Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Макерети Тина

– Что до моего отца, то мне трудно избавиться от его призрака, раз я таскаю его одежду. – Генри допила свой эль. – Мне нравится думать, что он не стыдился бы такого сына, как я.

Голос Генри замолк, но осталось еще кое-что, что мне было по-прежнему любопытно узнать. Я видел, как Билли смотрел на нее со всей преданностью, какую только способен подарить один человек другому, и у меня внезапно возникло желание, чтобы этот взгляд был обращен на меня. Что в ней было такого, что делало ее неотразимой для него, даже в такой одежде?

– Тебе же хочется узнать о нас все, правда, Хеми? Всем, кому мы рассказываем наши горестные истории, всегда этого хочется. – Билли осклабился, готовясь выйти на авансцену. – Моя дражайшая, милая Генриетта была известна мне лишь в качестве Генри столько недель, сколько потребовалось на то, чтобы укрепить наши деловые отношения. Тебе известно, что я зарабатываю себе на жизнь в море, Хеми, но иногда я привожу домой что-нибудь экзотическое, что высоко ценится, чтобы на какое-то время задержаться на суше, а Генри часто бывала в доках в поисках новых товаров на продажу. Итак, когда я в последний раз вернулся с Востока, я привез с собой большой запас ярких шелков, про которые знал, что мне дадут за них хорошую цену, если найти понимающих покупателей. До меня дошли слухи о торговце, который кое-что понимал в торговле тканями и имел хорошие связи с городскими портнихами. В общем, я навел справки. Этот человек был известен тем, что торговал выгодно и честно, и когда мы с ним познакомились, он мне сразу понравился, и я решил с ним подружиться. Совсем как с тобой, Хеми. Мы провели много времени вместе в течение следующих недель, не так ли, Генри? Даже когда ткань закончилась, мы нашли себе другие занятия.

Щеки Генри немного покраснели, и она наградила Билли легкой улыбкой.

– Однако происходило нечто престранное, и это чуть не заставило меня перестать видеться со своим новым другом. – Тут Билли сделал эффектную паузу, и поудобнее устроился на стуле. – Он мне слишком нравился. Мне хотелось проводить с ним все свое время, а когда мы были порознь, я постоянно думал о нем. Хеми, я не из таких. Мне случалось сталкиваться с домогательствами. Это неизбежно, когда твои вкусы столь же разнообразны, как мои. Но я всегда хотел только дам. До Генри.

– Следите за тем, кого вы называете дамой, сэр! – тихим и нежным голосом поддела его Генри.

– А потом настал день, когда он решился. Он поцеловал меня, а я не оттолкнул его, не смог его оттолкнуть. И вскоре я узнал секрет Генри.

Генри рассмеялась.

– Не удивляйся так, Джимми. Эта мужская оболочка придает мне больше смелости, чем принято иметь женщине. Но перед ним я робела. Во-первых, потому что он не знал, что я не мужчина, а во-вторых, потому что он был у меня первым.

Мое лицо наверняка выдало мое смятение.

– Так-так. Славный юный Хеми. То, что я веду себя как мужчина, не означает, что я должна подчиняться их низменным инстинктам. Хотя у меня и была своя доля возлюбленных. И каких! Я не могла удержаться от сладких слов и поцелуев с теми, кто проявлял ко мне интерес. Им нравилось, что я была нежной и не требовала от них больше, чем они были способны дать. Мне нравилась их нежность и теплота объятий, на которые я никогда не смогла бы ответить полной взаимностью. Думаю, если бы у меня был выбор, я бы предпочла полностью стать мужчиной.

Билли такая перспектива не впечатлила.

– Не волнуйся, любовь моя. Разумеется, это невозможно. Но давай не будем притворяться, что ты собираешься сделать из меня честную женщину или что жизнь не была бы проще, если бы я могла просто быть тем, кем притворяюсь. И если я вдруг обнаружу, что нежный пол не питает отвращения к моей мужской сентиментальности, то почему бы и нет? Это безобиднее, чем развлекаться с мужчинами.

– Но теперь, когда ты можешь кутить со своим Билли, в этом нет надобности.

– Хотя юный кобель Билли частенько гуляет в каком-нибудь другом порту, обнимаясь со смуглянками. Бедному Генри приходится довольствоваться местными умельцами.

Их взаимные подначки были ужасны и приводили меня в смущение. Словно их страсть становилась более пылкой, если они доводили друг друга до исступления. Они совершенно меня запутали. Я продолжал представлять Генри в объятиях Билли, когда он все еще думал, что она парень. Представлял, как он уступает жажде поцелуя. Я слышал о подобных вещах, но прежде такая возможность не имела для меня смысла. Я пытался представить, что было потом, и Генри превращался в какого-то другого юношу с грудью гладкой и плоской. Но зайти дальше у меня не получалось, даже в мыслях.

Когда Билли с Генри приготовились уходить, я с облегчением тоже собрался домой.

– Хеми, мы тебя проводим!

– Нет, это же вам совсем не по пути. Я уже привык к этим улицам. Со мной все будет хорошо.

– Уверен? Мы не можем бросить тебя наедине с мрачными тенями.

– Вы и не бросаете. Я буду держаться хорошо освещенных переулков, а если замечу что-нибудь сомнительное, сольюсь с тенью. На что еще годится такая кожа, как у меня, если я не могу этого сделать?

Мы вместе посмеялись, и они ушли.

Ты знаешь, как я любил ночные прогулки по этим улицам. Но в ту ночь я видел все в другом свете, возможно, четче, и уж точно в более ярких красках. Я прошел мимо мясной лавки как раз в то мгновение, когда мясник обезглавливал какое-то животное, – в иную ночь эта сцена показалась бы мне жуткой, но тогда она была похожа на красный танец, свет лампы играл на его мускулистых руках, делавших свою работу, кровь текла, разлетаясь брызгами по полу и попадая ему на штанину. Я проходил мимо темных или светящихся окон и людей на улице, с кем-то здоровался, кого-то сторонился, – вокруг были все те же невзгоды и радости, что и в любую другую ночь, в зависимости от того, какой стадии собственного вечера достиг каждый в отдельности, – для меня же той ночью все было исполнено великолепия.

Я знал, что это было во мне с самого начала, но история Генри все изменила. Не все, что я знал, но все, что считал возможным чувствовать. Она открыла мне мир, в котором Билли мог смотреть на мужчину и чувствовать любовь, и вести себя соответственно. Мир, в котором я мог поступать так же. Мое чувство было тайным, но, может быть, существовал способ воплотить его в жизнь, – ведь изменила же Генри свою судьбу благодаря силе духа и вере в то, что можно жить по-другому. Я шел, и меня переполняла восторженная радость, радость этому миру, в котором было намного больше того, о чем я мог мечтать. Сколько же раз в жизни мне посчастливилось увидеть, как за тем миром, который я считал реальным, открывается новый мир?

Глава 12

Приглашение пришло через три дня после моего знакомства с любезным мистером Антробусом в Египетском павильоне. Это был в некотором роде ученый, как он сам уже намекнул мне, и очень близкий соратник маркиза Нортгемптона, поскольку принимал большое участие в работе Королевского общества. Являясь его президентом, маркиз направил приглашение Художнику и «новозеландскому вождю господину Понеке, на четвертый и заключительный conversazione [58] в субботу, в особняке его светлости на Террасе, Пикадилли». Это было недалеко от самого Египетского павильона, и мы могли пойти после субботнего представления.

Позволь мне нарисовать для тебя эту картину, ибо я никогда раньше не видел ничего похожего на комнату, в которой я оказался, и подозреваю, что ты тоже не видывал таких видов, даже у себя в будущем. Потолок был покрыт резьбой из затейливейших узоров и завитков с танцующими на них небесными созданиями. Я мог бы разглядывать его часами, если бы это не сочли грубым и у меня не заболела бы шея. Фон комнаты был ослепительно-белым, его оттеняла позолота картинных и зеркальных рам и алмазный блеск столовой сервировки. На полу и под потолком размещались земные и небесные сферы, освещая мир у нас под ногами и небеса у нас над головой. Меня поразило, какой густонаселенной оказалась эта комната, равно как живыми людьми, так и их живописными и скульптурными изображениями. Всю дальнюю стену занимала одна огромная картина, фигуры, изображенные на ней, были больше, чем в натуральную величину. Даже со своего места я отлично видел возвращавшегося домой солдата в красном мундире и шумное гуляние вокруг на рыночной площади. Больше всего меня поразило ощущение, что, глядя в центр картины, я вижу настоящую даль и заглядываю в чью-то чужую жизнь. Возможно, тебе доводилось видеть такие чудеса. Если да, то надеюсь, что ты сможешь сейчас уловить это чувство – переживание, которое внезапно расширяет границы твоего мира так, как тебе не дано было предвидеть. Потому что именно таким переживанием стал меня soirée в Королевском обществе.