о некоторых научных проблемах хотя бы по названию. А вот диалектику, историю, философию ей знать совершенно необходимо. Помнишь тот провал с Достоевским?
Еще бы! В девятом классе при изучении «Преступления и наказания» Кирилл совсем загнал бедную Валентину Максимовну в угол. Она отмахивалась от него, как от назойливой осы, и кричала:
«Отстань ты от меня! Что в учебнике есть, то и знай! Больше я не требую. В твоей философии я не разбираюсь!»
Кирилла интересовал философский смысл главным образом наказания. Толкование Ницше о сверхчеловеке было его любимым коньком. Он хотел совместить это с Достоевским.
«Пошли к Андрею Михайловичу! Кто со мной?» — кричал Кирилл, поняв, что от Валентины Максимовны ничего не добьется.
С ним пошли трое или четверо мальчишек. Вернулись они одновременно и смущенные и восторженные.
— Что ты им сказал?
— Во-первых, предложил сесть. Разговор предстоял мужской, откровенный. Во-вторых, я спросил, хорошо ли они читали роман. Очень быстро выяснилось, что с пятого на десятое, почти не вдумываясь в смысл. Достоевского так читать нельзя. Глубокий мыслитель, нелегкий.
— Они сказали тогда, что ты Достоевского знаешь наизусть.
— Чепуха! — засмеялся Андрей. — Но продумал серьезно — это верно!
— И это ты тоже все прочитал? — с некоторым страхом спросила я, указывая на высокие полки, где рядом с физикой Хвольсона, Ауэрбаха, Эйнштейна, Иоффе стояли толстые тома истории Ключевского, Костомарова, Виппера, сочинения Маркса, Энгельса и, наконец, новенький шеститомник В. И. Ленина.
— Только что вышел! — похвастался Андрей, беря в руки ярко-красный с черным тиснением том.
«Он бросит тебя, — вспомнила я Лилькины слова. — Слишком большая разница!»
Правда, у меня в запасе десять лет! Но разве я за этот срок смогу столько узнать, прочитать, обдумать? Значит, не в возрасте дело, а в возможностях ума.
— Ты что загрустила? — спрашивает Андрей, останавливаясь передо мной и беря мои руки в свои. Лицо его в полумраке комнаты, из-за спущенных от солнца штор, кажется неправдоподобно красивым, как у молодого Чехова и таким же мягким, со свисающей на лоб прядкой.
— Я ничего не знаю, ничего! — в панике шепчу я. — Ты бросишь меня!
— Брошу?! — несказанно удивился он. — И это после того, как я с таким трудом нашел тебя? Не выйдет! Ты смотри сама не уйди от меня, старика!
Он весело смеется и кружит меня по комнате. Мне хорошо, радостно, но какой-то бесенок заставляет спросить:
— К кому же?
— К Сазанову, разумеется. Молодой, красивый, философ — все в нем есть!
— От тебя — к нему? О, князь Андрей! Ты тоже иногда бываешь глупым!
Начиналась пленительная игра всех любящих друг друга людей.
И все же бывали моменты, когда меня охватывал страх, заставляющий прятать лицо у него на груди.
— Что-то новое? — тихо спрашивал он.
— Знаешь, мы могли никогда не встретиться!
— Не могло это случиться! — отшучивался он.
— Нет, могло!
И я рассказала ему историю своего поступления в другую школу. Если б я там осталась, ничего бы этого не было! Вот ужас-то какой!
— Был бы еще какой-нибудь случай! — уверенно говорил Андрей.
«И правда, был бы!» — с облегчением думала я.
Взаимное узнавание двух любящих людей — что может быть прекраснее? Мы невылазно сидели в прогретой летним солнцем московской квартире и не замечали хода времени. Оно как бы застыло для нас.
Я любила расположиться на скамеечке у его ног, читать новеллы Цвейга или еще что-нибудь и изредка взглядывать, как он готовится к будущим урокам, подбирает книги, что-то помечает карандашом на страницах. Бывало и еще лучше, когда он садился за рояль и играл вальсы Шопена, прелюдии Рахманинова и Скрябина. Глаза его медленно блуждали, изредка останавливаясь на мне.
— Погоди! Начнется сезон, будем ходить на настоящие концерты.
Музыку он любил проникновенно. Одно время хотел стать пианистом и учился в музыкальном училище при консерватории. Но, поняв, что возможности его невелики, оставил. Начал поиски другого пути.
«Да, — думала я под легкие шопеновские звуки, — важно найти самое главное. А тогда уж ничто не страшно!»
К моему удивлению, я довольно быстро освоила поваренную книгу. Свой дебют с курицей я вспоминала со стыдом. Теперь мне доставляло большое удовольствие выскочить ранним утром, пока муж спал, в магазин или в арбатский крытый рынок, купить все свежее и приготовить вкусную еду, поминутно заглядывая в кулинарные рецепты. Заслышав шум примуса и мою возню, еще заспанный, он приходил ко мне в пустую, черную от копоти кухню, помогал мыть посуду и лукаво приговаривал:
— Ну правда же, не боги горшки обжигают?
По вечерам нас тянуло в толпу. Мы выходили на остывающий от дневного зноя Арбат и шли к Красной площади. Любимый маршрут прогулок: постоять у Мавзолея В. И. Ленина, посмотреть на смену часовых, потом спуститься к реке и долго идти по набережной среди гуляющих, смеющихся людей. В темной воде отражались звезды.
Однажды в коридоре нашей квартиры зазвучал телефонный звонок. Я страшно удивилась:
— Разве у нас есть телефон?
— Да. И я впервые жалею, что он есть. Сейчас все кончится!
