Александр Кабаков - День рождения женщины средних лет
N присмотрел это место, несколько раз случайно проезжая мимо.
Из-за пробок на шоссе, по которому он добирался до своего загородного жилья, все объезжали ремонтировавшийся мост, и он поехал вслед за всеми, и увидел это прекрасное место, и еще раз увидел, и однажды притормозил, съехал на обочину. Тогда храм стоял еще без крестов, а внутри сияли только что оштукатуренные пустые стены и лежал штабель свежего бруса. И священник посреди пустого пространства как-то нескладно топтался, закидывая седую голову, задирая косоватую бороду, – явно в строительных размышлениях...
– Понимаете, – он не знал, как полагается говорить со священником, и решил говорить самым обычным образом, как говорил бы с любым человеком, озабоченным проблемами ремонта большого здания, – вы, наверное, и сами знаете... Просто я в курсе, сам недавно строился... Надо стройматериалы закупать вперед, в запас... Потому что они дорожают быстрее, чем работа... Вот во дворе...
– В ограде, – поправил священник.
– В ограде, – поспешно исправился он, – можно даже навес поставить и всё складировать... то есть складывать. Вы на закупках в запас много сэкономите, а потом, когда всё купите, можно и стройку начинать... только надо со специалистами сначала посчитать, сколько чего потребуется... И молдавскую бригаду не берите.
– У нас свои строители, – сказал священник, – уж простите, у нас в этом правила отдельные.
Тут N почему-то почувствовал, что от этого человека, чье длинное обтекаемое тело в длинной ровной одежде, испачканной опилками, колыхалось мерно и непрестанно, а глаза при этом смотрели внимательно и спокойно, от этого человека не надо обороняться, потому что в отличие от всех других известных N людей этот не станет прорывать оборону и закрепляться на завоеванном плацдарме, ему в принципе все равно, открыты или закрыты границы N – границ этих для него вообще не существует, видимо.
Он приезжал раз в неделю, потом два, постепенно взял на себя всю организацию ремонта. Потом придумал, как оповестить не только окрестных старух, но и нескольких более или менее совестливых московских коллекционеров, что храм открыт и нуждается в иконах. Потом полностью оплатил золочение куполов...
При этом N так и не покрестился, всё смущался, как-то невнятно говорил батюшке, что тайно был крещен в детстве, а второй раз вроде бы не годится... И даже, входя в церковь, не осенялся крестным знамением, а только обнажал голову или, поскольку редко ее покрывал, слегка кланялся, как знакомому при встрече.
С трудом примерно за полгода осилил Библию, многое пропуская и никак не понимая, что священного есть в бесконечных повторах и поименных перечислениях давно умерших людей. Однако Евангелия перечитывал, так что вскоре запомнил их хорошо и особо помнил разночтения у евангелистов... Однажды, перечитывая Марка, заплакал в том месте, где «давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял», потому что отказался Распятый от обезболивающего уже на кресте, при закатной жаре... Слезы утер, смутившись, хотя был в это время совершенно один.
Впрочем, после этого купил в церкви серебряный копеечный крестик и шнурок, стал носить.
Так оно и шло, покуда он не принял окончательного решения, которое, как все окончательные решения, возникло будто бы само собой, непонятно, в какой именно момент: вот только что еще ничего не определено, а вот уже всё ясно, как будто всегда так было. Странно, что не приходило в голову раньше. Настолько всё просто, исчерпывающе, окончательно, что по-другому и быть не может...
Но кое-что его смущало.
С этим он сейчас и ехал сквозь дождь, который уже совсем бесновался.
Ворота были открыты.
Священник, косо загораживаясь от струй, несущихся под ветром параллельно земле, черным старым, с изломанной высовывающейся спицей зонтом, вышел навстречу и, как опытный водитель, приглашая и остерегая выставленными ладонями, помог ему запарковаться в ограде.
– Вот, батюшка, – всё еще стесняясь этого обращения, прокричал N сквозь дождь, – я на нее, на машину, гендоверенность сделал, а то полностью оформлять – геморрой, а гендоверенность за деньги сделали без проблем...
Он совсем смутился от того, что говорит такими отвратительными словами, но другие как-то забылись.
– И еще вот что, – спешил он, – там средства... в общем, тремя траншами на реквизиты, которые вы дали...
Они уже стояли на паперти, под крышей.
– И еще вот, – наконец осмелился он сказать главное, с чем ехал, – я насчет своего решения... Понимаете... батюшка, я ведь это решил... ну, только для себя... то есть никакой жертвы в этом нет, понимаете?.. Я просто спрятаться хочу, спастись... А то ведь достало всё.
– А вы не думайте, – священник улыбнулся, – вы не думайте ни о чем, вот и всё. Спастись хотите? Ну и правильно. Всегда люди в храмах от мира спасались, а если от мира не спасешься, душу-то трудно спасти. Я вот тоже только здесь и спасся. Знаете, кем я был? Ой-ё-ёй!.. На флоте когда-то служил, кавторанг, представляете, бригада ракетных катеров... Ну да что ж теперь говорить. Будем вместе спасаться, а? Минуту прожил без греха, вот и спасение... Там ваша комната, мы вчера туда поставили мебель кой-какую, хотите посмотреть?
Священник открыл узкую створку справа от больших церковных дверей, и N заглянул внутрь. Он увидел кровать с ободранными деревянными спинками, фанерную тумбочку, раскоряченный стул в рваной обивке и гардероб с косо отворенной дверцей. На стенке висел древний дачный литой рукомойник с пипкой, под ним на табуретке стоял зеленый эмалированный таз. И только темная до неразличимости икона в углу отличала помещение от обычного номера в райцентровском доме приезжих.
– А туалет тут недалеко, возле рынка, – сзади донесся голос батюшки, – и баня у нас в поселке хорошая, работает через день... Вот. К утрене в ограде приберете, ну и ночью прислушивайтесь. Хотя мы на сигнализации в милиции, так что тут безопасно... Располагайтесь.
Он обернулся, и на секунду они замешкались, священнику пришлось отступить спиной, чтобы N вышел из своей комнаты. Они снова оказались на паперти, недавно на деньги N покрытой плитками скользкого искусственного мрамора. Он шагнул к приоткрытым церковным дверям, впервые занеся руку, чтобы перекреститься...
А ранним влажным утром он уже мел в ограде и думал о том, что дождь всегда будет растаскивать строительный мусор, и тут совком и метлой действовать глупо, надо придумать что-нибудь, как-то рационализировать это дело, думал он.
И больше не думал ни о чем.
