Славка Поберова - Жирафка
— Я тут торчу как дура, а тебя нет.
Почему-то я не стала сразу спрашивать, зачем он меня позвал. Некоторое время мы молча стояли друг против друга. Я, конечно, очень хотела, чтобы это было свидание, хотя точно не знала, что на этом свидании нужно делать. Отсутствие времени и отставание в этом вопросе, чему радовалась мама, оборачивались теперь против меня. Я ужасно не люблю быть в чем-нибудь новичком. Меня это ужасно раздражает, и я в таких случаях чувствую себя неуверенно. Мое вступление в ряды второго «Б» кое-как обошлось. Нельзя сказать, что с Томашем я вела себя, как светская дама. Еще когда я рассказывала о нем Ивете, это была просто болтовня. Теперь не так. Теперь мне бы хотелось быть для него интересной.
— У тебя были гости, — сказал он наконец.
— Конечно, мама с папой. Скоро рождество, и мама будет очень занята. Она готовится к спартакиаде, как сумасшедшая.
— Так этот в «Централе» был твой папа?
Он делал вид, что задает вопросы просто из любопытства, но я сижу на одной парте с ним уже достаточно долго, чтобы понять, когда ему действительно все равно, а когда он просто делает вид. И вот теперь он делает вид, провалиться мне на этом месте!
Молодец папа! Я должна ему быть благодарна за это свидание, потому что Томаш решился на него только из-за ревности. Вот так-то.
— Да, это мой папа. У него скоро будет третья внучка, и он очень переживает. Очень жаль, что тебя там не было, я бы вас познакомила. Ты ведь интересуешься компьютерами?
— Он занимается компьютерами? Конструкциями или программами?
— Он читает курс сигналов и систем на электротехническом факультете университета, но занимается и чем-то по внедрению.
Благодаря студентам, которые так огорчали папу, я могла хоть что-то сказать об этом. Немного, потому что о навигационной системе «Омега» я знала лишь то, что речь идет о каком-то ящике, который определяет местоположение самолета. Но я рассказала и об этом, потому что столь доверительных бесед с Томашем у нас раньше не было и будут ли еще — неизвестно. Когда я обо всем этом (собственно говоря, ни о чем, потому что мы пошли в луга за перекрестком — они были теперь пустые и разрытые мелиоративными машинами, — болтали о школе, преподавателях, родителях его и моих, речь зашла даже о нашей Милуш) рассказала Еве, она очень удивилась.
— Смотри-ка, а мне Томаш всегда казался ужасным сухарем. Надо же, как ты его сделала! Только не забывай, что ты еще во втором классе.
— Не бойся, у меня есть голова на плечах. Но все-таки очень хорошо иметь парня.
Ева возвела очи горе, а я расхохоталась.
Глава 15
— Нечего и думать, можешь мне поверить, Ленда! Для девочки с твоими интеллектуальными возможностями одолеть школьную премудрость ничего не стоит. А потом что? Раньше три раза в неделю ты ходила на тренировки, по субботам и воскресеньям соревнования, то есть сплошной баскетбол. А за оставшиеся два дня ты успевала сделать все остальное. Наверное, еще играла на фортепиано…
— Ничего подобного, я играла на флейте! — возмутилась я.
На нее мои возражения не произвели никакого впечатления.
— Это несущественно. Какая разница: фортепиано, скрипка или флейта… На музыку ты ходила, да еще, наверное, на немецкий, раз у тебя в школе был английский…
— На немецкий я всего год ходила.
— И этого достаточно. Ты что, не понимаешь, о чем я? Тут дело принципа. У тебя была сложная программа, и была заполнена фактически каждая минута. А теперь? Флейту ты забросила, немецкий тоже, ни тренировок, ни соревнований, ты ведь скучаешь, а с этим надо что-то делать: скука разлагает.
— Я люблю скучать.
Богунка вздохнула. Ева, которая вела себя как хозяйка в этом бело-голубом помещении, посмотрела на нее с упреком. Кроме нас в помещении были многочисленные посетители, пришедшие навестить пациентов остальных одиннадцати железных коек. На двенадцатой лежала Богунка, левая нога ее была в гипсе и прикреплена к какой-то металлической конструкции.
— Одним словом, ты обязана взять это на себя.
— Ну конечно, я должна взять на себя подготовку к спартакиаде. — В эти слова я вложила все отвращение, которое была способна выразить. — А ты что, сломала ногу или голову? Хотя я не удивляюсь ни единому твоему слову.
Я и не удивлялась. Богунка еще раньше решила, что нужно использовать мои пропадающие втуне возможности. Правда, она мне еще ничего не говорила. Просто заставляла читать сказки младшим школьникам в библиотеке, которой она заведовала, пока не освободится место учителя чешского языка. Я даже думала, что в будущем можно будет создать какой-нибудь литературный кружок. В моей пражской школе был очень хороший кружок, и я жалела, что на него у меня не хватало времени.
Потом она заставила меня готовить выступления для школьного радио. Разве мало того, что там работает Ева?
— Не собираюсь я быть журналисткой! — защищалась я. Защищалась, конечно, слабо, потому что я уже стала думать, что сумею сделать что-нибудь интересное, как при подготовке выставки «Хобби на прищепках», когда мне удалось заставить Романа выступить, а не устраивать прослушивание кассет.
Однако работа на радио оказалась намного труднее, чем я предполагала, потому что темы, которые предложила Ева, были, конечно, нужными и требовали обсуждения, но не по радио же! Например, «Возможны ли браки в средней школе», «Проблемы коллективного досуга», «Планирование семьи», «Что важнее: человек или его одежда?», «Не призывай к тому, во что сам не веришь», «Свое и чужое мнение», «Кого можно считать джентльменом». Были и более конкретные темы: «Разбитые окна в нижнем этаже», «Плохое состояние раздевалок для мальчиков» и тому подобное.
Так как даже Ева пока не знала, принимать или не принимать эти материалы для чтения по радио и кто их будет читать перед микрофоном, меня на время от этого освободили, но я не строила никаких иллюзий. Я достаточно знала своих замечательных подруг Еву и Богунку, чтобы понять, что они меня в покое не оставят, — до такой степени чувство реальности у меня все-таки развито.
Скоро мне представилась возможность доказать Еве, что она ошибается, считая меня не искушенной в жизни. Во всяком случае, внешне удалось сохранить спокойствие. Но в душе — в душе я себя чувствовала ужасно. Однако Ева ничего не должна знать.
Это было так. На перемене Карел второй листал свежий номер журнала «Стадион» и вдруг как заорет!
— Гляди, вот твоя подружка, которая играла с нами в баскетбол!!
И он положил передо мной журнал, открытый на последней странице. Там была цветная фотография и статья под ней. Над фотографией заглавными буквами был набран бросающийся в глаза заголовок: «Красавица и мяч». Собственно, конца не было. Ивета хорошо проявила себя в команде юниоров (куда нас зачислили вместе), но не удержалась в молодежной сборной (об этом она однако же не сообщила ничего; судя по дате, это произошло после поездки ко мне, когда наша переписка прервалась). В Праге я не решилась зайти к ней, успокаивая себя, что она, наверное, находится на сборах или соревнованиях, куда мне теперь хода нет. Теперь она попала в первую лигу. Конечно, не это было ее задачей, но она ничем не побрезгует. Да и ребят там побольше. Со своей красотой она там наверняка кого-нибудь подцепит. Даже не попав в высшую лигу, куда взяли Пимчу. Зато у нее есть перспектива поступления на факультет физического воспитания — эту идею она позаимствовала у меня; она-то не собиралась связывать свою жизнь с баскетболом! Дурой надо быть, чтобы не воспользоваться такой возможностью!
— Конечно, это та самая девчонка. — Томаш посмотрел на удачный снимок Иветы и перевел взгляд на меня. Потом прочитал текст. — Тебе не повезло, это факт. Посмотри, где она только не побывала с этой молодежной сборной!
Ивета, которая была доброй, только когда у нее что-то было не в порядке, Ивета, которая, конечно, в баскетболе не могла выдержать сравнения со мной!
— Не думайте, соревнования — это не туристическая поездка, — сказала я, стараясь сохранить внешнее спокойствие.
Но Ева поняла, чего мне это стоило.
— Все вы дураки! — высказалась она, хотя обычно не ругалась.
Мне, однако, в этот момент не нужно было ни ее сочувствия, ни понимания.
— Не огорчайся понапрасну, — выдохнула я из последних сил и скрылась в уборной.
И хотя уже кончалась перемена, и хотя Гаврда сожрет меня с потрохами, все равно в класс я вернусь только после звонка.
Мне необходимо было побыть одной. Надо было привести себя в порядок, чтобы после уроков я смогла говорить на эту тему с Евой легко и безболезненно. Спокойно и умиротворенно. К чему слезы? Рвать страсти в клочья? Пусть все видят, как я воспринимаю реальность.
Мы пошли в столовую, как всегда, кружным путем, чтобы немного проветриться и переждать, пока рассосется очередь. Мы шли по здешнему знаменитому парку, через березовую рощу, которая сейчас, зимой, казалась светлее, чем всегда. Под ногами шуршали сухие листья, ветер повалил стоявший посреди лужайки деревянный щит с афишей «Играет оркестр…». С одной стороны щит оторвался от столба и продолжал раскачиваться и скрипеть. Все тут соответствовало моему настроению. А горечи, которую пытливые Евины глаза прочитали на моем лице, я должна буду найти какое-то достойное объяснение. Не потому, что я хотела что-либо от нее скрыть — с какой стати, но потому, что мне было мучительно больно. Она права: я не овладела ситуацией, раз так мучилась. Какая глупая зависть! И к кому — к Ивете!
