Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс
Грег и Эдам остались в офисе «Вэйв» одни.
– А я тебе говорю, – в который раз повторял Эдам, – ты станешь просто охрененно крутым редактором, Грег! Самым крутым в стране! Твоя газета взорвет такую бомбу! И притом для нас это будет совершенно безопасно! Придраться не к чему! Мы запросили двух юристов из «Даннинг Спонджет энд Лич» – представь только, «Даннинг Спонджет энд Лич», Грег!.. Они всё просмотрели и дали полное «добро»!.. Абсолютно безопасно!.. Если какой-нибудь идиот и решится всучить нам иск, он только еще больше ославит себя и к тому же потратится на оплату судебных издержек! А ты после этой публикации станешь самым известным редактором из всех, кто когда-либо работал в университетских газетах, и после диплома попадешь прямо в «Нью-Йорк тайме»! И потом, мы же «Мутанты Миллениума», Грег! Сколько мы говорили о том, что пора стать публичными фигурами, теми интеллектуалами, которые определяют общественное мнение! И вот – такая удача! Твою мать, Грег, посмотри в зеркало: самый известный публичный интеллектуал смотрит тебе прямо в глаза! Carpe diem,[42] чувак!
Пауза… пауза…
– А с кем, ты говоришь, мы связывались в «Даннинг Спонджет» – со стариной Баттоном или?…
«Ага, похоже, наш Бесстрашный Редактор дрогнул, – подумал Эдам. – По крайней мере, хоть что-то сдвинулось в нужном направлении».
Глава тридцать первая
Быть мужчиной
– Входите, входите, мистер Геллин, – сказал мистер Квот – здоровенный кусок жира в свитере и футболке, сидевший, удобно откинувшись на спинку едва выдерживавшего его вес вращающегося кресла Он приподнял свою толстую, заплывшую жиром руку и сделал приглашающий жест, достойный по величавости как минимум… Эдам никак не мог сообразить, кого напомнил ему этот жест – может, быть пашу? Падишаха? Впрочем, сейчас не до поисков наиболее подходящих образных сравнений, когда сердце колотится, колотится, колотится, колотится, словно стараясь достучаться до тебя, дурака, и спросить… что ты делаешь тут, в кабинете мистера Квота?
Не перехитрил ли Эдам сам себя? Нет, он знает, что делает. Не будь он на сто процентов уверен в правоте своих действий, он на пушечный выстрел не подошел бы к этой берлоге, к этому Логову Зверя. На самом деле, согласно плану Эдама, этот неожиданный марш-бросок в тыл противника должен был оставить ему пространство для маневра и в первую очередь для отступления. А кроме того, если что-нибудь пойдет не так – в последнюю минуту он успеет катапультироваться.
Кабинет мистера Квота, как и кабинеты большинства дьюпонтских профессоров, был маленьким помещением, обставленным не то всяким старьем, не то сознательно в старомодном стиле – темная деревянная мебель, темные деревянные карнизы, два высоких двустворчатых окна… Однако при всем том резиденция мистера Квота разительно отличалась от других – все стены здесь были увешаны постерами… не то что старыми, а уже почти антикварными: Эдам определил, что они относятся к шестидесятым годам… Вот постер Боба Дилана, где его лохматые волосы изображены удлиненными в разные стороны разноцветными мазками… постер группы «Грейтфул Дэд» – там, кажется, мелким шрифтом даже тексты некоторых их песен напечатаны… а вот плакат с изображением кобры, воспевающий боевую мощь чего-то такого, что именовало себя Симбионистской Освободительной Армией…[43]
– Что? – поинтересовался мистер Квот. – Нравятся вам мои постеры?
– Да, сэр, – ответил Эдам. Нервишки все-таки натянуты, признался он себе, недаром голос звучит чуть ли не на целую октаву выше обычного. Он прокашлялся.
– Знаете, откуда они?
– Нет, сэр. Если не ошибаюсь, это шестидесятые годы?
– А! Вы, похоже, разбираетесь в древней истории, мистер Геллин, – сказал мистер Квот и улыбнулся, как человек, давно знающий эту шутку, но повторяющий ее вновь и вновь.
Падишах. Почему-то это слово вызывало у Эдама ассоциации не столько с восточным правителем, сколько с толстым самодовольным человеком. Тот же самый мышино-серого цвета свитер с V-образным вырезом, та же – или, по крайней мере, такая же – белая футболка, виднеющаяся в этом вырезе, – в общем, необъятные слои жира мистера Квота были обтянуты точь-в-точь такой же одеждой, как в День солидарности натуралов с геями. При каждом движении все его тело начинало колыхаться, а жир словно перетекал из одних эластичных мехов в другие. Вот и сейчас по телу профессора пробежало нечто вроде желатиновой волны, вызванной очередным величественным жестом, которым он предложил Эдаму сесть на стоявший по другую сторону стола простой библиотечный стул – жесткое деревянное сиденье, крепкие подлокотники, короткая спинка из гнутого дерева.
– Берите стул, мистер Геллин, присаживайтесь.
Эдам сел, и мистер Квот поинтересовался:
– Откуда вы знаете о шестидесятых годах? Большинство студентов… А может, я вас переоценил, и вы говорите о тысяча семьсот шестидесятых?
– Я прослушал курс мистера Валлерстайна, – сказал Эдам. – «Социальные срезы Америки двадцатого века».
– Срезы… – фыркнув, повторил мистер Квот. Ощущение было такое, будто он услышал в этом слове какую-то неизвестную Эдаму юмористическую составляющую. – Значит, он это так называет?
Давненько я не слышал этого термина… даже не помню… пожалуй, со времен Толкотта Парсонса… В последнее время все недооценивают Парсонса. А проблема заключается в том, что его сложно читать – слишком нудно написано. – Мистер Квот отвернулся и посмотрел в окно; по его лицу блуждала рассеянная улыбка. Судя по всему, профессор погрузился в воспоминания о каких-то давно оставшихся в прошлом славных денечках.
Эдам не рискнул высказывать свои соображения на этот счет. Что еще за хрен с горы этот Толкотт Парсонс? Ну ладно, главное, что мистер Квот, судя по всему, пребывает в хорошем расположении духа и не горит желанием растерзать его в клочья… Удачно, что Эдам знает его любимые 1960-е!
– Шестидесятые… – сказал мистер Квот с неопределенным смешком. – Прошло уже почти полвека, и теперь то десятилетие кажется какой-то невероятной аномалией в истории человечества. – Он снова посмотрел в окно на Главный двор. Затем опять фыркнул непонятно над чем. Его взгляд вернулся к Эдаму. – Вы же сами видите, с чем нам сегодня приходится иметь дело… Натуралы в поддержку прав геев и лесбиянок… или рабские условия труда и нищенская зарплата на предприятиях общественного питания, с которыми у администрации университета подписаны долгосрочные контракты… и где большинство работников – нелегальные иммигранты из Латинской Америки… – Еще один смешок. Он вновь отвел взгляд. – Да, кругом лицемерие. Двуличность нашего общества можно просто ножом резать и на хлеб намазывать. – Мистер Квот опять взглянул на Эдама. – Пятьдесят лет… и ведь ничего не изменилось. А знаете, почему ничего не меняется?
