Иван Сергеев - Два лебедя
– У тебя есть другое предложение? – спросил я отца.
– Были бы деньги, было бы и предложение, – со вздохом сказал отец.
– Тогда я пойду в ученики к Эйне Павловичу, – улыбнулся я.
– Ладно, иди, – нехотя согласился отец. – Может, действительно, толк будет. Только учти, что он кладет печи на финский манер.
И стал я наблюдать, как Эйна Павлович печь выкладывает. Заодно зарисовки делал в записной книжке, чтобы знать, где отверстие в щите выложить и как трехоборотную печь правильно сделать. Вот так каждый венец за ним записал и зарисовал.
А потом брат мой младший приехал на дачу мне в помощники. И сложили мы трехоборотную печь на финский манер не хуже Эйны Павловича. Отец был, конечно, доволен. Теперь он мог спокойно жить зимой на даче, и никакие лютые морозы ему были не страшны.
А потом начались лихие девяностые. Убили моего младшего брата, утопили в ванной. Вслед за ним ушел из жизни мой отец. Он умер от рака пищевода. И вот подошло время нам узнать о поджоге нашего дома. Случилось это совершенно случайно. Моя сестра ехала в автобусе на дачу. И оказалось, что она сидела рядом с близкой родственницей Потехиных. Женщина узнала мою сестру и сказала ей, что это ее братья подожгли наш дом. Она попросила у моей сестры прощения. Вот так через много лет всплыла правда о поджоге. Но обоих братьев Потехиных к этому времени уже не было в живых. Не было в живых и моего отца. И хотя мы теперь знали правду, наказывать за поджог было некого.
Я продолжал писать книгу о Матрице. Когда человек пишет стихи, занимается сочинительством романов, а также занят напряженной мыслительной работой во благо человечества, его жизнь протекает очень стремительно.
Я не был выдающимся ученым, как Жорес Альферов, Андрей Сахаров или Петр Капица. Просто мне открылась Матрица. Поэтому вначале я был, скорее, исследователем этого удивительного явления. А потом мне понадобилось освоить язык Матрицы, на котором я мог доходчиво донести это знание до своих соотечественников. Труднее всего было написать научно популярную книжку о Матрице. Поэтому я решил написать вначале повесть о своей жизни. Мне было уже почти пятьдесят лет, а книга о Матрице еще не была издана. Я много раз перечитывал свою повесть и не мог сказать, что рукопись мне нравится. Книга походила на роман Николая Островского «Как закалялась сталь» или на «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Да, я совершил подвиг, познав Матрицу. Теперь мне предстояло написать нечто особенное, чтобы герой моей книги стал кумиром подрастающего поколения.
Глава двадцать шестая
Три источника знания
Я поставил перед собой труднодостижимую цель. Но в то время я был на подъеме и поэтому не представлял, насколько эта цель будет для меня недоступна.
Чтобы все хорошенько обдумать, я вышел на улицу, пересек сквер и по высокой мраморной лестнице, которая вела меня к триумфу и славе, начал подниматься во Дворец Солнца. Он родился буквально на глазах, в дивных грезах из ничего. По белым ступеням шагать не пришлось. Высокая лестница сама везла меня к солнцу, отлитому из чистого золота. Его планетарная система двигалась медленно. И тут я ткнулся носом в широкую клетчатую спину, и видение Дворца Солнца исчезло. Я перепрыгнул вовремя зубастую гребенку эскалатора и вышел на Невский проспект. Слава Богу, что господин Вельзенд перестал являться мне в моих видениях.
Обойдя Гостиный двор под галереей, я прошел по Садовой улице мимо большого серого здания и свернул в Мучной переулок. Свернул машинально, но до канала Грибоедова так и не добрался. Он был всего в двух шагах, став неожиданно недосягаемым. А ведь именно канал Грибоедова был целью моей прогулки. Через секунду я думать о нем перестал, переминаясь с ноги на ногу перед незнакомой дверью, куда явно намеревался войти, не зная почему. Вначале я постучал очень вежливо. Но когда мне надоело быть таким нерешительным, взял и вошел в дверь и оказался перед молодым бородатым мужчиной, подарившим мне очаровательную улыбку.
– Здравствуй, Солнце! – воскликнул он и жестом показал, куда следовало идти. Должно быть, привык к такому неожиданному появлению энтузиастов своего дела. Людей незаметных и безобидных. Или ждал именно меня, что было вполне очевидно.
Когда я вошел в светлый кабинет, в чаше кресла за двумя столами сидел крепкий мужчина с крючковатым носом. На столах с многочисленными закладками лежали книги самого примечательного содержания: по истории, археологии, биологии, медицине, атомной физике и философии. Среди книг я заметил знакомое издание Библии в черном переплете, а также совершенно незнакомые издания Корана, Каббалы и Торы.
Стены комнаты были увешаны картинами и календарями. Сразу же бросалась в глаза рельефная карта Кавказа. Мягкий свет от настольной лампы падал на вымпел необычного содержания: Медный всадник приветствовал десницей другого всадника – Святого Георгия, летящего на трехногом коне в облаке – таким Святого Георгия представляют современные осетины.
А, может быть, эта особая доброжелательная атмосфера, царившая в кабинете Учителя, определялась портретиком Косты Хетагурова, внесенного русской православной церковью в лик Святых? Или я сам привнес эту доброжелательность вместе с радостными мыслями и добрыми намерениями. Все это было оценено мною в одно мгновение. И потому, вступая в дружеский диалог с хозяином обители, я уже точно знал, что главным лицом тут является Учитель, удобно расположившийся в чаше кресла. Визит начался приятно, легко и непринужденно.
– Я давно тебя ждал, – доброжелательно сказал Валерий Фриев, показывая жестом на свободное кресло. На вид он был ненамного старше меня и показался бесконечно знакомым, близким и дорогим.
– Здравствуйте, Учитель! – радостно воскликнул я, усаживаясь перед ним.
– Как ты вышел на меня? – почти закрыв свои всевидящие глаза, спросил Фриев.
– Совершенно случайно. Просто взял, собрался и пришел.
– Стало быть, нашел меня на подсознательном уровне.
– Выходит, что так, – согласился я с ним.
– Тебе необходимо почувствовать силу знания, чтобы завершить дело всей твоей жизни.
– Я знаю, что такое сила.
– Ты имеешь в виду силу, позволившую тебе познать самого себя? – энергично заметил Валерий Фриев.
– Я изучал человека, а познал Матрицу.
– Ты, наверно, очень устал?
– Пожалуй, что так.
– Теперь тебе понадобится совсем иная сила. Сколько лет ты не был в Осетии?
– Семнадцать лет, – подумав, ответил я.
– Так вот, поезжай в Осетию, навести родину своих предков. А потом мы встретимся и поговорим.
– Хорошо, Учитель, – радостно согласился я и покинул кабинет Валерия Фриева.
Я понимал, что многое теперь придется переосмысливать заново. Сейчас я был не готов продолжить работу над Матрицей. И чтобы укрепить свой дух и лучше утвердиться в своих невероятных выводах, я решил съездить в Аланию.
На самолете я летать не люблю. Лететь и думать, что крыло отвалится, пожар в салоне возникнет или шасси не опустится при посадке, – последнее дело. Других же мыслей у меня в полете не возникало. Поэтому я приобрел билет на поезд, приговаривая при этом: «Тише едешь – дальше будешь!» А потом я начал считать дни. И вот наступил день отъезда.
Когда занял свое место на верхней полке, поезд дернулся, разогнался и запел. И ни одной мысли о катастрофе, угонщиках самолета или заложниках.
Москву проехал, как старинную дворянскую усадьбу. Вышел с вокзала, спустился в метро и снова на вокзал. А только, пересев с поезда на поезд, вновь очутился я на верхней полке, а мыслями давно в Осетии.
В поездку я взял с собой несколько книг Сидни Шелдона. За чтением книг и размышлением о днях моей юности, проведенных в Осетии, незаметно пролетело двое суток. Я, можно сказать, не успел вспомнить обо всех счастливых днях, проведенных в Алании, как поезд остановился в селе Михайловское.
А вот и улица героя Советского Союза Ярового с памятником, цветником и железной оградой. У этого памятника раньше принимали в пионеры. Теперь собирались на митинги. Целая эпоха канула в прошлое, а в настроениях осетин, ставших мудрыми старцами, мало что изменилось.
У высокого кирпичного дома я остановился. Пронзительный звонок и звонкий лай собаки нарушили щемящую тишину. Дверь открыла тетя Настя. Она почти не изменилась. Взглянула на меня вопросительно и не узнала: слишком долго меня здесь не было. Я стал мужественным и сильным.
– Ты кто? – спросила она.
– Сын Ладо, – кратко ответил я.
– Ой, Виктор! – обрадовалась тетя Настя, жена дяди Пети. Она широко распахнула дверь и впустила меня во двор.
Здесь мало что изменилось за время моего отсутствия. Каждая вещь лежала на своем месте. Квадратный, покрытый бетоном двор, был недавно полит из шланга. С навеса спускался виноградник. Он разросся и в жаркие дни создавал упоительную прохладу.
