Чарльз Буковски - Макулатура
— Ты меня утомляешь, Билейн. Потом он сказал:
— Люк…
— Да, Джонни?
— Видишь красную птицу в клетке?
— Да, Джонни.
— Люк, теперь ты туда подойди, возьми птицу из клетки и съешь ее живьем.
— Да, Джонни.
Люк направился к клетке.
— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЕМПЛ, ВЕРНИ ЕГО! ВЕРНИ ЕГО! ВЕРНИ ЕГО! — закричал я.
— Люк, — сказал Темпл. — Я передумал, не надо есть эту птицу живьем.
— Мне ее сперва поджарить, Джонни?
— Нет, нет, пусть сидит. Вернись и стань перед дверью.
— Да, Джонни.
Темпл посмотрел на меня.
— Видишь, Билейн, мы непременно получим деньги, так или иначе. И если не срабатывает один метод, мы применяем другой. Мы не имеем права споткнуться. Нас знает весь город. Мы дорожим своей репутацией. Мы не можем допустить, чтобы на нее легло пятно. Постарайся это усвоить.
— Кажется, я понял, Темпл.
— Отлично. Первая выплата у тебя через 25 дней. Ты проинструктирован.
Темпл встал, улыбнулся.
— Всего хорошего, — сказал он. Повернулся.
— Люк, открой дверь, мы уходим.
Люк повиновался. Темпл обернулся и взглянул на меня в последний раз. Он уже не улыбался. Наконец они удалились.
Я подошел к клетке и посмотрел на мою красную канарейку. Местами краска уже слиняла, из-под нее проглядывал природный желтый цвет. Она смотрела на меня, а я смотрел на нее. Потом она издала слабенький птичий звук «чик!» — и мне почему-то стало приятно. Мне легко угодить. Сложнее — остальному миру.
50
Я решил пойти домой и немного выпить. Надо было все продумать. Дело Красного Воробья и моя жизнь зашли в тупик. Я подъехал к дому, поставил машину и вылез. Надо убираться из этой квартиры. Я прожил здесь 5 лет. Можно сказать, свил гнездо — только ничего не вылуплялось. Слишком многие знали, где я живу. Я подошел к моей двери, отпер ее. Толкнул, но что-то ей мешало. Тело. Там развалилась девушка. Нет, черт, это была надувная кукла, одна из тех надувных штук, с которыми некоторые мужчины сожительствуют. Только не я, извините. Девушка была полностью надута. Я поднял ее и перенес на кушетку. Потом увидел записку, привязанную к ее шее: «Билейн, отстань от Красного Воробья, иначе будешь дохлее этой резиновой барухи». Приятная записка. Итак, у меня был гость. Который не желает, чтобы я продолжал дело. Но это вселило в меня надежду. Красный Воробей должен существовать — в противном случае такой записки не написали бы. Единственное, что мне надо сделать, — это напасть на след. След должен быть. Уж больно много кругом признаков. Возможно, я вышел на что-то крупное. Возможно, в международном масштабе. А может быть, в потустороннем? Красный Воробей. Черт возьми, это становится интересно. Я налил себе как следует, врезал. Тут зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Да?
— Писюн, чем занимаешься?
По спине у меня пробежал мороз. Это была одна из моих бывших жен, Пенни. Последнее, что я слышал о ней лет 5 назад, после нашего развода, — она исчезла куда-то с неким Сэмми, крупье из Лас-Вегаса.
— Простите, мадам, вы ошиблись номером.
— Я узнала твой голос, Писюн. Как поживаешь? Она дала мне такую кличку. Без всяких оснований.
— Паршиво поживаю, — сказал я.
— Тебе нужно общество.
— Угу.
— Ты никогда не знал, что тебе нужно, Писюн.
— Может, и так, зато знал, что мне не нужно.
— Я поднимаюсь.
— Угу.
— Я внизу. Я звоню из холла.
— Где Сэмми?
— Кто?
— Сэмми.
— А-а, он… Слушай, я поднимаюсь.
Пенни повесила трубку. Я чувствовал себя ужасно, словно кто-то обмазал меня всего говном. Я допил стакан, налил другой. Постучали. Я открыл дверь. Там стояла Пенни, на 5 лет постаревшая, на 15 килограммов потяжелевшая. Она улыбалась жуткой улыбкой.
— Рад меня видеть?
— Заходи, — сказал я.
Она перешла за мной в другую комнату.
— Налей мне выпить, Писюн!
— Сейчас…
— Э, что это?
— Что?
— Резиновая штука. Резиновая женщина.
— Это надувная кукла.
— Ты ей пользуешься?
— Пока нет.
— Что она здесь делает?
— Не знаю. На стакан.
Пенни скинула куклу на пол и села со стаканом. Врезала.
— Я скучала, Писюн.
— По чему?
— А, по разным пустякам.
— Например?
— Сейчас не припомню.
Она глотнула из стакана, окинула меня взглядом, улыбнулась.
— Мне нужны деньги, Писюн. Сэмми смылся со всем, что у меня было.
— Я в пролете, Пенни. Один тип пришьет меня, если я не заплачу проценты по займу.
Я отошел, снова налил нам обоим, вернулся.
— Мне совсем немного, Писюн.
— Я нищ, черт возьми.
— Я тебе его поцелую. Помнишь, тебе нравилось?
— Слушай, у меня всего 20 долларов. На… Я вынул деньги и отдал ей.
— Мерси…
Пенни спрятала их в сумочку. Мы сидели и потихоньку пили.
— Иногда мы неплохо жили, — сказала она.
— Вначале, — ответил я.
— Не знаю. Меня это стало угнетать.
— Слушай, мы развелись, потому что не смогли ужиться.
— Да, — сказала она. — А ты с этой теткой спишь?
— Нет, кто-то ее подкинул.
— Кто?
— Не знаю. Кто-то надо мной мудрует.
— Хочешь со мной переспать?
— Нет.
— Можно я еще посижу и выпью?
— Долго?
— Часика два.
— Ладно.
— Спасибо, Писюн.
Уходила она уже пьяной. Я дал ей еще 20 долларов на такси. Она сказала, что ей недалеко.
Она ушла, я остался сидеть. Потом поднял надувную куклу и посадил на кушетку рядом с собой. Я пил водку с тоником. Вечер выдался тихий. Тихий вечер в аду. А земля горела, как гнилое полено, источенное термитами.
51
Вы не представляете себе, как быстро проходят 25 дней, когда ты не хочешь, чтобы они прошли.
Я сидел в своем кабинете, как вдруг распахнулась дверь. Это был Джонни Темпл. При нем две новые обезьяны.
— «Акме Ликвидаторы», — сказал он. — Мы пришли за деньгами.
— У меня нет, Джонни.
— У тебя нет шестисот долларов?
— У меня нет шестидесяти. Джонни вздохнул.
— Нам придется наказать тебя в назидание другим.
— Это как? Хотите бить меня из-за паршивых шестисот долларов?
— Не бить, Билейн, а убрать тебя. Совсем.
— Я тебе не верю.
— Неважно, во что ты веришь, — сказала она из обезьян.
— Ага, неважно, — сказала другая.
— Нет, подожди минуту, Джонни. Говоришь, вы убьете меня за проценты с 4-х тысяч? За 4 тысячи, которых я в глаза не видел? И Красного Воробья вы мне не достали. Что же вы делаете с теми, кто вам много должен? Почему вы их не убьете? Почему меня?
