Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2005)
Баран. Из чистой самоварной меди. Ничего она не забыла. Теща. Бывший участковый терапевт из шахтерского городка. Гвоздик. Малыш молчал только один день. Октябрьский, прозрачный, последний. Когда много-много неба в больничном парке, лишившемся листьев. И замерзшей серебряной пыли на увядшей траве. Удивительная ясность и чистота. Словно в машине нет стекол. И только Ленка в зеркальце заднего вида. С маленьким человечком на коленях. Одеяльце. Розовая ленточка.
— Молока много?
— Некуда девать.
Полдня абсолютного счастья. Светлая часть суток. Незабываемая.
— Михаил Маратович, мы услышим ответ или нет?
“Надо брать себя в руки. Выходить из ступора. Комы. Искать какие-то слова. Что-то делать. В этом кабинете не любят слабаков. Ликвидируют, как ненужных щенков. Коротким кистевым движением. Вращательным”.
— Виктор Андреевич, о чем же говорить, простите, пожалуйста? У меня третий вызов на комиссию за полгода. Как раз сегодня. Сразу после совещания еду.
— И что же? Ваши штрафы, которые мы, кстати, компенсируем, отражаются большим плюсом в общем балансе. Три новых крупных клиента только в этом месяце. Значит, мы будем строиться и запускаться вне зависимости от наличия частотных разрешений. В конце концов, дело даже не в прибыли, а в том, что мы даем услугу людям. Думаем по-государственному за государство, которое нас просто по-бандитски душит.
“Опять демагогия. И вечная стахановская вахта. Бери больше, кидай дальше. На том свете разберемся. А впрочем, кто как. Мишке, похоже, судьба все точки расставить уже на этом. Допить до дна”.
Это называется взялся за гуж. Во всех смыслах.
Сколько часов сна за эти два месяца? Всего? В сумме? На круг? Долгожданное прибавление. Счастливое. Малыш начал плакать в первую же ночь. Света. Светик — круглое пузцо, коротенькие ножки. Ни одной секунды покоя.
— Палочка, — объявила теща, осмотрев подгузник, — вас не выписали, а выпнули. Всех.
Объявила и уехала к себе в Междуреченск. Нянчить племянника. Двухлетнего Кирилла. Надо было или раньше рожать, или позже. Да.
— Выпнули всех, чтобы не испортить статистику. Не попасться.
“Не попасться, это мы понимаем. Ага. Сами делаем большое государственное дело. Только в отличие от других отвечаем. Несем административную ответственность за свои поступки”.
— Я не могу. Я больше не могу, Миша. Я просто умру, если не посплю хоть часок. Ну позвони Рогову. Ну скажи, что ты берешь отгул, отпуск за свой счет. Хотя бы на день. Или задержишься. Просто задержишься на пару часов. Неужели ты не можешь? Не заслужил там?
— Лен, я возьму. Завтра. Честное слово. Но не сегодня. Не сегодня. Дело даже не в Рогове. У меня комиссия. Связьнадзор. Суд, можно сказать.
— Ой, да лучше бы тюрьма. Честное слово. Вообще на тебя не рассчитывать и не надеяться! Вообще никак. Никогда!
Этот ребенок, этот поздний, второй, предполагал испытание. Само собой разумеется. На исходе четвертого десятка в этом нет и не могло уже быть сомнений. Но не на излом же, не на разрушение. Краш-тест. Голова — в стекло и рулевое — в брюхо. Насмерть.
Но ужас в том, что смерть выпадала чужая. Неумолимо надвигалась. Как много лет тому назад. Давно, когда только-только начинал водить. Задние фонари той неизвестно почему тормознувшей “Волги”. Желтая. Такси. На перекрестке Красноармейская — Кузнецкий. А здесь две черные тени. Две головы. В кишках собственного квартала. Ниже Таткиного детского сада. Живые люди в снежной трубе между домами 10а и 10б по улице Весенняя. И только одна мысль. Единственная. Нелепая, как два последних месяца.
“Почему они на дороге? Почему на дороге? Ведь есть же тротуар!”
— Хорошо, Виктор Андреевич, хорошо. Я думаю, в любом случае назад уже пути закрыты, и обсуждать тут особенно нечего. Остановка невозможна. Деньги истрачены. Оборудование куплено. Надо доделывать. Добивать.
— А по-другому вопрос и не ставится, Михаил Маратович. Цель неизменна. Меня интересуют сроки. Со стратегией и тактикой полная ясность. Открыты только даты, да и то условно. Корректировку планов не запросите?
— Скажу через час.
Рогов удовлетворен. Он любит так. Навылет. Четко и ясно. Ножом по горлу. Кол в живот.
— Отлично, как вернетесь, сразу ко мне.
Вернуться, да. Это еще надо сделать. Вообще, непонятно, как в такой день снова садиться за руль и куда-то ехать. Но свою служебную Петров отдал второй бригаде монтажников. Как раз чтобы уехали на Дзержинец, перезаделали фидер и снова подняли магистраль. Можно было, конечно, попросить директорскую. Синий “авенсис”. Можно было бы. Только у Рогова Михаил никогда и ничего не просит. Брезгливость. Непреодолимое чувство.
А метель не утихает. Как угодило все это беззаботное небесное стадо в земное колесо? Закрутилось. Генератор тоски и беспросветности. То кисельная лиса кинет белый хвост на лобовик. То молочные белки своими пушистыми следы заметают. Бессмысленное, бесконечное движение. Справа, слева, впереди. Везде! Без передышки. И только одно утешение. И надежда. В этот час все бестелесные на дороге. Все до единого. Воображаемые.
Комиссия в кабинете Левашова. Заседает. У входа на стульях пара незнакомых мужиков. А из двери выходит краснорожий Варивода. Перекладывает папочку из правой руки в левую. Протягивает пять.
— Привет, Маратыч. И ты попался?
— Да, черти. Позавчера приехали на Дзержинец, все оторвали, а разъемы залепили пластилином. Три штуки испортили. Родных эриксоновских. Теперь китайские придется ставить. Ширпотреб.
— Ну да, тебе, татарину, лучше собственную башку подставить, чем парочку разъемов загубить.
Это точно. Генетика. Природная, неисправимая сознательность. Любовь к народному добру. Общественное выше частного. Не зря же дед с бабкой хотели назвать отца Марксом. Маркс Алексеевич Петров. А впрочем, Марат получился не многим лучше. Марик.
Тоже герой. Пример для подражания.
А Мишка, если вдуматься, всю жизнь хотел сбежать. Уйти, избавиться от этих труб и барабанов. Жизнь как подвиг. Нет уж. Прочь из отцовской колеи. По целине. По травке, по снежку. Красиво нарезал, да только на те же рельсы и вернулся. Наш паровоз вперед летит. Жаль, Марат Алексеевич не дожил. Порадовался бы за сына. Мишку Петрова.
— Петров, “Связь-Сервис”, здесь?
Секретаря комиссии зовут Оксаной. Не так уж и давно она болталась в Мишкиной конторе. Работала. Юрисконсультом. Теперь совсем не узнает. Понятно. Смена освещения.
— Здесь.
— Заходите.
— Удачи. — Варивода хлопает Петрова по плечу. Счастливый. Румяный и в радости, и в печали. Может работать флагом. Президентским штандартом.
— К черту, — отвечает Мишка. И это буквально. Курс норд-вест.
А Левашов и впрямь худ и носат. Столб телеграфный в огромном кабинете. Все черное, лишь белый президент в квадратной рамке. Над головой. Удобное прикрытие.
— Что-то вы к нам зачастили, Михаил Маратович.
— Да? А у меня такое ощущение, что это вы к нам зачастили, Дмитрий Валентинович. Ваши люди на наши объекты.
— Как всегда дерзите?
— Да нет, конечно. Факт констатирую. Не более того.
— А факты не на вашей стороне, Михаил Маратович. Вы почему законы не хотите соблюдать? Упорно, я бы сказал, нарушаете.
— Наверное, потому, что государство свои законы само не соблюдает. Я восемь месяцев назад подал заявку на эти пролеты. И номиналы оплатил три месяца тому назад. Все сделал. Фактически ведь просто не получил бумагу. Формальность.
— Ну, это, извините, демагогия — все виноваты, кроме вас. Пустое сотрясение воздуха, и делу оно не поможет. В то время как выбор все же есть. Есть, Михаил Маратович. Пять минимальных или двадцать пять?
— Да не могу я сделать демонтаж. Хоть режьте.
— А Интернет нам в офис подать можете? По льготному тарифу?
— По льготному? Могу, конечно.
— Ну, тогда пять минимальных — и будем считать, что на три месяца вы отключили незаконный источник излучения.
Выходя, в дверях Михаил снова сталкивается с Оксаной. Движение на противоходе. Случайность или предусмотрительность Дмитрия Валентиновича Левашова? Человека с очень длинной шеей. Иногда кажется, что они все в сговоре. Красные и белые. Рогов и Левашов. Ленка и Оксана. Игра такая. Настольный хоккей. Не хочешь поработать шайбой? Головой? За других? Мишка Петров.
