Галина Грановская - Черный плащ немецкого господина
Ленка стала отступать.
В ее голосе прорезались жалобные нотки.
— Но у тебя же есть квартира! И намного больше этой. Имей же совесть! Мы же договорились, что эта квартира останется мне!
— Я тебе ничего такого не обещал, — холодно ответил он. — И с какой стати я должен тебе что-то дарить? Я сделал бы это только в одном случае, если бы у нас были дети.
Ленка снова бросила трубку. О детях, наверное, не надо было. Хотя в том, что у них не было детей, не он виноват. Он сколько раз предлагал, но Елене эта мысль никогда не нравилась. Это потеря свободы на долгие годы, твердила. И потом, где растить ребенка — в этой коммуналке (тогда они жили в общежитии для молодых специалистов)? Сначала нужно получить квартиру. Получили. После чего появились новые аргументы: у нас никаких сбережений, а дети — это масса расходов. Потом они копили на мебель. Ленке хотелось купить итальянский гарнитур из натурального дерева. Потом находились всякие иные причины. А потом его должность сократили. После чего вопрос о ребенке отпал сам собой. Другие начались разговоры.
Увольняют в первую очередь кого? — наскакивала Елена. И сама же отвечала: того, кто полный ноль или такой, как ты, растяпа, неспособный за себя постоять. Нолем он не был — вон, сколько грамот в шкафу. Но вот чего-то там выбивать и требовать тогда не умел, это верно. А в тот момент это было и бессмысленно — в течение нескольких месяцев на завод не поступало никаких заказов на «изделия», и волна увольнений лишила должности не одного его. Да, соглашалась Ленка, не ты один пострадал. Но лишь последний идиот, тут же ядовито добавляла, потеряв место инженера, согласится пойти работать сторожем. Это же временно, отбивался он. Завод еще станет на ноги. Не станет! — парировала она. Другие времена! Ну, оправдывался он, я поработаю немного, пока не найду новую работу. Ты ничего не найдешь со своим характером, кричала она, потому что ты лох и растяпа! Это другие зря времени не теряют!
Под «другими» Елена, в первую очередь, себя, любимую, подразумевала. Она тоже попала под сокращение — в те годы не только полувоенные предприятия свертывали производство, — останавливались крупные заводы, не говоря уж о какой-то там «Рембыттехнике», где она работала. Надо сказать, она действительно быстро сориентировалась в новой обстановке и, взяв в аренду бывший хлебный ларек, сделала там ремонт и на пару с подругой открыла парикмахерскую. Людмила умела стричь и делать прически, а Ленка мыла клиенткам головы, красила волосы и делала маникюр-педикюр. И, наверное, хорошо. Потому что вскоре стала возвращаться домой с кое-какими деньгами. Доходы парикмахерской постепенно росли; через некоторое время уже не Елена мыла клиенткам головы и красила им ногти, а несколько, нанятых для этих целей, девушек. Вечерами, пересчитав выручку, она строила планы по поводу собственного салона красоты. Помечтав, возвращалась на грешную землю и начинала промывать мужу мозги. Красной нитью ее вдохновенных монологов была не совсем свежая мысль — настоящий мужчина должен быть, прежде всего, добытчиком. Он отмалчивался — ссориться не умел. Родители его как-то умудрились прожить сорок лет без скандалов, и потому не научили его отстаивать собственные интересы в подобных ситуациях. Но всякому терпению приходит конец. Став больше зарабатывать, Елена стала и больше тратить. Началось с походов в рестораны, куда они с подругой его не приглашали. Потом она вступила в какой-то клуб предпринимателей, и на собрания, с непременным фуршетом в конце, демонстративно ходила одна. Чтобы показать ему, кто есть кто. Возвращалась в боевом настроении, опять начинались упреки. В один прекрасный день он решил, что с него хватит. В самом деле, их давно ничего не связывало. Детей не было, а жизненные траектории расходились все дальше и дальше. Однажды, когда она в очередной раз начала промывать ему мозги, он собрал кое-какие вещи, и ушел к матери. Мать повздыхала, но он знал, что в глубине души, она этому рада. Потому что с самого начала считала, что горластая Елена ему, интеллигентному доброму мальчику из хорошей семьи, не пара. И внуков, которые бы примиряли ее с невесткой, не было. Отец к тому времени уже умер и матери одиноко было. Так что возвращение сына для нее стало нечаянной радостью. Смысл жизни снова появился — готовить, кормить его. Снова было с кем вечером поговорить.
С тех самых пор, оставаясь по паспорту женатым, жил Павел жизнью холостой, что, естественно, имело как свои плюсы, так и минусы.
Ленка же, по доходившим до него на первых порах слухам, времени зря не теряла. Замена ему нашлась быстро — какой-то то ли фельдшер, то ли акушер, по словам всезнающей Раисы Егоровны, — но ненадолго. Не вынес, видно, бедолага, ежедневных головомоек, посочувствовал ему Пашка.
Вопрос о квартире не всплывал многие годы, у него и в самом деле, было, где жить. Но наступили другие времена, все изменилось. И Елена изменилась, и Павел, наверное, тоже. Ему стала нужна машина, и, поразмыслив, он решил, что квартиру, где проживала Ленка, нужно разделить. Он ничего у нее не отнимал. Это будет только справедливо. Елена не беспомощная женщина, твердо стоит на ногах. Он тоже хочет твердо стоять на ногах, а потому будет твердо стоять на своем и свою долю от продажи квартиры получит.
20У подъезда, кутаясь в старое Васькино пальто, которое доходило ей чуть ли не до пят, стояла Варвара.
— А я тебя жду.
— Меня? Зачем? — удивился Павел.
— Поговорить надо, — сообщила, странно поблескивая глазами.
— Ну, говори, — произнес сдержанно, приостанавливаясь, и всем своим видом демонстрируя нетерпение. — Только быстро.
— Может, к тебе зайдем? Холодно.
В самом деле, беседовать при пронизывающем ветре мало удовольствия.
Пока он соображал, как поступить, Варвара открыла дверь подъезда и, шустро протопав вверх по лестнице, остановилась на площадке около его двери.
— Что-нибудь важное? — нахмурился он, поднимаясь следом. Домой приглашать ее не хотелось. Пригласишь, разговор затянется, а разговор не из приятных, о Ваське.
— Тетя Рая сказала, что ты очень хорошую работу нашел, — заискивающе начала Варвара. — И что у тебя теперь знакомства всякие появились.
— Какие еще знакомства?
— Ну, всякие…важные, одним словом. — Варвара, полуобернувшись, заглянула ему в глаза, и понизила голос. — Видели, как ты с самим прокурором обедал.
— Кто видел? — он едва дар речи потерял от такого сообщения. — Ты в своем уме? С какой стати прокуроры со мной обедать будут?!
— Ну, с другими важными птицами дела ведешь, — слегка отступила Варвара, не собираясь, впрочем, сдавать позиций. — С этим, как его… который в депутаты собирается, все столбы своими рожами заклеил…
— Да я у него на заводе работаю, — попытался он объяснить, открывая ключом дверь. — Это начальство мое.
— Вот видишь, значит, он все-таки тебе знакомый, — обрадовалась Варвара. — Поговори с ним насчет моего. Ни за что ведь сидит мужик.
Ну, вот, начинается.
— Лупил тебя, как сидорову козу и ни за что? — пробормотал Павел, чувствуя, что оправдывается.
Впрочем, так оно и было. Он действительно оправдывался перед Варькой. Вздохнул, чувствуя легкие уколы совести — не хотел он Ваську сажать, хотел только утихомирить слегка, — и пропустил Варвару в прихожую. Прислонившись к стене, она некоторое время наблюдала, как он снимает плащ.
— Да простила я его уже давным-давно. Ты же Ваську знаешь, он добрый…
Васька добрый, пока не напьется. А когда напьется — спасайся кто может.
— Надо бы ему как-то помочь. Мне без него как, ты подумал?
— Ну как я могу ему помочь, если он нос сломал милиционеру? — устало поинтересовался Павел и наклонился, чтобы расстегнуть ботинки.
А выпрямившись, обомлел — Варька сбросила пальто и стояла перед ним, в чем мать родила.
— Ты, что, Варька, того? — только и нашелся сказать, не в силах оторвать глаз от ее неправдоподобно огромной груди.
Она истолковала этот взгляд по-своему и медленно двинула вперед, пошла на него, как танк.
— Без мужика знаешь как плохо, — повторила хриплым голосом.
Когда дистанция сократилась до полуметра, он вдруг очнулся. Вот только Васькиной бабы ему сейчас для полного счастья и не хватало! Тут с Элеонорой не знаешь, как разобраться, постоянно за нервный ствол дергает, с Ленкой проблемы, Майя… Наклонившись, он поднял с пола пальто и решительно накинул на широкие Варькины плечи.
— Совсем, что ли, охренела? — разъярился. — Давай, быстро оденься и вали домой!
Лицо Варвары разъехалось, глаза превратились в щелочки.
— Ой, плохо мне-ее… — заревела.
Вот, принес же черт! Услышат соседи, что подумают?
— Да чего тебе плохо?! Никто не лупит, деньги не отнимает.
— А на что мне деньги эти? Одна сижу, как перст, в четырех стенах, — подвывала Варвара, тем не менее, послушно засовывая руки в рукава.
