Роман Сенчин - Русские (сборник)
Филипп чесался задумчиво — он находил много правды в словах Михеича.
— Слыхал я, тебя пристрелить грозятся, — продолжал тот. — Вот и меня, брат, тоже…
И оба философски вздыхали.
Ни до, ни после никто так душевно с Филиппом не разговаривал. А потом Михеича действительно застрелили, несмотря даже на круглосуточную охрану.
Последнее время
Свежие ветры в Абрамцеве дули не переставая, однако направление их вдруг резко сменилось. Неожиданно для многих в музей нагрянули люди в белых халатах и повязали директора-реформатора прямо у него в кабинете. После этого сразу пошли разговоры о реставрации и о том, что усадьбе пора вернуть исторический облик. «Что-то будет!» — шушукались в коллективе. Слово «реставрация» в переводе с музейского языка на обычный означает деньги.
В милицейских кругах тоже шушукались, но по другому поводу. Ментам обещали выдать новую форму от модельера Юдашкина и повысить до прожиточного уровня денежное довольствие. Только прежде чем эти блага просыплются на их головы, все они были должны пройти переаттестацию. Так начальство хотело избавиться от негодных милиционеров, занимавшихся поборами с населения и крышеванием незаконных структур. Абрамцевские менты поборами не занимались и если кого крышевали, то только одного Филиппа. Тем не менее предстоящая переаттестация их очень страшила. В кандейке одни из них целыми днями пили, снимая стресс, другие, словно помешанные, бубнили, заучивая право Миранды. Опасения оказались не напрасными — никто из абрамцевских ментов в итоге переаттестации не выдержал. В сердцах они посрывали с себя погоны и ушли на гражданку, смешавшись с тем самым населением, перед которым не были ни в чем виноваты.
Что касается пса Филиппа, то за всей этой нервотрепкой о нем, конечно, позабыли думать.
А на музейную реставрацию средства действительно были выделены. Средства серьезные, такие, что не всяк освоит. Поэтому из Москвы в Абрамцево прислан был новый директор — специалист по освоению серьезных средств. Шутки в сторону; с этим директором прибыли собственные охранники — мужчины в черных очках, все с микрофонами в левом ухе. Они поместились в бывшей милицейской кандейке, где предварительно был сделан евроремонт и установлены мониторы видеонаблюдения.
Разумеется, чоповцы отлично физически подготовлены. Это узнал Филипп, вздумавший было по старой памяти поскрестись в знакомую дверь. Один из охранников тогда вышел и так умело ударил его ногой, что у Филиппа внутри разорвался какой-то орган. Чоповец вернулся в офис, чтобы взять пистолет, а Филипп уполз и спрятался за Главным домом.
Конечно, охранник его найдет, это лишь дело времени. Но пса он все-таки не пристрелит, потому что Филипп без того уже умер. И больше с ним ничего не случится.
Коктейль-пати
Денис Яцутко
Женёк был филателист. Настоящий. Пингвинов из той серии, которой почта СССР в своё время завалила всё социалистическое содружество, у него было двадцать четыре. И не на обмен, как подумали тут некоторые, простите, любители, а собственно в коллекции. Потому что на них зелёная краска была разного оттенка, на двух была испорчена перфорация, гашение было на некоторых в одном углу, на других в другом, третьем или четвёртом. А одна была негашеная, чистая. И это был настоящий раритет, потому что их гасили ещё в типографии и продавали уже с гашением. И ещё одна — ещё реже. Она тоже почему-то не была погашена при выпуске, попала на чей-то конверт и получила настоящий почтовый штемпель, даже немного смазанный. Вот и получалось, что вместо одной совсем не редкой марки у Женька было двадцать четыре таких же, да не таких — редких.
А ещё у него были царские стандарты с рожками и стрелочками, а не с одними рожками, как у всяких любителей. И между прочим, «чёрный пенни» первого выпуска. Может быть, даже не фальшивый. Да что там говорить, Женёк был филателист основательный. Настолько основательный, что на филателию уходила вся скудная пенсия. Раньше ещё помогал дворницкий приработок, но пару лет назад управдому вдруг понадобилось, чтобы участок в самом деле подметали и делали это не раз в неделю, а чуть ли не по восемь рабочих часов в день. Женёк, будучи природным консерватором, противился нововведениям так открыто, что ему предложили подобру-поздорову по собственному, а на его место взяли четырёх шустрых таджиков (Женьку сперва даже показалось, что китайцев.) Теперь он то и дело видел, как они на карачках передвигаются по двору, то собирая окурки и отскребая шпателями харчки жвачки, то подкрашивая бордюры и ограждения газонов. Представить себе, чтобы русский человек, или хоть хохол, так бы унизился, Женёк не мог, а потому понимал, что таджики теперь тут надолго. При этом Женёк на них не злился. Они были где-то так низко, так на карачках, их мордочки с щелевидными глазками были так глубоко в асфальтной пыли, что злиться на них было просто невозможно. Разве лишь ворчать и принимать как данное — как парниковый эффект или развал Союза. Не особо огорчала Женька и потеря дворницкой получки. Разносолов он всё равно давно уж запах помнить забыл, а пропитать себя можно было, подворовывая продукт у Лидки, жены.
Лидка трудилась нянечкой в садике. Кормить Женька она давно отказалась, но холодильник не запирался, а Лидки часто не было дома. Правда, когда Лидка дома всё же была, она отлучала Женька от электричества — загоняла его в тёмную кухню, вывернув предварительно лампочку, а сама в комнате садилась «с сыначкой» смотреть телевизор. Тут-то Женёк и перехватывал из холодильника — половник-другой холодных щей, квашеный помидор, зубок чесноку. Если повезёт — яйцо. Греть пищу он осмеливался только когда Лидка была на работе. Еды, правда, в холодильнике часто не оказывалось вообще. Если Лидке не удавалось перехватить где-то дешёвых костей и наварить щей на неделю, она кормила «сыначку» на работе, с детсадовцами. И тогда Женёк мог надеяться только на нехитрый закусон с мужиками у магазина под домом.
Особенно тяжко было по пятницам. По пятницам у Лидки смена бывала через неделю, и потому раз в две недели Женёк не мог смотреть «Поле чудес». Лидка не пускала его к телевизору, а он очень любил эту передачу. Дело в том, что, благодаря чтению того, что написано на марках, и разговорам на филателистических сходках Женёк был эрудитом. Знания его были неглубоки и совершенно бесполезны, но пар «слово — определение слова» он знал немало. Например: «Первый советский танк — «Борец за свободу товарищ Ленин». Или: «Пушные звери: нутрия». Этих знаний хватало, чтобы отгадывать многие слова раньше, чем люди в телевизоре, и чувствовать себя соответственно выше их. Это была для него единственная возможность показать своё знание и почувствовать своё значение. С Лидкой он только ругался, с «сыначкой» не общался вообще, а мужикам у магазина было всё равно. На сходках же он, наоборот, чувствовал себя ниже всех.
Но Лидка становилась стеной на пути в комнату с телевизором и начинала непрекращающийся ор, состоящий из циклично повторяющихся обвинений: «Марки свои покупаешь да водку жрёшь на свою пенсию, а жрать, значит, на мою зарплату? Кто моё яйцо вчера сожрал? Ты мне яйцо взамен купил?» — «Лида, да не брал я яйца, там одно было… Лида, «Поле чудес»… Раз в неделю же…» Женёк умолял, оправдывался, старался просочиться между Лидкой и дверным косяком, но Лидка была непреклонна. «Оглоед! Кто моё яйцо вчера сожрал?! Кто за свет платит?! Иди на марки свои смотри!» — «Лида! Так темно же на кухне… «Поле чудес же»… Раз в неделю ведь…» Так они могли пререкаться до конца викторины, после чего Лидка уже с полным правом захлопывала перед Женьком дверь, и он не решался открыть её, пока не выключался свет. Тогда он тихонько проскакивал внутрь и, стараясь не дышать, ложился рядом с Лидкой. Они давно уже ничем таким не занимались, но других спальных мест в квартире не было. Лидка засыпала как победитель, уверенно лёжа на своей половине кровати и не боясь положить руку и ногу на половину Женька. Труд не касаться друг друга был распределен между ними неравномерно, поэтому Женёк засыпал нервно, робко, свисая боком с края кровати, но всё равно по утрам выслушивал обвинения в том, что он развалился, «как у себя дома». Лидка всегда вставала раньше и, уходя в сад, выкручивала и уносила с собой лампочки. А вот делать так, чтобы не работал телевизор, она не умела. И каждый раз заранее злилась, зная, что Женёк будет подло тратить её электричество. И воровать еду. Поэтому ей всегда казалось, что он разлёгся.
В этот раз, однако, Женьку не довелось потратить неоплаченных электронов. Мало того что Лидка забрала лампочки — во всём квартале вырубился свет. В такой ситуации пропускать «Поле чудес» было не так жалко, хотя и жалко, и Женёк собрался спускаться к магазину. У магазина был свой дизель, поэтому свет там не гас.
И мужики, наверное, сейчас все там. Да они и всегда там.
