Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды
Глядя на нынешний муравейник полуголых людей, оснащенных разноголосой японской техникой, усталых от тесноты, пресыщенных пищей и стандартными развлечениями, трудно представить, что не так уж давно Тихань, в которой сейчас ежедневно паркуется десять тысяч автомобилей, была действительно Тиханью — рыбная деревенька и монастырь.
Взрыв интереса к «венгерскому морю» понятен. Весь мир, сбитый в мешки городов и оснащенный колесами, рвется где к Черному морю, где к морю Балтийскому, к океанскому побережью. Байкал, Балатон, Селигер, Мичиган, Женевское озеро влекут людей, как магниты. Балатон, оказавшийся в гуще европейского муравейника, облеплен людьми особенно густо — «Шесть миллионов за лето. Три миллиона в любой конкретный момент». Каждый венгр стремится непременно побывать на своем «море». Кто побогаче, строят дома, другие отдыхают в кооперативах и заводских санаториях, снимают углы. И зарубежный курортник… Австрийцы и «федеральные немцы» находят, что дорогое, на мой взгляд, житье (800 форинтов примерно — 50 рублей — за комнату в день) все же дешевле отдыха дома на родине, и валом валят на Балатон.
После беседы с учеными Тихани мы, с трудом найдя местечко — поставить машину, смешались с потоком разных людей, оглядели музейную деревеньку, присмотрелись, что растет-цветет на горе, поснимали в зарослях черных дроздов и как-то нечаянно оказались у дома морщинисто-старого, но в котором, по всему судя, теплился осколок давнишней и немузейной Тихани — в окошке краснела герань, на колышке за забором сушился половичок и вместо клумбы цветов во дворе в лопухах дерзко произрастала на грядке редиска. Очень захотелось зайти. Но вдруг погонят? Сколько таких любопытных в текущей мимо реке туристов! Оказалось, нет. Турист ходит в шорах путеводителей, и за домишко глазом никто не цеплялся. Мы почувствовали даже некоторую человеческую благодарность за интерес.
В доме жили старик со старухой — Петё Кароль и Петё Карольней. Обоим было по семьдесят два. Старик двигался по двору в двухколесной инвалидной коляске.
— Нога-то, поди, на войне…
— На ней… — Старик смачно, не стесняясь жены, ругнулся.
— Под Воронежем?
— А вы откуда знаете? — встрепенулся в коляске Петё Кароль.
— Да я воронежский…
— Ну?!! Тогда, конечно, все помните. Наша мадьярская армия там и была. — Словами отборными с приправой из русского языка старик помянул Гитлера, Антонеску, адмирала Хорти, войну в целом. И с искренней благодарностью отозвался о каких-то стариках на Дону, не давших ему, тяжело раненному, «околеть на морозе».
Старик говорил со мной теперь уже как с дорогим земляком. И это не первый был случай, когда людей, знавших войну с двух разных сторон, какая-то географическая точка странным образом вдруг сближала.
С разговора о доме постепенно перешли к тихой беседе об озере.
— Жизнь была тут другая… — старик задумчиво помолчал, глядя поверх голов шедших мимо домишка людей. — Другая жизнь была. Небогатая, правда… Но не было в жизни вот этого громыхания, мельтешенья. Тихо было. Наверху сеяли пшеницу, внизу ловили рыбу.
Терпимо принимая поправки жены, рассказал старик о том, как поймал он в Балатоне сома весом в сто девять килограммов. С подробностями, какие старики, вспоминая молодость, удивительным образом помнят, было рассказано, какой был день, чем занималась в тот день жена, как вел себя сом на крючке и что было потом в деревне.
— А сейчас что же, такие сомы не клюют?
— Да нет, бывает. Недавно в газете вон написали — немец поймал… Другая жизнь была, — опять чертыхнулся старый рыбак.
Все старики на земле чем-то похожи. Они, как дети, чувствуют человека и рады встретить благодарного слушателя.
— Дому этому сто пятьдесят лет. Отец в нем родился, я родился, сыновья мои родились. А он еще столько же простоит — дикий камень! — Старик костяшками пальцев стукнул по стенке и тоном хозяина дома распорядился показать гостям все, что они пожелают увидеть.
Дом представлял собой одно просторное помещение с земляным полом, с камином, с громадной кроватью — подушки до потолка. Заметив особый мой интерес к необычному отоплению дома, старик сказал:
— Камин и грел, и рыбу над ним коптили. А воду в те времена на питье брали из Балатона. В лодке, бывало, нагнешься над бортом и прямо губами, все равно как олень…
Мы хорошо простились со стариками. И, петляя в людском потоке по гористой Тихани, все старались увидеть окошко в серой каменной кладке с красным цветочком герани.
«Балатон, Балатон…» Прибытка от озера, конечно, в тысячу раз больше, чем в молодые годы умирающих теперь стариков. Светит солнце.
Блестит вода. Скользят по озеру нарядные паруса. Люди купаются, загорают. Жарится мясо. Зреют клубника и виноград. Булькает музыка. Речь венгерская, немецкая, чешская, русская. Строятся новые терема — один миловиднее другого. Все в порядке? Пожалуй, да.
Хотя несколько лет назад ответ на этот вопрос был бы иным. Это касается самого Балатона. Воды. Ее здоровья. Основы всего, что собирает сюда людей.
Вода — наиболее уязвимая часть природы. Все, что вылито, выплеснуто, спущено в трубы, куда-нибудь утечет и в конечном счете попадет в речку, озеро, в море. А дряни всякой выливается нынче на землю волей-неволей много. Вот и бьем уже в колокол на Байкале. В большом непорядке Балхаш. Беда с водою Великих озер Америки. Стонет от загрязнений Средиземное море. На грани жизни и смерти — Балтийское. Что же говорить о Балатоне, озере сравнительно небольшом, мелком, расположенном в самой средине людского скопленья!
Первые признаки заболевания озера появились лет тридцать назад. «Буйно в рост пошли камыши… Потом камыш вдруг стал гибнуть — это была новая стадия неприятностей». Потом стала цвести вода. Гром грянул в 1965 году — погибла, задохлась рыба. И взрывоподобно тронулись в рост сине-зеленые водоросли. Что там пить, в воде неприятно стало купаться. У этой точки оглядеться бы и что-нибудь предпринять. Но в пользовании природой русское слово «авось» имеет эквиваленты у всех народов. В 1972 году принимается решение о дальнейшем и быстром развитии на Балатоне туризма. В дело вложили деньги. Они немедля сторицей в золотом варианте стали в казну возвращаться. Но и тогда на лекарства для Балатона не потратили даже маленькой доли. Между тем болезнь обострялась и в 1984 году достигла кризиса — летом вода зацвела. Сук, на котором сидела громадная индустрия отдыха и туризма, затрещал… Я говорил обо всем этом в венгерском Комитете по охране природы, в лимнологическом институте, со стариками Петё в Тихани. «Даже на вид вода изменилась: из сине-зеленой в жаркое время делалась желтой».
Причину болезни установили скоро и без труда. Вода Балатона обильно удобрялась со всех сторон. Отходы жизнедеятельности людей (шесть миллионов каждое лето!) прямиком без очистки текли в Балатон. И второе, ручьи и реки несли с полей удобрения — азотные и фосфорные.
Косари.
Проблема Балатона сделалась в Венгрии жгучей общественной и хозяйственной проблемой. Меры приняты были решительные. Для бытовых стоков прорыли канал к Дунаю. (Решение не самое лучшее. Дунаю-то тоже нечистоты не в радость. Но все же там текущие, не стоячие воды.) Одновременно с этим к югу от Балатона закрыли двадцать два крупных свиноводческих хозяйства и подступились к реке Зала, несшей в Балатон удобрения, собранные водою с громадной сельскохозяйственной площади. Тут столкнулись с дилеммой: как очищать воду? — растворенные удобрения плохо улавливались. Вспомнили: река Зала прежде, у впадения в Балатон, разливалась громадным болотом с названием Кишбалатон. В 1930 году болота эти были осушены, река спрямлена. Цель осушения — добыть дополнительные земли — ровным счетом ничего не дала. «Земля оказалась непригодной для пашни, и пастбища были тоже крайне низкого качества». А что если землю опять заболотить? — создать для Залы, стекающей в Балатон, зеленый, поглощающий удобрения фильтр. Идею тщательно обсудили, просчитали на электронных машинах. И приняли мудрое, мужественное решение: заболотить! Выяснилось: заболачивание, создание буферного Кишбалатона стоит столько же, сколько стоило осушение. Но делать было нечего. Заболачивание идет. Построили для этого плотины, спрямленному руслу Залы вновь дали возможность прихотливо и длинно течь по низине. Очень поучительный случай. И пока, наверное, единственный в мировой практике, когда признана откровенно ранее допущенная ошибка. Природе возвращается ее веками проверенный механизм.
Вся программа оздоровления Балатона стоит пять миллиардов форинтов — в рамках бюджета сумма громадная. И эти затраты были главными в шестой пятилетке республики. Никто не решился их поджимать, сокращать.
