Генрих Сапгир - Летящий и спящий
превращала нас всех в труху
ИЗНАНКА
рассеянно чертил по листу бумаги
справа и слева:
сначала редкая решетка
потом штриховка все чаще и гуще
такой частый ельничек
дальше непролазные заросли
и в самой середине —
середке
возникла извилистая
чернота —
промежность
жуткое дело но я туда полез
не раздумывая…
с трудом протискиваюсь
сжимаемый влажными стенками
затем меня стало проталкивать
все сильнее —
больнее и судорожней
я завопил благим матом
снаружи басовито сказали:
головкой идет
и родился
с другой стороны
естественно сразу все забыл
все забывают
я рос
и теперь
лежа с закрытыми глазами —
ощупью продвигаться вспять
до самого испода
стать этим дном —
тонким рядном бумаги
и услышать как кто-то ее берет
перекладывает с места на место
говорит по телефону:
да я вернулся — прилетел
из Германии
хорошо
конечно надо повидаться
обязательно
и мне хочется с ним повидаться
кто это?
я подозреваю
что это я
но зачем я летал в Германию?
что касается меня
я там не бывал
ДЕЛО БЫЛО ОКОЛО
давно это было — до войны
во дворе летом
бывший кавалерист
в расстегнутой гимнастерке
с гитарой
присаживался на край
садового стола
на гимнастерке — орден
иногда выносил именную шашку
мы, дети, его не боялись
контуженный
«изрублю в ка-капусту!»
пел почти не заикаясь:
«дело было около
у поселка Сокола
очередь за квасом
очередь за мясом
за десятком яиц
бегаешь как заяц…»
выбрит до сизого блеска
в глазах стекленеет
свирепое веселье —
за что боролись?
шашка и гитара — на стене
но стакан с утра — регулярно…
в конце концов за ним приехали
то ли белые ангелы с красным крестом
то ли черные вороны в штатском —
увезли бедолагу
тридцать три жизни прошло на Москве
некоторые — многие умерли
а стихи слышу как вчера их сочинил
поэт-кавалерист
ТЕЛО ГУЛАГА
врал художник за стаканом водки:
входишь в барак — на нарах
баб навалом —
голые толстые булки
ба! кто к нам пришел…
воистину лагерное воображение
с седоватым венчиком
веничком бородки
новый Чернышевский:
интереснейшие люди!
таежный университет!
мой покойный тесть з/к
карточки перебирал в спецчасти
каждая фамилия —
чья-нибудь судьба
все же отложил себя вниз
в шахту в забой
к братьям по духу по сроку
видел я черный квадрат на снегу
человеческий дышащий
каждое утро его ровняли
лагерные малевичи в погонах
в ремнях и овчине — скрипит на морозе —
не размышляя о супрематизме
мама моей Милы реабилитированная:
утром поднимают на развод
волосы от стенки не оторвать
с ночи примерзли
по словам Сысоева да и сам знаю:
горяча похлебка — рыбьи кости на муке
селедочный глаз со дна миски
удивленно пялится:
как? вы все еще живы?
«на снегу на лиловатом
раны рваные траншей
грязно-серые бушлаты
расползлись как куча вшей» —
писал я — солдат с натуры
и еще на овощехранилище
бригадирша — нестарая женщина
с черными как нарисованными бровями
жалела мою серую шинель
картошкой угощала печеной
о консерватории вспоминала
била своих девушек наотмашь —
в кровь как по клавишам
(то-то мне снится картошка в сетке)
бушлаты как с иголочки
красивые ушанки
хромовые сапоги чеканят шаг
Господи! если бы видели
эти кинодети-американцы
как уныло тащится
подгоняемое окриками
— а те сколько верст оттопали
железо ладони прихватывает —
стегано-сатиново-бахильное
хитрое дурное снежно-пыльное
жилистое матерком повитое
рваное голодное немытое
битое овчарками травленное
стреляное резаное давленое
тело ГУЛАГа
ПОХОРОНЫ
мой брат был честный коммунист
на рынке — август и астры
в квартире от горя черно
все были растеряны
и не знали как надо
но кто-то привычно командовал
и дело двигалось:
ушибая гроб о стенки
вынесли тело —
автобус еще не подъехал
— автобус подъехал!
— где тело? несите тело!..
на кладбище
две белокурые женщины
так плакали убивались —
родственники? кто это?
гроб катил по дорожке
как именинник
кого-то забыли
кисли лиловые астры
в изголовье — лицо брата —
сырой нашлепок
видно долго мяли —
приводили в порядок
все равно не похоже
но вдова упала закричала —
пожелтела березовая прядь
запахли сыростью комья
наступила осень
старые коммунисты верны себе
у могилы произносили
товарищи —
на поминках вставали:
товарищи
седые с впалыми висками:
себя не жалел! —
если что — жилистые
ни себя ни тебя не пожалеют…
бедная моя Мария!
горе — нож с черным черенком
столько резали — сам притупился
а его втыкали в колбасу и мясо
покраснев осатанев от водки
всё вставали
всё произносили…
честные коммунисты
они и подумать не могли
что пришельцы их изучают
что мафия давно купила город
что родился Антихрист
и что брат мой снова родится
на этот раз у мулатки в Аргентине
ПОЛЕТЫ
1
главное найти подходящую свалку
и средство передвижения
вернее канал
не всякая труба годится
выхлопная слишком узка
застрянешь
банка из-под пива оливок
больно ударишься о дно
вот водопроводная с фланцем
правда кривая и ржавая
ну уж куда-нибудь выведет
нагибаюсь
сложив мысом руки
и ныряю
в темный тоннель
лечу
стенки слава Богу гладкие
главное выскакивая
не порезаться о края
Боже! меня всего выворачивает
одежда на мне винтом
это резьба
вывернулся —
вернулся на свежий воздух
выпрыгнул —
весь как штопор
прибыл благополучно
2
домой вернулся
кругом как всегда мечталось
будто дали кулаком —
сплющили
а потом долго завязывали узлом:
такая улица
такое небо
такие трамваи
хромая на обе
увлеченно ковыляю за кривобокой
(восхитительно извилистые ножки!)
и прохожие навстречу
изламываются
вроде идут перпендикулярно даже —
вообще вижу выпукло:
— кривет креветка!
хочешь кривушку
пенного крива? —
зацепило на крючок
закорючку
поехали в мою кривую квартиру
на стенах у меня — кривопись
хромая хромированная кривать
кривой писсуар —
к соседям!
моя волнушка —
так ей понравилось —
вся зигзагами пошла:
— если бы ты еще одноруконогий был!
— сама говорю не очень ступенчатая…
повеселились
вывинтился я из алчных губ
посмотрела камбалой:
— а ты говорит подозрительно ровен…
презрительно искривилась —
и фью! — кривет
меня даже всего затрясло:
выпрямление личности!
не хочу прежнего!
это моя кривородина! моя!
где мои родичи-кривичи?
я волнуюсь волнуюсь
(просто кривое зеркало
выпрямляет мое кривцо)
дома я! дома!
по экрану бегут волны волны
оратор: «волнительно!..»
откроешь Библию: точно —
вначале была Волна
ДЫРА
если идти в сторону от
не доходя до
в котловине среди невысоких гор
сожженных зноем —
дыра
ни огня ни дыма ни пепла —
и никогда никого
нет какая-то фигура
бредет ко мне
обгорелые лохмотья
красный лоб
сумасшедший белый глаз:
— где я? —
объясняю
