Слоан Уилсон - Место летнего отдыха
Может быть, и не в реальной жизни, отметила Молли про себя, но надежды сохранить что-то в тайне в Брайервуд Мэнор, конечно же, не было никакой. Большая часть учениц до и после каникул проезжала через нью-йоркские вокзалы, и поток предположений о возможных местах встречи Молли достиг такой интенсивности, что она – в плане уединения – чувствовала себя не лучше, чем золотая ржанка в окружении любителей птиц. Все это крайне смущало Молли, поэтому и письмо Джону получилось нескладным. Сообщить ему о ходивших слухах она, разумеется, не могла, а объяснить вероятную реакцию матери, если мисс Саммерфилд обо всем ее известит, было трудно. Молли не могла предсказать, как именно поведут себя мать и бабушка при таких обстоятельствах, но ясно было одно, что это будет нечто ужасное. Перспектива обсуждения отношений с Джоном бросала ее в дрожь. Сам разговор об этом стал бы огромным наказанием. Более того, она не сомневалась, что, если мать узнает о встречах с Джоном, она предпримет новые шаги, чтобы помешать им видеться и даже переписываться.
В марте Молли написала Джону, что они не смогут увидеться ни до, ни после пасхальных каникул. Ее объяснения показались Джону неубедительными. «Если бы Молли действительно хотела меня видеть, – думал он, – сплетни глупых девчонок и страх перед наказанием не остановили бы ее». Он стал опасаться, что Молли начала уставать от него, что ее извинения и отказы будут теперь постоянным ответом на его просьбы о встречах и что давно ожидавшийся процесс «давай разойдемся по-хорошему» уже начался. Семнадцатилетнему Джону казалось, что он хорошо разбирается в психологии женщин, о, он не строил никаких иллюзий на их счет и обманывать себя не собирался. Ребята в Колчестерской академии много говорили на эту тему, и было хорошо известно, что женщина может пойти на все ради любимого человека, а любое проявление осторожности доказывает отсутствие страсти. Джон пытался представить себе многочисленные варианты причин ее отказов встречаться в Нью-Йорке. Его любовь к ней подвела его, в этом он не сомневался; вероятно, его чувства проявились слишком очевидно – во взгляде, интонациях. А Дик Уоллер, наверное, отчасти прав, говоря, что ни одна женщина не будет по-настоящему уважать мужчину, который в нее влюблен, и что большинству женщин нравится, когда мужчины небрежны, слегка грубоваты и даже жестоки. Джон же продемонстрировал, как ему казалось, всю свою неуклюжесть и косноязычие, а во время последней встречи с Молли у него опять была нехорошая кожа на лице, и это могло ей не понравиться. Дик Уоллер говорил, что девушки презирают мужчин, которые к ним не пристают, в таком случае он мог показаться Молли слишком робким. Опять же в последний раз он слишком крепко сжимал ее руку в кино, и она могла подумать, что он чересчур разнервничался. Хуже всего, если она познакомилась с другим мужчиной, с кем-нибудь из университетских, вероятно, с собственной машиной; он может приезжать в Вирджинию и по выходным увозить ее на футбол или на танцы; он не заставит ее просиживать в залах ожидания на вокзалах или в кино на нескольких двойных сеансах подряд. «Скоро она, наверное, выйдет замуж за такого человека, – с отчаянием подумал Джон, – за кого-нибудь, кто не побоится поцеловать ее». В действительности женщины – это просто животные, говорил Дик Уоллер; и хотя вряд ли можно сказать такое о Молли, в чем-то, хоть чуточку, Дик мог оказаться прав. «Что в самом деле действует на женщину – это не доброта, не постоянство, не ум и даже не внешний вид мужчины, – высказал как-то свое наблюдение Дик Уоллер, – а сексуальная привлекательность; дело все в ней, и у кого-то из мужиков она есть, а у кого-то нет. Мускулатура вовсе не кажется женщинам сексуальной, нужно просто иметь кое-что особенное», – заключил Дик Уоллер с самодовольной глупой улыбкой.
Джон точно не знал, что имелось в виду под этим «кое-чем особенным», но был вполне уверен, что у него этого нет. Так или иначе, не может быть, чтобы Молли думала о нем так же, как он о ней; иначе она не прекратила бы свидания. Возможно, он ей наскучил, а она пытается оставаться вежливой. Отчаявшись, он написал ей короткое письмо – чувство гордости призывало его быть кратким, в котором упомянул, что получил ее известие о невозможности встречаться в Нью-Йорке и что все понимает.
С упрямой решимостью больше не навязываться Молли Джон перестал предлагать встретиться снова. Наступило лето, и он вернулся старшим вожатым в лагерь мистера Ньюфилда в штате Мэн. Она часто писала ему из Буффало, но не просила о встречах. Таким образом Джон не мог знать об опасениях Молли, считавшей, что он сам больше не захочет приехать.
Глава 21
Кен и Сильвия вернулись из Европы поздней осенью. Кен написал Молли письмо, отличавшееся от еженедельных посланий, в которых сообщал о понравившихся ему книгах и спектаклях.
«Дорогая Молли!
Мы с Сильвией купили в Реддинге, штат Коннектикут, небольшой дом, и я хотел бы пригласить тебя навестить нас здесь или во Флориде. Я прекрасно понимаю, насколько тяжело сказываются на вас, детях, разводы, и некоторой горечи при этом не избежать, но я искренне считаю, что двух лет вполне достаточно, чтобы бросить валять дурака и начать отвечать на мои письма. Судя по твоим стихам, которые я прочел в вашем школьном литературном журнале, и по всему остальному, что мне о тебе известно, ты стала на удивление зрелой и чувствительной молодой особой. В конце концов сейчас тебе почти уже семнадцать. Ты взрослеешь, но не будешь же ты избегать своего отца всю оставшуюся жизнь? Что бы ты подумала о героине книги, которая могла бы так поступить? Не показалась бы она тебе жестокой и немного заносчивой, а не только справедливой? Иногда полезно посмотреть на себя со стороны, представить себе, что ты герой рассказа. Как ты думаешь, стала бы настоящая героиня так обижаться на отца, который развелся с матерью, что отказалась бы встречаться с ним вообще? Ребенок, может быть, да, но взрослый – никогда, а ты становишься взрослой.
Примерно то же самое Сильвия написала Джону, с которым дела обстоят так же трудно, как и с тобой. Я предлагаю нам вчетвером собраться вместе на Рождество или весенние каникулы, или в любое другое время, когда хотите. Мы можем недельки две погреться на солнышке и снова стать нормальными людьми. Последнее время всем нам хватало ненависти, пора успокоиться. Что скажешь на это, малыш? Ведь ты все еще моя маленькая дочка?
С любовью, твой Папа»
Письмо тронуло Молли. Когда Джон написал ей и, тщательно скрывая свою заинтересованность, спросил, собирается ли она на Рождество во Флориду, она ответила, что собирается. Но когда все уже было распланировано, с Маргарет Картер произошел несчастный случай.
Убирая пылесосом пыль с деревянного бордюра, протянутого вдоль стен под потолком в гостиной, она упала со стремянки, ударившись при этом головой о металлический цилиндр пылесоса. Для семидесятидвухлетней женщины увечья оказались серьезными: пробитый череп, три сломанных ребра и тройной перелом ноги. «Скорая» увезла ее в больницу, где она пролежала без сознания три дня. Придя в себя, она стала настаивать, чтобы ее отвезли домой. Врачи говорили, что это нежелательно для человека в таком состоянии, но недостаточное, по ее мнению, внимание со стороны сиделок и медсестер, которые только помогали удовлетворить ее физиологические потребности, приводило ее в такую ярость и она поднимала из-за этого такой шум, что доктора решили: с таким же успехом она может умереть и дома.
Маргарет водрузили в ее большой спальне, снабдив радиоприемником, телевизором, кондиционером и большим обеденным колокольчиком, в который она звонила непрерывно. Все ухаживали за Маргарет, поскольку врачи сказали, что она проживет самое большое несколько недель и последние дни бедняжки на земле должны быть как можно более приятными.
Однако со смертью старуха не торопилась; проходили недели, а она все лежала и громко звонила в свой колокольчик. Хелен стала надеяться, – сказать «бояться» здесь, конечно, было бы неуместно, – что ее мать бессмертна, что она поправится несмотря на прогнозы врачей и будет вечно тут лежать, жалуясь, что на старую умирающую бедную женщину всем наплевать.
Молли отложила свою поездку во Флориду до весны, а Джон, узнав об этом, провел рождественские праздники с Бартом, чтобы тот не требовал его приезда на весенние каникулы. Все Рождество Молли изучала профессию сиделки. Ей объяснили, как надо обтирать бабушку губкой, не допуская при этом никаких грешных мыслей о том, насколько безобразно ее старое изможденное тело с торчащими из-под пожелтевшей кожи ребрами и одними сосками без грудей. Маргарет – это ее бедная добрая старая бабуля, которую она должна нежно любить; старушка за всю жизнь не сделала ничего дурного, и Молли не следует доводить себя до такого состояния, когда один лишь запах лекарств в комнате бабушки вызывает приступы тошноты еще до того, как она откроет дверь.
