Джонатан Кэрролл - Голос нашей тени
Глава пятая
— Джозеф?
— Карен!
— Здравствуй, милый. Можно поговорить?
— Конечно, дай только я сяду.
Карен. На другом конце провода была Карен — Провидение, которое сделает так, что все будет снова хорошо.
— Ну, так в чем дело? Расскажи мне все. Я пытался тебе дозвониться.
— Эй, Джозеф, ты здоров? Ты говоришь так, будто у тебя только что вырвали все зубы.
— Это такая связь. А как ты?
— Я… Я в порядке.
— Что это значит — в порядке? Теперь уже ты говоришь так, будто у тебя вырвали все зубы.
Она рассмеялась. Мне хотелось, чтобы этот звук длился вечно.
— Нет, Джозеф, со мной в самом деле все хорошо. Что там у вас делается? Что там между тобой и этой мисс Индией?
— Ничего. То есть ничего не делается. А с ней все в порядке.
— А с тобой?
О, как я хотел ей рассказать! О, как я хотел, чтобы она была со мной! О, как я хотел, чтобы все это кончилось!
— Карен, я люблю тебя. Я не люблю Индию, я люблю тебя. Хочу вернуться. Я хочу тебя.
— Угу.
Я зажмурился, зная, что сейчас произойдет нечто страшное.
— А что с Майлзом, Карен?
— Хочешь правду?
— Да.
Мое сердце заколотилось, обгоняя пульс приговоренного на эшафоте.
— Я была с ним. Он просит выйти за него замуж.
— О боже!
— Знаю.
— И?..
Не говори «да». Господи Всемогущий, не говори «да»!
— И я сказала ему, что мне нужно поговорить с тобой.
— Он знает обо мне?
— Да.
— Ты хочешь выйти за него?
— Правду?
— Да, черт возьми, скажи мне правду!
Ее голос стал холодным, и я рассердился на себя за то, что не выдержал, вспылил.
— Иногда мне кажется, что хочу, Джозеф. Иногда хочу. А ты?
Заерзав на стуле, я ударился голенью о ножку и чуть не упал в обморок от боли. Рассудок мой помутился, и я стал ощупью искать какие-то ясные и правильные слова, чтобы удержать самое лучшее в моей жизни, не пустить коту под хвост.
— Карен, ты можешь подождать и пока не отвечать ему? Хотя бы немного?
Воцарилось молчание, длившееся сто лет.
— Не знаю, Джозеф.
— Ты любишь меня, Карен?
— Да, Джозеф, но Майлза, может быть, я люблю еще больше. Богом тебе клянусь, я не пытаюсь кокетничать. Я не знаю.
Я сидел у себя в комнате и курил. Играло радио, и я горько улыбнулся, когда началась песня, которой Индия подпевала тогда, в горах: «В небе выходной». Как давно это было? Как давно я держал в объятиях Карен и клялся себе, что не вернусь в Вену? С тех пор прошла вечность. В Нью-Йорке было все. Все. Насколько я теперь близок к тому, чтобы все потерять?
Как случалось не раз, в памяти всплыла морда белого боксера, а потом крик Индии. Где-то в глубине души я ощущал гордость, что спас ее в тот вечер, но то, что случилось там, в сквере, казалось, делало ситуацию еще более безвыходной. Как победить мертвеца? Велеть ему драться честно, без хитростей и кукишей за спиной? И что толку вскидывать кулаки для того лишь, чтобы узнать, что у противника их не два, а сотня и еще другая сотня, ожидающая, пока устанет первая? Я спрашивал себя, ненавижу ли я Индию, но сам знал, что нет. Я не ненавидел даже Пола. Невозможно ненавидеть сумасшедшего — это все равно что злиться на неодушевленный предмет, ушибив об него локоть.
На кухне с шумом включился холодильник. На улице прогудел автомобиль. Какие-то дети в доме визжали, смеялись и колотили в дверь. Я знал, что пора поговорить с Индией. Я останусь с ней и помогу всем, чем могу, но взамен она должна узнать, что, если Пол снимет свою осаду, я не останусь с ней дольше, чем необходимо. Я понимал, что это ранит и расстроит ее, но, в конце концов, я хранил верность Карен и не мог при всем своем желании просить Карен подождать, пока я изменяю ей с Индией. Тем вечером, прежде чем повесить трубку, Карен спросила, остаюсь ли я в Вене, потому что я друг Индии или потому что любовник. Сказав «друг», я понял, что пора действовать правдиво и вести себя действительно как друг.
Я попросил Индию о встрече в «Ландтманне». На ней были болотно-зеленое шерстяное пальто ниже колена и черные шерстяные перчатки, идеально шедшие ей. Какая привлекательная женщина. Чертова путаница!
— Ты уверена, что тебе здесь нравится, Индия?
— Да, Джо. Здесь лучшие торты в городе после «Аиды», а за ту ночь я задолжала тебе по крайней мере два отвратительных куска. Помнишь первый вечер, когда мы встретились? Как мы сидели здесь, и я жаловалась на жару?
Мы замерли спиной ко входу в кафе. Деревья стояли голые, и было трудно представить их в цвету. Как это природа умеет так полностью сбрасывать кожу, а всего через несколько месяцев с такой точностью воссоздаваться?
— Ты о чем задумался, Джо?
— О зимних деревьях.
— Очень поэтично. А я думала о первом вечере. Знаешь что? Ты мне тогда показался каким-то болваном.
— Спасибо.
— Хорошеньким — но все же болваном.
— По какой-то конкретной причине или вообще?
— О, не знаю, но я простила тебя из-за твоей внешности. Ты такой красавчик.
Если вы хотите, чтобы Вена ответила вашим романтическим ожиданиям, сойдите с самолета и направьтесь прямиком в кафе «Ландтманн». Там мраморные столики, бархатные сиденья, окна от пола до потолка и газеты из всех интересных частей света. Вообще это одно из тех мест, куда люди приходят поглазеть друг на друга, но кафе такое большое, что это не имеет значения.
Мы выбрали столик у окна и немножко огляделись, а потом заговорили разом:
— В…
— Кто был…
— Продолжай.
— Нет-нет, ты продолжай, Джо. Я просто собиралась поболтать.
— Хорошо. Ты в настроении поговорить? Я хочу сказать тебе кое-что важное.
Она склонила голову, предоставляя мне слово. Я не знал, было ли в этот момент уместно рассказать о Карен Мак, но, так или иначе, приходилось.
— Индия, в Нью-Йорке я был не один.
— Я начала догадываться, судя по тому, как ты себя вел, когда вернулся. Какая-нибудь старая знакомая или новая?
— Новая.
— О-о, это самый опасный сорт, не правда ли? Прежде чем продолжать, скажи мне ее имя.
— Карен. А что?
— Ка Ренаш То. Она что, с каких-нибудь тропических островов?
Несмотря на напряженность момента, я прыснул и, продолжая смеяться, покачал головой. Потом принесли пирожные, и мы сравнили, у кого крупнее и кого меньше надули.
— Так вернемся к Карен, Джо. Она не с островов, и она твоя новая знакомая.
— Зачем тебе понадобилось ее имя?
— Потому что я предпочитаю знать имя противника, прежде чем атаковать.
Я в общих чертах рассказал ей все, и Индия не промолвила ни слова, пока я не закончил.
— И ты спал с ней?
— Нет еще.
— Возвышенно. — Она взяла вилку и размазала половинку пирожного по тарелке.
Когда она заговорила снова, то не смотрела на меня и продолжала сражаться с пирожным.
— Почему ты вернулся?
— Потому что мы друзья и потому что это я во всем виноват.
— Хоть немного любви, Джо?
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу спросить: на твое решение вернуться хоть сколько-нибудь повлияла любовь ко мне?
Она не поднимала головы, и я видел аккуратный, четкий пробор в ее волосах.
— Конечно, Индия, любовь тоже была. Я не…
Она подняла голову.
— Ты что не?
— Я не настолько добродетелен, чтобы вернуться, не любя тебя. Это что-то значит?
— Да, пожалуй. И каковы мои шансы против нее? Я закрыл глаза и потер руками лицо. Потом убрал их и посмотрел на Индию. Ее лицо выражало крайнее изумление. Разинув рот, она уставилась мне за спину, а ее руки на столе дрожали. Я обернулся посмотреть, что же там такое удивительное. К нашему столику через кафе пробирался Пол Тейт в своем прекрасном черном пальто.
— Привет, «киндер»[87], можно присесть?
Он скользнул на сиденье рядом с женой и поцеловал ей руку. Потом протянул ладонь через стол и легонько прикоснулся к моей щеке. Его пальцы были теплые, как свежий гренок.
— Давненько я здесь не был. С тех пор как ты уехал во Франкфурт, Джои. — Он с нежностью обвел глазами зал.
Это был Пол. Это был Пол Тейт. Он был мертв. Он сидел за столом напротив меня, и он был мертв.
— «Господа, вы, возможно, удивлены, зачем я собрал вас здесь сегодня»… Нет, теперь я не буду немым.
— Пол? — Голос Индии донесся, как звон часов из далекой-далекой комнаты.
— Позволь мне сказать то, что я должен сказать, дорогая, и ты все поймешь. — Быстрым движением он пригладил волосы на затылке. — Кстати, Индия, ты была права. Всегда права. Когда я умер, я не знал, то ли это из-за моего сердца, то ли из-за того, что вы двое с ним вытворяли. Это не важно. Все в прошлом. И теперь мое дело тоже закончено. Весь этот Малыш, эти птицы и белые Матти… Кончено. Вы, двое, однажды предали меня, и такого нельзя простить, но это случилось потому, что вы любили друг друга. В конце концов я в этом убедился. Теперь я вижу, что это так.
Несмотря на его присутствие, мы с Индией переглянулись через стол, не зная, как на это реагировать. Особенно в свете того, о чем мы только что говорили.
