Юрий Герт - Ночь предопределений
(А. А. Вадимов, М. А. Тривас. «От магов древности до иллюзионистов наших дней».)
19Итак, раздались шаги, затем стук, и в двери, слегка приотворившейся, показалась голова бомбиста, то есть Сергея Гордиенко. Он скользнул взглядом голубых прищуренных глаз по столу с огрызками яблок в грязных тарелках, с гранеными стаканами в потеках портвейна, потом — по красным, как бы распаренным — впрочем, и в самом деле распаренным — лицам, и с несколько брезгливой четкостью выговорил:
— Тут к вам пришли… Я привел…
И Феликс увидел за отпрянувшим в сторону Сергеем круглое, лоснящееся от улыбки лицо Жаика, надежно укрывшее под этой невозмутимо-добродушной, во всю щеку, улыбкой несомненное удивление перед тем, что обнаружилось в номере. Но возник он не один: из-за его полноватой, коротконогой фигуры выглядывали еще двое, «питомцы Карцева», как про себя именовал их Феликс: юноша в очках, с чрезмерно серьезным лицом и черными, зачесанными к затылку волосами, и девушка с большими, наивно-удивленными глазами и курносым носиком, открывающим всему свету две удлиненные дырочки, оправленные изящным изгибом тонких ноздрей.
Получился невольный антракт, и пока Жаик, искавший Феликса, и «питомцы», искавшие Карцева, познакомились с теми, с кем еще не были знакомы, пока нашлись для каждого и место, и стакан или наспех сполоснутая чашечка, — прошло минут пять, после чего Гронский продолжал, начав прямо с оборванной фразы:
— Так вот, позвольте ответить на ваш вопрос, — повернулся он к Айгуль. — Что и кому можно внушить?.. Всё и всем!.. — Пучки его черных бровей, в странном контрасте с жидкой сединой, сквозь которую розовело темя, встали торчком, и лицо внезапно сделалось каким-то ожесточившимся, даже злым. — Да,— повторил он, обводя всех потяжелевшим взглядом, — внушить можно всё и всем! Это вам говорю я, Гронский, и я отвечаю за свои слова!..
Он резко отодвинул от себя задребезжавшую тарелку и откинулся в кресле.
Ай да маэстро! — подумал Феликс. — Так-таки — всё и всем?..
— Как это? А если я не захочу? Не пожелаю?.. — Айгуль коротко рассмеялась, выпрямилась и капризно тряхнула головой, рассыпав по плечам черные, отливающие синевой волосы.
— Все зависит исключительно от мастерства гипнотизера!
Он провел красным, мясистым кончиком языка по пересохшим губам и с усмешкой посмотрел на сидевшую перед ним Айгуль, — тоненькую, напряженную… С усмешкой козлоногого сатира, взирающего на юную нимфу, мелькнуло у Феликса. Вышло слишком высокопарно. Это портвейн, сказал он себе. Ну-ну, значит, все зависит от гипнотизера…
Рита, сидевшая с ним рядом, расправила подол своего цветастенького халатика, разлетающегося на коленях.
— Вы что же, — сказал Феликс, — полностью отрицаете… в такой вот ситуации… свободу воли?
Самое время поговорить о свободе воли, подумал он. Впрочем, Жаик улыбнулся ему одобрительно, — он сидел на стуле, в одной руке держа чашечку с кофе, а другой полуобняв огромный портфель из порядком облупившейся кожи.
— Что вы?.. — проговорил Гронский, приставив к уху ладонь на манер старинного слухового рожка. — Свобода волн?.. — Брови его крутыми дугами вытянулись вверх.
— Да, свобода воли, — теперь уже упрямо повторил Феликс, чувствуя розыгрыш. — Вы что, совершенно в нее не верите?
Гронский сложил руки на животе, склонил набок голову, посмотрел на Феликса протяжным, одновременно как бы и дивящимся и соболезнующим взглядом — и, артистически выдержав паузу, кротко спросил:
— А вы?
Первым закатился Спиридонов, с восторгом взирая на своего шефа, за ним хохотнул Карцев, остальные заулыбались, в том числе и Жаик.
— А вы, значит, верите?.. — переспросил Гронский.
— В известных пределах… — пожал плечами Феликс.
То ли солнечный луч, преломясь в распахнутой створке окна, вспыхнул в толстом стекле очков Гронского, то ли на самом деле, как показалось Феликсу, в глазах у него блеснули бесовские огоньки.
— Но позвольте, — сокрушенно развел он руками, — в известных пределах… Это в каких — известных? Кому — известных?.. — Он окинул взглядом сидящих в номере, как бы заранее убежденный в их поддержке. — Положим, один человек у меня засыпает на десятой секунде, второй — на двадцатой, а третий… — Он улыбнулся. — О, для третьего мне требуется целых тридцать секунд!.. Это и есть известный предел?..
Он потрогал яблоки, горкой сложенные на тарелке, — одно, другое, и выбрал — небольшое, но самое спелое.
— Брависсимо! — в наступившей тишине хрипло произнес Спиридонов. Он гоготнул, никем, впрочем, не поддержанный.
— Это страшно!.. — поежилась Айгуль.
Вид у нее был совершенно обескураженный.
— Страшно?.. — осклабился Гронский. «Вот именно — осклабился, — заметил Феликс про себя. — И словцо-то дурацкое, а точнее не подберешь…» — Уверяю вас, страшно не это… Не какой-то длящийся полчаса или час сеанс… Вот когда в жизни мы подчиняемся внушению, когда один человек внушает нам любовь, другой — ненависть, а мы при этом полагаем, что действуем свободно, по собственной воле… Вот что, если хотите, страшно!
Он поискал глазами, куда бы выбросить огрызок яблока, и кинул в окно, в хиленький, тянувшийся перед гостиницей палисадничек.
— Ну, это уж, как говорится, из другой оперы, — произнес Феликс, испытывая раздражение из-за той путаницы, непроизвольной или намеренной, которую ощущал в словах Гронского и которую не в силах был так вот, сходу, распутать. — У вас все слишком уж широко трактуется… При чем тут, собственно, гипноз?..
— А как же?.. — вдруг с важностью сказала Рита. — Вы думаете, когда мы были с вами в магазине, и не одном, тут обошлось без гипноза?.. — Она возвысила голос, чтобы всем было слышно, и рассказала, как им удалось раздобыть те самые продукты, которые сейчас у всех были на виду: яблоки, курицу, кофе… — И это потому, что вы обладаете гипнотическими способностями, — заключила она уверенно. — Правда Геннадий Павлович?..
— Несомненно! — заорал Спиридонов. — Какое может быть сомнение?.. Вы только на него посмотрите!..
Но все уже и без того смотрели на досадливо пожимавшего плечами Феликса. Гронский хотел что-то сказать, но Айгуль его опередила.
— Хотите знать, в чем тут дело? — рассмеялась она и впервые за этот день прежним взглядом посмотрела на Феликса. — Тут дело совсем не в гипнозе, а в верблюдах!.. Да, да, в верблюдах!..
Она очень весело, с легкой, но явной примесью злорадства поглядывая на Риту, объяснила, что после вчерашнего вечера по городку разнеслось, будто здесь намерены вскоре сносить все дома, дворы и пристройки, строить новые, многоэтажные корпуса, где уже не будет возможности содержать скот, в частности — верблюдов, а он, Феликс, которого здесь многие знают, выступил против этого — и стал своего рода героем.
То ли вина и кофе изрядно было выпито, то ли разговор, достаточно отвлеченный поначалу зацепил каждого, но в суматошном, азартном споре, который охватил и как бы дополнительным жаром наполнил тесную комнатку, Феликсу померещился отзвук давних студенческих лет… А от студенческих лет мысль его скакнула к бомбисту, в котором тоже было нечто оттуда, из тех времен… Хотя в общем-то и не из тех…
Но дальше, боковым каким-то отростком, эта мысль уперлась в того, в белесых от пыли сапогах, который, здороваясь, протянул ему вместо правой левую руку, и рукопожатие вышло неловким, как и все, что было потом…
Но пока все спорили, и довольно шумно, за исключением разве что девушки, «питомицы Карцева», — она все таращила свои удивленные, наивно-восторженные глазенки, а слова вымолвить не решалась, не в пример своему спутнику, тоже «питомцу», он, впрочем, был вначале до того сдержан, до того сосредоточен на чем-то своем, до того, казалось, издалека прислушивался к спору, что все примолкли, когда он, привстав, сказал негромко:
— Если позволите…
И поправил круглые очки на круглом и по-детски серьезном лице.
— Валяйте, Бек, — с покровительственной грубоватостью разрешил Карцев.
— Однажды мне попалась небольшая статья о судебном процессе, который происходил в Дании в 1954 году, — заговорил Бек, все так же негромко, ровным, даже блеклым, без интонации, голосом. — Процесс был по поводу одного убийства. Убийца двух банковских служащих Пауль Хардруп объявил на суде, что его загипнотизировал и таким образом принудил к убийству Бьерн Шоу Нильсен, который в день убийства находился в пятидесяти километрах от места происшествия. Эксперты действительно установили у Нильсена гипнотические способности. Присяжные признали его виновным. Нильсен был осужден на пожизненное заключение и просидел в тюрьме пятнадцать лет…
Бек произнес все это без запинки, как будто читал находящийся у него перед глазами текст.
