Чарльз Буковски - Макулатура
Обзор книги Чарльз Буковски - Макулатура
Это самая грустная книга Чарльза Буковски. Другой получиться она, впрочем, и не могла. Жизнь то ли удалась, то ли не удалась, но все чаще кажется какой-то странной. Кругом — дураки. Мир — дерьмо, к тому же злое.
Это самая странная книга Чарльза Буковски. Посвящается она «плохой литературе», а сама заигрывает со стилистикой нуар-детективов, причем аккурат между пародией и подражанием.
А еще это, кажется, одна из самых личных книг Чарльза Буковски. Даже несмотря на то, что это чуть ли не единственный (кажется, все-таки единственный) его роман, где главного героя зовут не Генри Чинаски.
Чарльз Буковски.
Макулатура
Плохой литературе посвящается
1
Я сидел в своем кабинете, аренда кончилась, и Маккелви уже начал процедуру выселения. Стояла адская жара, кондиционер не работал. По моему столу ползла муха. Я протянул руку и ладонью выключил ее из игры. Вытер руку о штанину, и тут зазвонил телефон. Я взял трубку.
— Да?
— Селина читали? — спросил женский голос. Он звучал чувственно. У меня давно никого не было. Годы.
— Селин, — сказал я. — Хм-м.
— Я разыскиваю Селина, — сказала она. — Он мне нужен.
Такой чувственный голос, меня прямо разбирало.
— Селин? — сказал я. — Дайте мне какие-нибудь сведения. Поговорите со мной, леди. Не молчите…
— Застегнитесь, — сказала она.
Я посмотрел на брюки.
— Как вы узнали? — спросил я.
— Неважно. Мне нужен Селин.
— Он умер.
— Нет. Найдите мне его. Он мне нужен.
— А если я найду только кости?
— Нет, дурак, он жив!
— Где?
— В Голливуде. Я слышала, что он крутится возле книжного магазина Реда Колдовски.
— Так почему вы сами его не найдете?
— Во-первых, я должна быть уверена, что это в самом деле Селин. Я должна знать это наверняка.
— Но почему вы обратились ко мне? В городе сотни детективов.
— Вас рекомендовал Джон Бартон.
— А-а, Бартон, ну да. Послушайте. Мне нужен какой-нибудь аванс. И я должен встретиться с вами лично.
— Буду у вас через несколько минут, — сказала она.
Она повесила трубку. Я застегнул ширинку.
И ждал.
2
Она вошла.
То есть я хочу сказать — это просто нечестно. Платье обтягивало ее так, что чуть не лопалось по швам. Перебирает с шоколадками. А каблуки такие высокие, что смахивают на ходульки. Она шла, как пьяный калека, ковыляла по комнате. Головокружительная роскошь тела.
— Садитесь, леди, — сказал я.
Она села и закинула ногу на ногу, черт-те куда, чуть не вышибла мне глаз.
— Приятно видеть вас, леди, — сказал я.
— Пожалуйста, перестаньте пялиться. Ничего для себя нового вы не увидите.
— Тут вы не правы, леди. Можно узнать ваше имя?
— Леди Смерть.
— Леди Смерть? Вы из цирка? Из кино?
— Нет.
— Место рождения?
— Это несущественно.
— Год рождения?
— Не пытайтесь острить…
— Просто хочу получить какие-то сведения…
Я как-то смешался, стал глядеть ей на ноги. Ноги для меня — первое дело. Это первое, что я увидел, когда родился. Но тогда я пытался вылезти. С тех пор я стремлюсь в обратную сторону, но без большого успеха.
Она щелкнула пальцами.
— Эй, очнитесь!
— А? — Я поднял глаза.
— Речь о Селине. Помните?
— Ну конечно.
Я разогнул скрепку и концом показал на нее.
— Хорошо бы чек в оплату за услуги.
— Конечно. — Она улыбнулась: — Сколько вы берете?
— Шесть долларов в час.
Она вынула чековую книжку, что-то нацарапала там, вырвала чек и кинула мне. Он спланировал на стол. Я поднял его. Двести сорок долларов. Таких денег я не видел с тех пор, как угадал в экспрессе в Голливудском парке в 1988 году.
— Спасибо, леди…
— …Смерть, — сказала она.
— Да, — сказал я. — А теперь чуть-чуть подробнее об этом так называемом Селине. Вы что-то говорили про книжный магазин?
— Он околачивался в магазине Реда, листал книжки… спрашивал о Фолкнере, о Карсон Маккалерс, о Чарльзе Мэнсоне…
— Околачивается в книжном магазине? Хм…
— Да, — сказала она, — вы знаете Реда. Любит выгонять людей из магазина. Можете истратить там тысячу долларов, потом задержитесь на лишнюю минуту-другую, и Ред скажет: «А не убраться ли тебе к чертям?» Ред хороший человек, но с приветом. Короче говоря, он все время вышвыривает Селина. Селин идет в бар Муссо и сидит там грустный. Через день-два приходит снова, и все повторяется.
— Селин умер. Селин и Хемингуэй умерли тридцать два года назад. Один, и через день — другой.
— Я знаю о Хемингуэе. Хемингуэй у меня.
— Вы уверены, что это был Хемингуэй?
— О, да.
— Так почему вы не уверены, что Селин в самом деле Селин?
— Не знаю. Какой-то у меня с ним затор. Никогда такого не было. Может, я слишком долго в этом бизнесе. И вот пришла к вам. Бартон вас хвалит.
— И вы полагаете, что настоящий Селин жив? Он вам нужен?
— Ужасно, малыш.
— Билейн. Ник Билейн.
— Хорошо. Билейн. Мне нужна определенность. Что это в самом деле Селин, а не какой-то недоделанный хотень. Слишком много их развелось.
— Мне ли не знать.
— Так приступайте. Мне нужен лучший писатель Франции. Я долго ждала.
Она встала и вышла вон. Никогда в жизни я не видел такого зада. Не поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем подумать.
3
На другой день.
Я отменил свое выступление перед Торговой палатой в Палм-Спрингс.
Шел дождь. Потолок протекал. Дождь капал сквозь потолок — ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, И ПЛЯМ, И ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, И ПЛЯМ, И ПЛЯМ, ПЛЯМ, и ПЛЯМ, и ПЛЯМ, и ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ…
Я согревался с помощью саке. Но как согревался? До нуля градусов. Вот мне 55 лет, а у меня нет горшка, чтобы подставить под капель. Отец предупреждал меня: кончишь тем, что будешь спускать в кулак на чьем-нибудь чужом крылечке в Арканзасе. Ну, время еще есть. Автобусы туда отправляются каждый день. Только у меня от них запор, и там всегда храпит какой-нибудь старпер с вонючей бородой. Пожалуй, лучше заняться Делом Селина.
Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что я не знаю даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно.
Кто-нибудь заорет: «Эй, Гарри! Гарри Мартел!» И я скорее всего откликнусь: «Да, в чем дело?» В смысле — я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?
Жизнь — странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним — знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!
Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь.
И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т. д. Прошляпил я свои руки. И мозги. Я сидел под дождем.
Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.
