Доминик Дьен - Голубой дом
— Да, я знаю…
Архангел закрыл глаза.
— Кстати, раз уж я об этом заговорила… у тебя есть другие дети?
— Нет, ты — единственная. Моя единственная любовь.
Майя смутилась и отвела взгляд. Как этот человек может говорить в такой бесстыдной манере? Она не хочет его любви! Он ей совсем чужой!
— Я хочу знать: почему ты не признавал своего отцовства и почему ни Ева, ни Ален мне никогда об этом не говорили? Я хочу понять: почему после смерти Алена ты бросил меня? Тебе не кажется, что это вполне законные вопросы?
— Да, конечно…
— Когда я пришла к тебе, я просто хотела узнать, отчего умер Ален. Я думала, что ты его убил…
— Я знаю. Ты сама мне говорила…
— Так отвечай же! В конце концов, я спасла тебе жизнь! Если бы я тогда не пришла…
— Можно сказать и по-другому: если бы ты не пришла, у меня не было бы приступа. — Архангел улыбнулся.
— Кто знает. Он мог случиться в любое время. Например, ночью, когда ты был бы один…
— Я бы тебя попросил опираться на факты, а не на предположения и уж потом меня упрекать. Существуют тысячи всяких «если». И ничего хорошего в них нет. Они способны только вызывать бесконечные сожаления. А это разрушает.
— Кому это знать, как не мне. Не отвлекайся. Именно факты я и хочу услышать.
— Да, ты права. Даже песочные часы иногда ускоряют бег… Что мы знаем о том, сколько времени нам отпущено? Теперь, когда мне уже довелось побывать мертвым, я понял, как быстро настоящее может превратиться в будущее, за которым уже ничего нет…
— Ну так говори же! Иначе я и сама тут загнусь, так ничего и не узнав!
— Твое существование ни для кого не секрет: я столько говорил о тебе! Есть люди, которые прячут свою боль. Но мне нужно было говорить о ней. Она была моей музой…
— Ты совсем как Ева! Ваши страдания вас вдохновляют! Вам обоим надо бы обратиться к психоаналитику, — съязвила Майя.
— Так я и обратился. Но, к сожалению, несколько поздновато… Это было пять лет назад. Кстати, позвони ему и расскажи, что со мной случилось. Да, и, конечно, скажи ему, кто ты.
— Между прочим, я и сама этого пока не знаю.
— Никаких неожиданностей больше не будет. Ева — действительно твоя мать, и ее кровь течет в жилах твоих детей.
— Ты думаешь, мне приятно об этом думать? Что в жилах моих дочерей течет ее проклятая арийская кровь, которую уже не оправдать примесью еврейской?
— Ты не изменилась! Все такая же вспыльчивая! Мне так приятно видеть, как ты на меня похожа! — растроганно сказал Суриаль.
— Какое счастье! Теперь я смогу смотреться в тебя как в зеркало.
Ее саркастический тон явно задел Суриаля.
— Можешь видеть во мне кого хочешь, Майя, — отца или друга. Только не будь такой резкой. Это единственное, о чем я тебя прошу.
— Отцом для меня всегда будет Ален!
— Я знаю, что никогда не займу его место. Впрочем, я на это и не претендую.
— Я никогда не буду любить тебя так, как моего отца!
— Да, я понимаю… Поплачь, Майонетт, это к лучшему…
— Ты говоришь, как Ева. Но она никогда не называла меня Майонетт. Когда она была в особо хорошем расположении духа, то говорила «дочурка». Иногда она называла меня mein Schatz, но в такие моменты думала больше о своей матери, чем обо мне…
— Ах, Ева! Жестокая Ева! Тиран моей жизни!
— Но ты освободился от нее, когда оставил нас…
— Не так-то просто избавиться от цепей тирана, Майя! Когда рвешься изо всех сил, они оставляют раны, которые не заживают всю жизнь. Эмоции ни к чему не приводят — либо утонешь в слезах, либо взорвешься от ярости. Чтобы найти ключ, который откроет дверь темницы, нужен разум.
— А мне, видимо, придется ждать смерти Евы, чтобы освободиться.
— Смерть не освобождает. Иногда становится еще хуже. Освободись от нее сейчас! Ты должна найти мир в жизни, вместо того чтобы сожалеть до конца своих дней.
— Но как?
— Научись прощать. Отдавай и бери любовь одинаково щедро. Помни, что сейчас твоя семья — это твои дочери.
— Кажется, ты хочешь спрятаться за Еву, чтобы оправдать свое собственное отсутствие и молчание! Расскажи мне свою историю. Тогда я скажу, смогу ли я тебя простить.
— Бог сказал: прости ближнему своему!
— У евреев только Бог прощает… Но который Бог теперь мой? Бог моих предков? Ты веришь, что у нас кровная связь с Богом?
— Твой Бог всегда тот, в которого ты веришь.
— А ты веришь в Бога?
— Если ты хочешь спросить, есть ли у меня вера, то мне не посчастливилось ее обрести. Однако Бог всегда был моим спутником. Верить в Бога — это, скорее, верить в некие ценности.
— Ценности, как правило, наследуются от семьи. Какая семья важнее — кровная или духовная?
— Конечно, духовная. А ты, Майя, веришь в Бога?
— Не знаю. Для меня важнее принадлежность к какой-то общности людей. Она наследственная или приобретенная?
— Приобретенная. Ты — еврейка. Это точно. Ну что, теперь ты успокоилась?
— Кто ты такой, чтобы говорить так уверенно? Ты просто человек…
— Наша единственная правильная вера — это вера в ту истину, которая у каждого своя. Никогда не забывай об этом.
Глава 33
— Я ПОЗНАКОМИЛСЯ с твоей матерью на празднике факультета изобразительных искусств. Ален и я в то время учились на первом курсе факультета социологии в Нантерре. Мне было девятнадцать, ему — восемнадцать. Мы знали друг друга еще со времен лицея. Он был моим лучшим другом. Мы все делали вместе, даже дрочили. Не смотри на меня так. Ты разве не знаешь, что любимое развлечение подростков — измерять свой член и сравнивать его с членами приятелей? Во всяком случае, в мои времена это было так. Кстати, твои дети — мальчики или девочки? Я ведь даже не спросил!
Я знал об Алене все, но только не о его родителях. Он никогда не приглашал меня к себе — всегда приходил ко мне сам. Вначале я думал, что у него нет отца, что мать живет в какой-нибудь трущобе и он стыдится своей бедности. А на самом деле он стыдился богатства! Бедняга, он ничего не знал о богатстве! Я встречаюсь со многими богатыми людьми — и с недавно разбогатевшими, и с обладателями фамильных состояний, и с самыми жадными, и с самыми щедрыми, и с самыми сдержанными, и с самыми вульгарными — я знаю, о чем говорю! Богатые люди могут быть и очень приятными, и крайне отвратительными. Некоторые так воняют, что, когда выходишь от них, кажется, что тебя окунули в дерьмо! О, это вонючее богатство нуворишей, которые стремятся забыть, как их мамаши когда-то штопали им носки! Говорят, что деньги не пахнут. Ерунда! Некоторые настолько любят хвастаться своими деньгами, выставлять их напоказ, что от этих денег идет самый настоящий запах дерьма — у их владельцев оно как будто прет из всех дырок, не только из задницы! Я тоже богат. Вот уже двадцать пять лет я купаюсь в деньгах, как дядюшка Скрудж! Но я не сижу на них, я их отдаю! Особенно когда у меня появляется ощущение, что они сочатся у меня из всех пор и я начинаю вонять! Я не говорю о налогах, в сравнении с моими доходами это пустяки. Я отдаю их тем, кто в них нуждается. И потом, у меня есть семья. Она станет и твоей, если в один прекрасный день ты захочешь с ней познакомиться. Я часто рассказывал им о тебе. Я уже несколько лет хотел отдать тебе часть своих денег, но тогда ты бы обо всем узнала! Твоя мать не хотела этого, она говорила, что ты не нуждаешься в деньгах. Что ж, тем лучше, думал я. Нуждаться в деньгах — это отвратительно! Но теперь ты, конечно, получишь от меня наследство, мы об этом еще поговорим. Почему ты хмуришься? Нет ничего зазорного в том, чтобы говорить о деньгах. Все зависит от того, как говорить и с кем.
Возвращаясь к твоему отцу — он думал, что его богатство меня смутит или еще какую-то ерунду в том же духе. Если бы он только знал, что я превращусь в одного из наиболее богатых ублюдков в этой стране! На чем бишь я остановился?.. Ах да, праздник… Знаешь, для молодых людей вроде нас с Аленом было большой честью пообщаться с художниками — они тогда выглядели самыми чокнутыми из всех… Казалось, нас ничем нельзя удивить, но они выкидывали такие штуки, что мы только рты разевали… Заметь, мы уже не были девственниками и считали себя умудренными жизнью… В нас назревал бунт, но он еще не вырвался наружу. Мы только мечтали о лучшем мире. Именно поэтому мы выбрали факультет социологии.
И вот я увидел ее! Высокую, белокурую, с небольшими грудками, которые просвечивали под блузкой. Ева! Это было в пятьдесят четвертом году. Целая вечность прошла! Она была потрясающе красива, твоя мать, ты об этом знала? Как только мы с Аленом ее заметили, у нас встали одновременно! Чуть наружу не высовывались! Она посмотрела на наши брюки и начала хохотать. Ей тогда было двадцать пять лет. Настоящая женщина! Черт, стоит только ее вспомнить, как у меня опять встает! Сколько же ей сейчас лет? Семьдесят, по крайней мере! Ты права, действительно мужчины моего возраста кажутся моложе, чем их ровесницы… Ева наверняка не трахается с молодыми людьми лет тридцати пяти. А вот я… Что?.. Ты небось думаешь, что женщин привлекает во мне только статус, а не стояк? Ладно, можешь не отвечать, твой взгляд достаточно выразителен… Извини, если я слишком груб. Да, это, наверное, чересчур, особенно для папаши… Но заранее предупреждаю, что от этой новой роли я не изменюсь! Я слишком люблю женщин, чтобы говорить о них как старик! Надеюсь, я тебя не шокирую?
