Ионел Теодоряну - Меделень
— Давайте отбросим в сторону жалость! Мы его словно отпеваем. Право! Ведь не на смерть мы его посылаем! Мы сделаем из него честного человека, настоящего мужчину. И все мы будем счастливы.
— Григоре, — внезапно встрепенулась госпожа Деляну, — мы ведь должны и у Дэнуца спросить, хочет ли он. Он должен сам решить.
— Ты права, Алис. Иначе, чем ты думаешь и хочешь, но ты права. Пусть с малых лет учится хотеть. Я позову его.
— Я уйду, — не выдержала госпожа Деляну.
— Алис, дорогая моя, иди сначала освежись. Смотри, у тебя красные глаза. Он не должен тебя видеть такой!.. А мы вас подождем.
Госпожа Деляну вышла, опустив плечи под тяжестью последней надежды.
— Ну вот, Йоргу, мы с тобой остались вдвоем… Ты должен признать, что то, что я сделал, хорошо…
— Ты прав, дорогой Григоре… Молдавская среда не отличается твердостью, — улыбнулся господин Деляну, вытирая мокрые глаза. — Бедный Дэнуц!
* * *Футбольный мяч с двумя покрышками — кожаной снаружи и резиновой внутри — вытеснил детские мячи для игры в лапту, а затем в течение нескольких лет вытеснил решительно все мячи для лапты во всей стране. Первыми его жертвами в доме были башмаки — словно изъеденные проказой.
— Григоре, не забудь, когда поедешь, взять выкройку ступни своих племянников. После каждой игры в футбол я буду отправлять тебе срочную телеграмму: «Пришли». И ты будешь высылать по две пары башмаков на нос. После трех телеграмм ты окажешься полностью скомпрометированным. Весь Бухарест будет знать, что у тебя есть незаконные дети.
— Или, точнее, племянники, мама у которых отличается большими странностями, — отвечал Герр Директор, весьма довольный успехом мяча.
Следующими после башмаков жертвами были Аника и Профира. У Аники и Профиры были только ноги — ленивые у Профиры, быстрые — у Аники. У мяча же были крылья птицы и лоб барана…
За этими жертвами следовали окна: никогда мяч не влетал в дом через дверь. На окраине деревни, против кладбища, тянулся пустырь, — самое, казалось бы, подходящее место для игры в мяч. Однако госпожа Деляну разумно полагала, что лучше слышать Ольгуцу — даже если она при этом бьет стекла в доме, — чем не слышать ее совсем.
Герр Директор провозгласил законы игры с соответствующими пояснениями.
— Хорошо, Герр Директор, но почему нельзя отбивать мяч рукой? — поинтересовалась Ольгуца, которой было не по душе это спортивное ограничение.
— Потому что закон есть закон. Его не обсуждают.
— Тогда я издам другой закон.
— Что же это, Ольгуца? Ты не в состоянии сделать то, что делают сотни маленьких немцев?
— Ну хорошо! Я им покажу!
Чтобы рассчитаться с немцами, Ольгуца поклялась Монике, что эту немецкую башку, которая не заслуживает удара рукой, она будет бить только ногой.
* * *Моника была судьей.
Дэнуц вел мяч, на ходу ударяя по нему одной ногой и направляя другой. Ольгуца поджидала спокойно, не сводя с него глаз, как боксер на ринге ждет нападения своего противника. То, что ему пришлось бежать с одного конца двора на другой и одновременно толкать ногами мяч, и то, что он постепенно приближался к Ольгуце, совершенно вымотало Дэнуца, у него стучало в висках.
— Ну, давай!
Они находились в нескольких шагах друг от друга. Мяч лежал неподвижно, ожидая удара, который сдвинет его с места.
Рискуя потерять равновесие, Дэнуц использовал наивный прием: он притворился, что собирается ударить правой ногой вправо, — а тем временем его левая нога нанесла решительный удар по мячу. Но Ольгуца прыгнула тоже влево и двумя ногами, точно клещами, поймала мяч. Дэнуц слепо ринулся… в пустоту. Отдохнув, Ольгуца неторопливо вела мяч, частыми ударами заставляя его двигаться в нужном направлении.
Задыхаясь, Дэнуц бежал за Ольгуцей с отчаяньем неудачника… Ольгуца повернула голову… увернулась на невероятной скорости от нападения — Дэнуц при этом упал, — а мяч, получив сильный удар, подпрыгнул и вошел в ворота.
Колено у Дэнуца было в крови, напоминая своим видом спелый гранат. Моника уже летела к нему с платком в руках.
— Больно, Дэнуц?
— Отстань!
— Что ты ему сделала, Ольгуца? — спросила госпожа Деляну, сбегая с лестницы.
— Я его побила! — крикнула в ответ Ольгуца, с мячом под мышкой подбегая к матери.
— Как побила?
— Мы играли, мама. Я споткнулся и проиграл партию.
— Ольгуца, вот увидишь, я брошу этот мяч в колодец. Тогда ты наконец угомонишься.
— Ты чем-то расстроена, мамочка? — ласково спросила Ольгуца, внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Я вовсе не расстроена!.. Но мне не нравятся грубые игры.
— А почему ты плакала, мама?
— Оставь меня, Ольгуца!.. Дэнуц, милый, пойдем в дом.
— Мама, а сегодня мы не будем спать?
— Не приставай… Поиграй еще с Моникой.
Прихрамывая, с перевязанным носовым платком коленом, чувствуя ласковую руку матери на своей макушке, Дэнуц шагнул в будущее…
— Моника, определенно что-то случилось! Пойдем в дом… Подожди, еще один разок.
Ольгуца разбежалась и ударила ногой; мяч взлетел высоко-высоко… и опустился с небес на грешную землю.
— Видела удар? А теперь пошли!
* * *Пепельница была полна окурков; скатерть местами поседела от пепла.
Герр Директор курил. Господин Деляну курил. Оба молча наблюдали за восточным танцем ароматного дыма.
Ольгуца заняла свое обычное место за столом. Моника устроилась рядом с Ольгуцей.
— Герр Директор, почему ты не спросишь у меня, зачем я пришла?
— А! Это ты, Ольгуца! Вот я и спрашиваю: почему ты пришла?
— Так просто!
— Отлично.
— Папа, а ты не хочешь спросить?..
— Что?
— Что хочешь.
— …Что ты делала до сих пор?
— Играла во дворе.
— Отлично.
— Все, что я делаю сегодня, отлично: отчего, папа?
— Что ты сказала?
— Ничего. Я пошутила.
— Хорошо.
Выпятив нижнюю губу, Ольгуца посмотрела на Монику. Моника сметала крошки со скатерти.
— Герр Директор, у тебя мигрень?
— Нет.
— Значит, у тебя мигрень, папа?
— Почему, Ольгуца? У меня нет никакой мигрени.
— Ну, тогда у меня мигрень.
И, насупившись, замолчала.
— У тебя болит голова, Ольгуца? — спросил господин Деляну, наконец-то внимательно посмотрев на нее.
— Не знаю.
— …Скажи папе, Ольгуца. Ты, мне кажется, очень разгорячилась.
— У меня не болит голова… Я не люблю лгать.
— Ты сердишься?
— А что мне сердиться?
— Но, в таком случае, что с тобой?
— А с тобой что, папа?
—..? Со мной ничего. Я курю. Думаю…
— О чем ты думаешь, папа?
— О тебе… о Дэнуце… о вас.
— Хорошо, папа.
Послышался шум в дверях. Все повернули головы в ту сторону. Вошла Профира, что-то жуя. Она пришла из кухни за своим десертом.
— Барин, можно убирать со стола? — спросила она, подавив зевок и не сводя глаз с оставшегося винограда.
— Можно, когда ты сама кончишь есть, — сурово отвечала ей Ольгуца.
— Я кончила.
— Тогда пойди и посмотри на себя в зеркало.
—..?
— Иди, иди, Профира; а со стола уберешь потом, — вмешался, улыбаясь, господин Деляну.
Профира вышла. Громкая икота сопровождала ее тяжелые шаги.
— Папа, почему мы здесь сидим?
— Ждем маму.
— И ты тоже ее ждешь, Герр Директор?
— Я жду Дэнуца.
— И мне подождать?
— Если хочешь…
— Что ты скажешь, папа?
— Как ты сама хочешь, Ольгуца!
— Я сделаю так, как хочешь ты.
— Оставайся… почему бы и нет?!
Ольгуца отщипнула от кисти винограда несколько ягод и стала катать их по столу.
— Папа, тринадцатое число приносит неудачу?
— А ты знаешь, что такое неудача, Ольгуца? — посмотрел на нее сквозь монокль Герр Директор.
— Конечно, знаю, раз говорю!.. Неудача — это когда ты проиграл в карты… или когда у меня колики.
— Браво! И кто тебя только учит?
— Ты, Герр Директор.
— Где Алис, чтобы слышать тебя! Досталось бы мне на орехи!
— Скажи, папа, число «тринадцать» приносит неудачу?
— Кто его знает, Ольгуца?.. Некоторые люди так думают.
— А ты что думаешь?
— Да как тебе сказать!.. И да и нет.
— Скорее да или скорее нет?
— Пожалуй, скорее да.
— И я так думаю, папа… Герр Директор, а сегодня случайно не тринадцатое число?
— Почему? У тебя какая-нибудь неудача?
— Ну вот!.. Сначала ответь ты, а потом и я.
— Не тринадцатое. А теперь скажи ты.
— У меня-то все хорошо… а вот, может быть, у других не все в порядке?
— А вот и не угадала: у других сегодня большая удача.
— Я знаю, Герр Директор, — попыталась взять его на пушку Ольгуца.
— Откуда ты знаешь? Ты подслушивала у двери?
