Славка Поберова - Жирафка
— Ничего не поделаешь, дорогой, придется тебе все это выдержать. Мы будем изо всех сил помогать. А когда кончится спартакиада, я сама займусь розами. И ни звука не скажу, какие бы дорогие сорта ты ни покупал. И окапывать буду, и подрезать, все, что надо, и Мила тоже.
— Лисицы вы хитрые! Сыру захотели! — возражал еще папа.
Тут откуда ни возьмись в кухню влетела Бара. Она сделала какой-то пируэт.
— Смотрите, как я умею крутиться, я уже и «самолетик» делаю, и не боюсь. Значит, смогу тренироваться на Страгове! Мама говорит: кто боится, того туда не возьмут!
— А тебе, конечно, очень хочется? — сухо проговорил папа-дедушка. Вздохнув, он продолжал: — Дальнейшие дискуссии считаю излишними.
— Готовьтесь к приходу журналистов! — уколола я его. — Они скоро сюда нагрянут, и фотографы тоже. А возможно, с вас сделают и плакат под названием: «Спортивная семья» или «Завоюем Страгов!»
— Безусловно! — отвечала мама. — Все будут участвовать в спартакиаде: Катушка с младшими школьниками, папа с Барой в группе родителей с детьми и я с женщинами.
— Любош приведет туда солдат и из-за этого еще сто лет не вернется домой, а я буду тренировать грудных детей.
Только такая дура, как наша Милуш, могла смеяться и плакать, услышав эти слова.
Глава 14
«Наши ребята меня очень разочаровали». Пишу записку Еве и вдруг прихожу в ужас от того, что написала «наши». Ничего себе, недавно все «наше» было только в Праге, а теперь мой диапазон несколько расширился…
— Если бы, шефы, вам не было так скучно, я бы снова все рассказал, — так начинает урок преподаватель русского языка Шеф (он нас зовет «шефы», а мы его зовем Шеф). Он улыбается.
— Я знал наперед, что значение слов для вас пустой звук, однако я все же потрясен вашим невежеством. Веерова, оценку ставить не буду, запишу в свой блокнот. О, тут уже такая толстая точка! Я помню, по какому поводу я ее поставил: вы и в прошлый раз форменным образом ничего не знали. Видите, у меня все записано, я ничего не забываю. Не вставайте, я не хочу слышать от вас ни слова. Я и так заранее знаю все, что вы мне можете сказать. Садитесь, неразумная женщина, пока я кулаком не расколотил кафедру.
Это его обычный вступительный номер перед тем, как заняться с нами русской литературой. Мы смеемся. Сегодня ведь у него хорошее настроение! Даже Шеф не отстает от большинства здешних преподавателей: он тоже читает лекции не по учебнику. Иногда я записываю, даже с большим удовольствием. Но сегодня мне некогда. Что ответит Ева?
«Ничего особенного не произошло. У тебя нет чувства реальности. Мало ли что могло случиться во время танцев».
Было множество причин, почему мы пошли на эти танцы. Прежде всего, Евину мать отвезли в больницу для продолжительного лечения, и она больше не должна сидеть дома на цепи. Но главное, из-за Богунки.
Именно из-за Богунки.
Когда я ее увидела в первый раз, она мне напомнила учительницу из телевизионного сериала о школе. Там есть такая сцена, как учительница впервые приходит в школу, а школьный сторож принимает ее за новую ученицу (это, конечно, чушь собачья, потому что школьному сторожу хватит чутья не перепутать учительницу с ученицей, но если бы это было на самом деле, то Богунка идеально подходила для такого случая). Но только с виду. А на самом деле она настоящий педагог. Если обычно преподаватели не сомневаются в своей правоте, то преподаватель физкультуры всегда считает себя вдвойне правым. Богунка умеет настоять на своем почище всех, ну прямо как наша Милуш. Тут есть над чем задуматься…
— Значит, это ты — Лена? Или лучше Ленча? Ева мне писала о тебе целые поэмы, так что я уже стала тебя бояться.
Конечно, испугалась она, как будто она не принадлежит к тем, у кого патент на силу и ум.
— А что вы скажете, дамы, о моей новейшей прическе? Как вам нравится цвет? Это самая настоящая хна. — И она потрясла перед нами своей растрепанной гривой. Вся голова коротко острижена, только на темени какие-то длинные кудри.
Что касается цвета, может быть, это и хна, но уж очень вызывающе!
— Что скажем мы, это дело десятое, а вот что скажет директорша? — улыбнулась Ева.
— Как же, я еще не успела дойти до учительской, как ко мне бросилась Машкова и потащила к директору, а та и говорит: «Тебе не кажется, Богунка, что подобная прическа мало соответствует твоему положению? А я-то думала отдать тебе чешский язык и литературу, когда Гаврда пойдет на пенсию…»
Богунка мастерски изобразила директоршу.
— Я пыталась защищаться и даже сказала, что джинсы вовсе не представляют социальной опасности — об этом даже говорилось на педагогическом совете, но она смотрела на меня до тех пор, пока я не пообещала исправиться.
Богунка выглядела огорченной, но недолго.
— А жаль. Я-то надеялась попортить нервы местным бонзам! Ну что же, в какой-то мере мне это уже удалось. Домкаржевой я уже показалась на глаза — уж у нее-то желчь разлилась, а от директорши ничего другого и не ждала.
Да, я уже заметила, что здесь меньше косметики на девушках, чем в Праге. А серебристые веки и пудра с золотыми звездочками — такого нет вовсе. Разве что вечером на танцах. И то редко, потому что директорша провозгласила: «Все, кто учится во вверенном мне институте, и на танцах должны вести себя соответствующим образом». Вот в Праге это бы не прошло, — во всяком случае, мне так кажется. Тут даже в третьем классе нет ни одной беременной, а у нас в Праге их было целых две. И зная строгость местных нравов (не то, чтобы меня это как-то задевало — при моих без малого двух метрах краситься разве что на карнавал; беременность мне тоже не грозит — детей хватает у нашей Милуш), я не почувствовала никакого подвоха в приглашении на танцевальный вечер, которое мне вручила Милада. Единственное, что меня удивило, — роскошь пригласительной карточки.
Ева объяснила:
— Милада — это наша Миледи, местная аристократка. Ты что, еще не заметила?
Коротко и ясно. Миладка Веерова не была дочерью генерального директора текстильного объединения. Миладка выла вроде местной Мадлы. Ее, отец, конечно, вовсе не работник внешней торговли, он просто монтажник на отдаленных объектах, и денег у него куры не клюют. Милада с сестрой ходили в тряпках из «Тузекса», но популярности им это не прибавляло. Они же из кожи вон лезли. Например, устраивали роскошные приемы по случаю дня рождения. А уж нынешний праздник обещал быть из ряда вон выходящим, поскольку отец что-то монтировал у черта на рогах, а мама обещала уйти в гости к брату, чтобы не мешать своим девочкам гулять, как им заблагорассудится. Сестры были двойняшки, но в гимназию ходила одна Милада, именно та, которая с удовольствием отзывалась на обращение Миледи. А ее сестра — в промышленном училище. В школу они поступили на год позже, так что им теперь по семнадцать.
— Стоит идти? — спросила я Еву. — Не так уж она мне нравится.
— Раз уж она нас пригласила и раз уж я свободна… — уговаривала Ева.
— А кроме того, не мешает сходить для общего развития, — разрешила наши сомнения Богунка. — И если Милада хвастается, что они буйствуют на вечеринках и на последней сломали ножку от стола и разворотили угол дома, когда переставляли мебель для танцев, то, по-моему, она сильно преувеличивает ради рекламы.
И мы пошли. И оказались в избранном обществе. Мы сразу поняли, что кого попало сюда не приглашают (из нашего класса было приглашено намного больше мальчиков, чем девочек; также из училища, что было сложно, поскольку оно с текстильным уклоном, и пришлось потрудиться, прежде чем разыскать этих ребят).
Когда я увидела супервиллу Вееровых с сауной и бассейном, хотя и без воды, я была потрясена. Показать бы это сооружение моему папе, который составил план реконструкции нашего дома, рассчитанный на десятилетия, и изучает тайны создания искусственного климата! (Он-то кабинетный ученый, а для такого дела требуется практический навык электромонтажника). От внутреннего убранства оторопь брала: ширмы с ручной росписью из Гонконга, гобелены с пасторальными сценами на фоне зимних Альп (наверное, из Швейцарии), всевозможные лампы неизвестного происхождения, но, скорее всего, изготовленные в Чехословакии на экспорт, — помню, о чем-то таком рассказывала Мадла.
Оба Карела и Зденек царствовали у стола с самыми разнообразными напитками. Мы с Евой попробовали что-то фиолетовое, густое, липкое и сладкое. На вкус приятное, но мне показалось, что кончиться это может чем-то нехорошим. Это я сразу поняла. И мы решили пить только кока-колу с капелькой рома.
— Можешь не стесняться: директорских шпионов здесь нет, — сказала, смеясь, Милада. — Лучше возьми какаву (я еще не совсем привыкла к тому, как здесь говорят).
Но когда я ее через два часа держала над унитазом, ей было не до смеху.
Сестра оказалась крепче. Она отплясывала какой-то то ли африканский, то ли индейский танец собственного изобретения посреди группы знакомых и незнакомых мальчиков, которые били в барабаны, то есть в корзины для мусора, перевернутые вверх дном (к счастью, в эти корзины из заграничной соломы никогда не бросали мусор).
