Гийом Мюссо - Прошло семь лет
— I think your cousin kept your passport,[32] — сообщила она мне ледяным голосом.
Новшества пощадили кафе «Зеленый огонек», его, похоже, телепортировали прямиком из 50-х: цинковая стойка, пластиковые столики, клетчатые скатерти, банкетки, обтянутые искусственной кожей. Прислоненная к стене черепица напоминала, какими блюдами угощали здесь вчера: колбаски с фисташками, свиные ножки, сосиски де Труа.
Я фурией влетела в кафешку и в углу за столиком увидела Себастьяна. Подбежала к нему и угрожающе произнесла:
— Извольте отдать мой паспорт.
— Доброе утро, Никки! Я тоже очень надеюсь, что ты хорошо спала, — сказал он, протягивая мне мое удостоверение личности. — Сядь, очень тебя прошу. Я взял на себя смелость и сделал заказ за тебя.
Я проголодалась и капитулировала перед аппетитным завтраком: кофе с молоком, круассаны, тосты, конфитюр. Отхлебнула кофе, развернула салфетку и обнаружила в ней сверток, обвязанный ленточкой.
— Это еще что такое?
— Подарок.
Со вздохом я подняла глаза к небу.
— Если мы два раза переспали, не из-за чего подарки дарить. Или уже готовы поделиться со мной фамилией?
— Разверни. Надеюсь, понравится. И не беспокойся, это не обручальное кольцо.
Вздохнув, я разорвала бумагу. Там лежала книга. Изумительное издание. «Любовь во время чумы». С иллюстрациями, в роскошном переплете, с автографом самого Габриэля Гарсиа Маркеса.
Я опустила голову, но расчувствовалась страшно. Даже мурашки по коже побежали. В первый раз в жизни мужчина подарил мне книгу. У меня даже слезы на глаза выступили, но я удержалась, не расплакалась. Я и представить себе не могла, что так расчувствуюсь.
— Чего тебе нужно, можешь сказать? — спросила я, откладывая книгу в сторону. — Она кучу денег стоит. Я не могу ее принять.
— Почему?
— Мы друг друга совсем не знаем.
— Можно попробовать узнать.
Я повернула голову: через улицу переходили сухонькие маленькие старичок и старушка, и непонятно было, кто из них опирается на костыль, который был между ними.
— Ты можешь сказать, чего тебе надо?
И тут сдержанный, спокойный Себастьян без всяких околичностей заявил:
— Четыре месяца подряд я просыпаюсь и сразу вижу тебя. Думаю о тебе постоянно. Все остальное не имеет значения.
Я с тоской посмотрела на него. Я поняла, что это пустая болтовня, но он искренне верит в то, что говорит. Сколько же в нем наивности! И с чего он такой привязчивый?
Я встала, собираясь уйти, но он удержал меня за руку:
— Дай мне сутки, чтобы я тебя убедил.
— Убедил в чем?
— Что мы созданы друг для друга.
Я снова села и взяла его за руку:
— Послушай, Себастьян, ты очень милый, с тобой хорошо заниматься любовью. Мне лестно, что ты вдруг взял и влюбился в меня, и я нахожу очень романтичным, что ты совершил такое путешествие, чтобы меня разыскать…
— И что дальше?
— Но посмотри на вещи трезво, никакой совместной жизни у нас получиться не может. Я не верю в сказки о Золушке, которая вышла замуж за прекрасного принца.
— Но ты же не Золушка, а золото.
— Перестань шутить! У нас с тобой ничего общего: ты элита, интеллектуал, родители у тебя миллионеры, ты живешь в доме в три тысячи квадратных метров, бываешь в лучших домах Верхнего Ист-Сайда.
— И что? — перебил он меня.
— И что? Не знаю, что ты там навоображал себе обо мне, но точно знаю: я не такая. Во мне нет ничего, что ты мог бы на самом деле любить.
— А тебе не кажется, что у страха глаза велики?
— Нет. Я непостоянная, неверная, эгоистичная. Тебе никогда не удастся сделать из меня милой, внимательной и заботливой женушки. Я никогда в тебя не влюблюсь.
— Дай мне двадцать четыре часа! Сутки! — снова попросил он. — Двадцать четыре часа, ты, я и Париж.
Я кивнула головой. Ладно.
— Но я тебя предупредила.
Он улыбнулся, как малый ребенок. Я была уверена, что он очень скоро остынет.
Я тогда еще не знала, что встретила свою любовь. Единственную, настоящую, ошеломляющую. Такую, которая дает все, прежде чем все отнять. Ту, которая озаряет жизнь, а потом сжигает ее дотла.
28
Едва дыша, обливаясь потом, Себастьян вошел в холл гостиницы «Гранд-отель». Ошеломленная администраторша не сводила с него глаз. Стоя посреди безупречного вестибюля, босой Себастьян с окровавленным носом и в разорванном пиджаке представлял собой впечатляющее зрелище.
— Что с вами случилось, месье Лараби?
— Ничего особенного… Несчастный случай.
Обеспокоенная администраторша подняла телефонную трубку.
— Я вызову врача.
— Не трудитесь.
— Вы уверены?
— Да. Со мной все в порядке, уверяю вас, — сказал Себастьян уже куда более уверенным тоном.
— Ну, раз вы так считаете. Хорошо. Сейчас принесу вам примочки и чего-нибудь крепкого. Если вам еще что-нибудь нужно, дайте мне знать.
— Большое спасибо.
Несмотря на одышку и боль от побоев во всем теле, Себастьян предпочел подняться на свой этаж пешком, а не дожидаться лифта.
Он вошел в номер. Никого. Во всю мощь распевали «Роллинг Стоунз», а Никки исчезла. Себастьян заглянул в ванную. Бывшая жена лежала под водой с закрытыми глазами.
Испугавшись до смерти, он схватил Никки за волосы и дернул на воздух. Никки от неожиданности громко вскрикнула.
— Что ты себе позволяешь, чудовище! Хотел снять с меня скальп? — осведомилась она, прикрывая грудь.
— Мне показалось, что ты утонула! Дурацкие у тебя шутки, черт побери! Мне кажется, играть в русалочку поздновато, ты не находишь?
Она сердито взглянула на него и тут заметила ссадины у него на лице.
— Ты что, подрался? — встревожилась она.
— Меня как следует отодрали, так будет вернее, — невесело усмехнулся он.
— Отвернись, я вылезу из ванны! И не смей за мной подглядывать!
— Напоминаю, я тебя уже не раз видел голышом!
— Видел! Но в другой жизни!
Отвернувшись, он подал ей купальный халат. Она завернулась в халат и накрутила на голове тюрбан из полотенца.
— Сядь, я тебя полечу.
Пока она промывала ему ссадины и царапины мыльной водой, он рассказывал ей о своих злоключениях на станции «Барбес». В ответ Никки поведала ему о двух телефонных звонках: от Сантоса и загадочном из компании парижского речного пароходства.
— Ой-е-ей! — не смог удержаться он от возгласа, когда она стала прикладывать антисептик.
— Перестань верещать! Терпеть этого не могу!
— Щиплется же!
— Щиплется, щиплется! Тебе, кажется, не три года! Или я ошибаюсь?
