Мартин Эмис - Другие люди: Таинственная история
Мэри наблюдала за ним из своего убежища.
Наконец он повернулся к окну. На нее он до сих пор так ни разу и не взглянул. В лунном свете его лицо выглядело бледнее обычного, а слезы, одна за другой стекавшие по щекам, блестели льдинками. Выдохнув из себя воздух до последней молекулы, он сделал очень глубокий вдох. Казалось, он пребывает где-то далеко-далеко, словно, сохраняя очертания, он как бы истаивал, переходил в иное измерение духа и плоти. Но когда он заговорил, Мэри была поражена его голосом, исполненным спокойствия и облегчения.
— Так я и знал, что долго это не протянется, — обратился он к окну; лишь окну и надлежало его услышать, — Надеялся, что все будет продолжаться, но по - настоящему никогда в это не верил. Я знаю, что я не… Знаю, знаю. Ох, да ничего я не знаю. Я рад, что это было. — Он внезапно кивнул. — Пойми, я бы ни за что от этого не отказался. У меня никогда… ты единственное… прекрасное… что когда-либо было в моей жизни.
— Спасибо… Мне очень жаль.
— Пообещай мне кое-что.
— Хорошо.
— Ты не начнешь теперь… ну, с этим Рассом.
— Обещаю.
— Жизнью матери поклянешься?
— …Этого я сделать не могу.
Алан шмыгнул носом. Он поднял халат и попытался его на себя натянуть. Снова шмыгнул, уже громче. Когда другие люди плачут, всегда гораздо хуже, если они пытаются при этом делать что-то еще. Он прижал к себе халат и рассеянно вырвал клок волос из головы.
— Мне очень жаль, — сказала Мэри.
Он повернулся к ней и развел руками. Потом снова отвернулся.
— Прощай, Мэри, — сказал он.
На следующий день было воскресенье, и обитатели сквота пробудились довольно поздно. Многоопытный Норман, облачившись в свои донельзя растянутые джинсы, приготовил себе цивилизованный завтрак — вареное яйцо со шпинатным соком, — водрузил его на поднос и прихватил с собою в сад. В такие моменты он напоминал барышню, с головой ушедшую в свой мирок, — словно бы жил совершенно один, а все эти другие люди были не более чем отзвуками безобидных сновидений, которые являлись по ночам, не особо ему докучая, и уходили снова. Возможно, некоторые мужчины в какой-то момент тоже превращаются в женщин. Возможно, некоторым из них приходится пережить климакс. Рэй с Альфредом сидели, развернув на коленях газеты, и зачитывали результаты футбольных матчей шепотом, в котором попеременно слышалось то одобрение, то неприкрытое изумление. Сверху доносились меланхоличные звуки, порождаемые кларнетом Париса. Старик Чарли полировал хромированные детали своего мотоцикла, то и дело прерываясь, чтобы взглянуть на играющую детвору.
— С добрым утром, моя прелесть, — приветствовал он Мэри, когда та вышла на крыльцо с чашкой чая в руках.
Мэри улыбнулась ему в ответ, и он снова повернулся к мотоциклу, покачивая головой и бормоча что - то под нос. Алана нигде не было видно.
Мэри следила за детскими играми, прислушиваясь к их словам внимательнее, чем обычно. Играли они как-то сонно, без обычной состязательности и всего, что ей сопутствует. А что же они говорили, какие слова повторяли гораздо чаще остальных? «Смотри!.. Сюда! Сюда смотри!.. Посмотри на меня!» Наверное, подумала вдруг Мэри, эти же слова некоторые люди продолжают повторять всю свою земную жизнь. Смотри сюда! Взгляни на меня!
Мэри почти не сомневалась, что Эми тоже произносила их очень часто. Мэри готова была поспорить — так оно и было. Эми, Эми: что Мэри с ней делать? Эми была дурной. В обоих смыслах. Имеет ли это значение для Мэри, а если да, то какое? Что ж, одно совершенно ясно: быть дурной в смысле безумной — это не имеет никакого значения. Безумие ровно ничего не значит. Потому что если бы безумие играло какую-то роль, чуть ли не у всех были бы вечные неприятности. В большинстве своем люди совершенно безумны, и никого это не смущает. (Безумен ли Принц? Пожалуй, нет. Пожалуй, он ничуть не безумен. Пожалуй, он вполне в своем уме.) А как насчет — быть дурной в смысле плохой? Насколько это дурно и к чему это может привести? Кому это не по душе? Это не по душе закону и другим людям. Закону это не нравится, но закон очень устойчив. Нужно быть до крайности дурным, чтобы суметь его нарушить, что бы там Принц ни говорил. Закон не так нежно скроен, как другие люди со всеми их причиндалами. Насколько хрупче закона оказались челюсть Трева, нос Труди, спина мистера Ботэма, мужество Алана, сердце Майкла или сердце миссис Хайд! Все они в какой-то момент не выдержали и надломились. А вот с законом все по - иному… Но бог ты мой, как я ее все-таки ненавижу, думала Мэри.
— Мэри?
Она обернулась. Это был Рэй.
— Там в трубке какой-то парень по твою душу.
Опасаясь худшего, Мэри направилась в комнату
Нормана.
— Привет, это я, Джейми. Понимаешь, о ком речь?
— Да. Привет, — ответила она.
— Как дела?
— Очень плохо. А у тебя?
— Жуть. Дикое похмелье, просто убийственное. Хотя это, пожалуй, лучше, чем ничего. Я вот чего звоню: не хочешь ли со мной отобедать?
Мэри согласилась. И вынуждена была признаться себе, что сделала это с удовольствием. Она с радостью уйдет куда-нибудь из этого дома. Смена обстановки будет ей только на пользу.
Мэри снова поднялась наверх. Она помедлила перед дверью Алана, из-за которой не доносилось ни звука, но решила не входить.
Усевшись на кровать у себя в комнате, она впервые всерьез задумалась об одежде. Помимо тепла, защиты и соблюдения приличий в чем еще ее предназначение? Почему Джейми так пренебрежительно отзывался об ее одежде? Очевидно, замысел здесь состоит в том, чтобы выразить нечто посредством цвета и покроя. Но что именно выразить? Может, одежда просто взывает: «Посмотри на меня!»? Кажется, наибольшим спросом в этом мире пользуются деньги и секс. И одежда способна выразить твою близость к обеим этим вещам — или удаление от них. Мэри поразмыслила о том, что может сообщить по поводу богатства и секса ее собственный наряд. Может ли одежда поведать, что одного вовсе нет, а с другим проблемы? Да, но это вовсе не то, о чем должна говорить одежда; это совсем не ее задача; она стремится выразить нечто совсем иное. Она пытается продемонстрировать наличие совсем иных вещей — богатства и опытности. Неявно и, возможно, непреднамеренно одежда выполняет и третью функцию: рассказывает другим людям о той душе, которую укрывала, драматизируя ее попытки исказить подлинную ситуацию с деньгами и сексом… Мэри помылась в ванной, располагавшейся рядом с комнатой Алана, из которой по-прежнему не доносилось ни шороха. Алан проводил здесь очень много времени, подумала Мэри, особенно перед тем, как забраться к ней в постель. Какие таинственные омовения, какие гнетущие раздумья имели место здесь, в этом маленьком царстве кафеля и металла? Завернувшись в полотенце, она вернулась к себе в комнату: расчесалась, подкрасилась, поочередно просунула ноги в белые трусики, как можно туже натянув их на упругое центральное звено своего тела, потом надела красные туфли, белую юбку и белый свитер — все, что купила на деньги Джейми… Спускаясь по лестнице, она заметила Расса, вынырнувшего из комнаты Алана. Тот промолчал. Однако при этом посмотрел на нее как-то по-новому, с вызовом, но одновременно и с затаенным уважением или даже страхом. Мэри взглянула ему прямо в глаза, но по виду его поняла: он уверен, что ее одежда лжет.
Мэри пошла пешком. В одной из книг Нормана она ознакомилась с планами раскинувшегося в разные стороны города и запомнила свой маршрут, который проходил через большой парк. Со стороны тех, кто в любой момент мог ее остановить, было очень мило позволять ей двигаться дальше. Стоял ясный ветреный день, яркое небо над головой и важно собравшиеся в отдалении облака. Людей на улицах тоже были целые толпы. Одиночки, каждый с газетой в руках, кучковались, лениво посиживая у тех или иных парковых ворот, иногда вдруг снимаясь с места и переходя с одной скамьи на другую. Семейства или влюбленные парочки предпринимали попытки углубиться дальше в парк. Мэри с интересом наблюдала за парочками и старалась представить, каково это — быть частью пары. Она решила, что это должно быть просто чудесно. Ясно было, что их объединяет не что иное, как взаимное доверие. Самая прекрасная пара бродила вокруг пруда — сердца парка. Эти двое дарили друг другу радость четырьмя весьма простыми способами: тем, что они находились именно там, тем, что они не были где-то в другом месте, а также тем, что были самими собой, и тем, что не были вместо этого кем-то еще. Пока Мэри встречалась с Аланом, она ни разу не почувствовала себя частью пары, вообще частью чего - либо. Они просто совокуплялись в муках, и все. Никто из них ни разу так и не смог облегчить ношу другого. Господи, она очень надеялась, что с ним все будет в порядке.
В конце концов маршрут, хранившийся в ее памяти, стал расплываться, и она принялась спрашивать дорогу у других людей: при наличии времени это было беспроигрышным способом добраться до какого - нибудь места. Дом, в котором жил Джейми, оказался невероятно громадным, хотя нельзя было исключить, что там живет еще целая куча других людей. Она нажала на кнопку звонка, и почти сразу же наполовину застекленная тяжелая дверь задребезжала в ответ. Мэри попятилась, надеясь, что ничего ужасного не произойдет. Еще несколько секунд дверь продолжала трещать в приступе все возрастающего негодования, затем раздраженно замолкла. Раздались чьи-то шаги. В прихожей появилась девушка с ребенком на руках и, нахмурившись, потянула дверь на себя.
