Галина Северина - Легенда об учителе
За все время он только один раз поцеловал меня, и то во время болезни. А может быть, и не было этого, мне в тогдашнем моем состоянии многое могло показаться…
— Ну, смелее! — улыбнулся он.
— Тогда, когда я болела, вы поцеловали меня или мне приснилось? — наконец решилась я.
— Нет. Не приснилось. Поцеловал.
— Один раз?
— А ты и одного раза не сказала мне «ты»!
Он улыбался, и я никуда не могла уйти от его взгляда.
— Ты, — робко сказала я. Трехлетняя ученическая привычка связывала, как путы.
Улыбка сошла с его лица. Он ждал.
— Ты! — увереннее повторила я. — Я тебя люблю!
— И я тебя! — как клятву произнес он и поцеловал совсем иначе, чем тогда. Сильно, свободно и радостно.
— А я загадал, что целую тебя второй раз только после того, как ты скажешь мне «ты»! — признался он.
О! Князь Андрей, наверное, никогда не уйдет из нашей жизни! Ну и прекрасно, пусть!
— Пойдем обратно! Ты все равно опоздал на все поезда, — восторженно запрыгала я от вдруг наступившей легкости и внутренней свободы, словно рухнула какая-то преграда между нами. Сейчас я не сомневалась, что у меня так же, как у всех, и даже гораздо лучше, потому что такого, как он, ни у кого нет.
Мы прибежали домой, взявшись за руки, и ему не показалось это неуместным. Как-то вдруг растаяла разница в возрасте. Он делал все то же самое, что и я. Даже злющего кота Семена взял на руки.
Мама постелила ему на диване в столовой, и, засыпая в своей комнатке, я испытывала необычайное успокоение оттого, что он находился тут, совсем близко.
Я сидела в чулане и укладывала свою корзинку, с которой ездила в пионерский лагерь. Я и замуж собиралась, как в лагерь: три смены белья, тапочки, белая кофточка. Подумав, бережно завернула в тетрадный лист пионерский галстук и положила на дно. Пусть лежит! Он же никому не мешает, а мне он будет напоминать о многом: и о немчиновском отряде, и о сиреневой аллее в Бородине.
Какая-то тень легла на меня сзади. В дверях стояла Лилька, тонкая, затянутая широким поясом.
— Уезжаешь? — спросила она, будто обо всем знала. У нее незаурядное чутье.
— Как видишь! — сухо ответила я.
— А не боишься?
Она посмотрела на меня с тонкой усмешкой.
— Чего? — не поняла я.
— А если бросит он тебя? Разница большая и в уме, и в возрасте. Генька Башмаков так и сказал…
— Что сказал? — спросила я с бьющимся сердцем.
— Сказал, что мы его считали богом, а он женился на какой-то дурочке…
— А Кирилл ничего мне не велел передать? Вы, случайно, не подружились с ним снова?
— Нет! — гордо ответила Лилька. — Я к прошлому не возвращаюсь!
— И отлично делаешь. Я тоже. И давай на этом простимся. Мне некогда!
Я снова деловито занялась корзинкой, хотя сердце мое никак не могло успокоиться. Удивительно, но с Лилькой я всегда становилась мелкой, глупой. Еще ни один разговор с нею не кончился добром.
Я не прощалась, как Татьяна, со своими любимыми холмами. Я уходила с легкой корзинкой и знала, что вернусь сюда еще не раз. И все же, спустившись в овраг, я невольно обернулась. Наш ветхий, потемневший дом был весь облит солнцем, и могучая сосна во дворе простирала свои мохнатые лапы…
…Он встретил меня у автобусной остановки, взял корзинку из моих рук и строго сказал:
— Сначала зайдем в одно официальное, но совершенно необходимое учреждение!
Мы свернули в тихий переулок и остановились перед дверями с надписью «Загс». Я ничему не удивлялась, а доверилась его воле и делала все, что он от меня требовал. Молодая, скучающая женщина выписала нам свидетельство о браке, задав только один вопрос: чью фамилию мы будем носить?
— Мою! — твердо ответил он, не взглянув на меня.
«Конечно, — подумала я. — Не мою же!» И мне нисколько не было странно, что фамилия, вызвавшая когда-то у меня насмешку, стала моей собственной. Я уже не Натка Дичкова, занозистая девчонка, а взрослая, равная ему, жена — Наталия Ивановна Сербина!
— Ну как, моя графиня? — спросил он, когда мы вышли из душного помещения на воздух.
Во всем, что случилось, ничего не было необычного. Тогда еще не считали нужным обставлять бракосочетание торжественно. Будто выдали справку в поссовете. И все-таки в душе что-то перевернулось.
— Я теперь княгиня! — важно ответила я, заставив его расхохотаться.
— Умница — вот ты кто! — И, не стесняясь прохожих, он звонко поцеловал меня посреди улицы.
Дома Андрей познакомил меня со своей матерью и братьями. Молодые, очень красивые мужчины по-светски приложились к моей руке. Мать, седая, благообразная старушка, напоминающая портреты пушкинских времен, по-русски три раза поцеловала меня. Оробевшая, невидящими глазами всматривалась я в людей, в обстановку, в которой мне предстояло жить долгие годы. Вот оно, княжество, из которого вышел мой суженый! Много книг. Полки почти до потолка. Рояль на полкомнаты. По стенам портреты в тяжелых черных рамах. Совершенно белый старик, старушка в кружевной шали. Еще один старик с темной бородой и странно знакомыми проницательными глазами. «Отец, наверное!» — догадалась я.
— Предки! — улыбнулся Андрей, заметив мой взгляд. — Все врачи. Деды, прадеды… И я сначала хотел пойти по проторенной дорожке. Да соблазнила педагогика!
— Вот и меня тоже! — вставил брат помоложе. — Один Митенька не изменил семейной традиции. Оленька тоже преподает в школе!
Митенька, высокий белокурый красавец, был уже доктором медицины, хотя не достиг еще тридцати пяти лет. Сашенька, тремя годами моложе его, занимался со студентами театрального училища эстетикой. Старшая сестра Ольга жила с семьей в Новосибирске. Муж у нее был военным. Все это я узнала из разговоров за столом. Меня удивила в этой семье необычайная ласковость друг к другу. Все они назывались уменьшительно-детскими именами и не видели в этом никакой сентиментальности. Муж был здесь Андрюшенькой. К нему, как к младшему, относились с особой нежностью. Это наш-то Андрей Михайлович! Суровый и сильный, каким мы считали его в школе! Если рассказать — никто не поверит!
— Я профессор по недоразумению, — весело объяснил Митенька. — Настоящий профессор у нас Андрюша. Он восьми лет научные открытия делал.
— Доктор человеческих наук! Он нам всегда предсказывал будущее, и очень верно. А вот себе ошибся: сказал, что никогда не женится! — лукаво подхватил Сашенька, очень похожий на Андрея голосом и манерой поднимать брови.
Тут все дружно рассмеялись, и громче всех Андрей, а Митенька стал откупоривать бутылку с шампанским.
— Андрюшенька, Наташенька! Живите счастливо! — подняла тост мать, Ольга Андреевна, и со слезами на глазах поцеловала нас.
Я была как в тридевятом царстве, где благородные рыцари, поднесшие мне пенистый кубок счастья, не только заслонили от всех бед, но даже имя изменили. Озорное пионерское «Натка», с гордостью мной носимое, перешло в нежное, протяжное «Наташенька».
Приняв меня в свой круг, как младшую сестру, Митенька и Сашенька заторопились к своим семьям на дачу. Женившись еще в пору студенчества, они уже имели по двое детей. Поехали и мы в свое Болшево, оставив Ольгу Андреевну разбираться по хозяйству. Впрочем, на другой день и она должна была уехать к Митеньке, где ее ждали внучата.
Дача в Болшеве стояла недалеко от реки. Глубокие заводи белели кувшинками. Они качались на воде, как упавшие с неба звезды. Мне захотелось сорвать хоть одну, и я с детской резвостью побежала к берегу.
— Подожди! Сначала занесем вещи! — с улыбкой остановил Андрей, радуясь, что мне понравилось выбранное им место.
Желтый, обшитый тесом дом прятался в фруктовом саду. У калитки нас встретила полная, румяная женщина лет тридцати. На руках у нее крутился годовалый ребенок. Взъерошенная, перепачканная песком девочка постарше стояла рядом.
— Это Катя, жена моего друга Кости, — познакомил нас Андрей. — А это их милое потомство!
Мужа моего Катя звонко расцеловала, как старого знакомого, а мне подала пухлую руку и критически оглядела с головы до ног. По-моему, я ее сильно разочаровала.
Большая терраса делилась фанерной перегородкой пополам. Одна часть относилась к помещению, где жила Катя с детьми, другая была наша с маленькой комнаткой при ней. Окно открывалось в кусты жасмина, покрытые сплошь белыми, уже подсыхающими цветами. Аромат от них шел ошеломляющий. Из вещей в комнате всего и стояло что широкий матрац на козлах да столик с табуреткой.
— Ну как? — спросил Андрей, запихивая мою корзинку под козлы. Его чемодан уже стоял там.
— Отлично! — одобрила я. Мне и в самом деле все казалось тут особенным, даже толстая Катя, пригласившая нас на чай в свою половину.
— Завтра твоя Наташа пусть хозяйничает сама, а сегодня вы мои гости! — сказала она.
