Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце
Однажды я пришел намного раньше условленных тринадцати часов и расположился на скамейке в крытой галерее в глубине внутреннего дворика. На ступеньке лесенки, ведущей во дворик, дремал пес охотничьей породы, пойнтер-кросс. Крупный экземпляр, но судя по нечетким палевым и бежевым метинам на шкуре по и большим лапам, это был еще щенок. Из боковой дверцы вышли три женщины, остановились поиграть с псом. Одной из этих трех была Луиза. Она опустилась рядом с пойнтером на корточки, тот вильнул хвостом. Но этого Луизе было мало, она заставила пса подняться, теребя висячие уши, вплотную приблизила лицо к его морде, ласково что-то приговаривая на генуэзском диалекте. Пес в ответ стал нежно прихватывать зубами ее уши, жмурясь от удовольствия.
Погладив на прощанье поджарую щенячью спину, Луиза поднялась и быстрым шагом пересекла дворик, нагоняя сотрудниц; ее туфельки на плоской подошве едва касались пыльных плит, словно она не шла, а летела. Заинтригованный только что увиденной сценой, я поспешил к лесенке, спустился и пошел за женщинами, держась на порядочной дистанции. Они вошли в какое-то помещение, похожее на школьное. Действительно тут шли когда-то занятия или его просто разделили перегородками на классы и наставили парты? Я так и не понял. Заглянул в окно: Луиза, стоя у доски, что-то рассказывала дюжине вольнослушательниц. На доске она начертила мелом какую-то диаграмму: возможно, схему доставки посылок с продовольствием, вещами и медикаментами или систему их распределения. Левая кисть выразительно двигалась, подчеркивая самые важные детали, лоб морщился от усердия. Черные волосы были зачесаны назад и прихвачены надо лбом красной лентой. Семинар длился не больше пятнадцати минут. Когда Луиза и ее спутницы вышли, я юркнул за колонну. Глянул на часы: оставалось всего несколько минут до часа дня.
Было немного совестно, однако я продолжил слежку. Вот они поднялись на лестничную площадку и у входа в главную комнату, поделенную на несколько рабочих зон, разошлись в разные стороны. Луиза вернулась за свой стол, а я сел на свою «скамейку ожидания». Луиза сняла телефонную трубку и долго спорила с каким-то армейским чинушей, все сильнее хмурясь. Потом взмахнула рукой и, коротко рассмеявшись, бросила трубку. К ней подошла какая-то молоденькая сотрудница, ее я прежде не видел, Луиза стала пересказывать ей телефонный разговор, изображая то себя, то непрошибаемого чиновника. В пылу негодования она даже стиснула запястье слушательницы. Потом взглянула на часы, на парапет со стороны набережной, и ладошка ее вспорхнула к губам. Она достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркало, потом снова стиснула запястье приятельницы и чмокнула ее в щеку, прежде чем идти ко мне. Я смотрел на это все и думал: чем же мне заслужить подобное доверие?
Когда я добрался до этого момента, на острове Перейры уже перевалило за полдень. И как раз на этом моменте я хотел свой рассказ закончить.
– Весьма тонко с вашей стороны, – заметил Перейра. – Опустить занавес на этом месте.
– Не было ничего такого, над чем нужно его опускать.
– Аперитив?
В библиотеке стоял кувшин, наполовину наполненный напитком и подтаявшим льдом. Его хватило на два старинных винных бокала.
– Доктор Хендрикс, вы позволите дать вам один совет?
Перейра был в бежевом хлопковом пиджаке и в рубашке с расстегнутым воротником, который открывал дряблую шею с двумя обвисшими складками по бокам адамова яблока.
Расстраивать старика не хотелось.
– Слушаю вас внимательно.
– Я бы на вашем месте, вернувшись в Англию, отыскал старого командира. Полковника Вариана.
Я даже не сразу осмыслил это, на мой взгляд, беспардонное предложение.
– Если бы я даже захотел это сделать, надо было действовать раньше, гораздо раньше.
– Вас приглашали на встречи ветеранов?
– Разумеется. Но я никогда на них не ходил. Война кончилась, и я мечтал о ней забыть. Потому что не понимал ее. Хотел внушить себе, что ее вовсе и не было. Целиком посвятил себя профессии, избавлению больных от страданий. Я выбрал гражданскую стезю и не желал, чтобы кто-то напоминал мне о военной жизни.
Повисла пауза. Видимо, я высказал свои доводы чересчур яростно.
– Думаю, вас на этих встречах очень ждали, – заговорил Перейра. – Я имею в виду как одного из «надежной пятерки».
– А я всегда думал, что тех, с кем хотелось бы встретиться, там точно не будет. Ужинать в компании офицеров как-то не тянуло. Хотелось увидеть не командиров, а например, Билла Шентона или капрала Стори, Дылду нашего. Ну и других ребят из третьего взвода.
– Не жалеете теперь, что не ходили на эти посиделки?
– Страшно жалею, – признался я, допив коктейль. – Я ведь надеялся, что все пережитое на войне можно будет спокойно отринуть. Был уверен, что в мирной жизни запросто заведу других друзей. Это будут люди, не искалеченные ужасами войны, не испорченные ее жестокостью. Не понимал тогда, что таких друзей мне уже не встретить. Никогда. А когда понял, было слишком поздно.
Перейра кивнул.
– Возможно, он вам поможет. Полковник Вариан.
– Поможет что?
– Разобраться. Восстановить цепочку событий.
– Вы это сказали совсем как психотерапевт.
– Уточняю: он, возможно, расскажет вам, что же произошло. Думаю, вы поняли, о чем я. Ну что, последуете моему совету? Порадуете старого зануду?
– Надо будет подумать.
Вечером на ужин пришел местный мэр с супругой, разговор шел о будущем острова, о причудах местных чиновников. Ни слова о моей жизни, о жизни моего отца или самого Перейры. Утром я поблагодарил старика за гостеприимство, пригласил к себе, но без всякой конкретики, и спустился к calanque, где меня ждало водное такси с гортанно рычащим мотором. Когда катер отплыл, я обернулся, смутно надеясь увидеть на обрывистой оконечности сада Перейру и Полетту, которые машут мне на прощанье. Но там была только шеренга деревьев, а над ними терракотовые промельки плоской черепичной крыши, а ближе, тут, под рукой, – кипящая морская пена за кормой.
Вернувшись в Лондон, я быстро адаптировался к привычной жизни. Просматривая почту, которую миссис Гомес складывала на столике в холле, я очень боялся увидеть конверт с игривым почерком Аннализы, но мой страх оказался напрасным, и меня придавило тяжестью пустоты.
Ритм города не изменился – все та же механическая рутинная кутерьма. Приглушенное ворчание грузовиков на Харроу-роуд в тот момент когда они, набрав скорость, отъезжают от кладбища. Круглосуточно работающие магазинчики с не вызывающими доверия овощами, сигаретами и порножурналами, и по-прежнему негде припарковаться.
Мой автоответчик на этот раз не выдал никаких сюрпризов, обошлось без угроз и обвинений. Я забрал у Гомесов своего Макса. Далее предстояло распланировать дела и встречи на ближайшие недели. Через пару дней мне стало казаться, что никакой вылазки на остров не было.
Прошло еще несколько дней, и мое сознание путаными тропами все же вернулось к пребыванию на острове. Вдруг подумалось, как это, в сущности, странно: увидеть фото отца, который намного моложе меня. Первая реакция – захотелось его защитить, вот такая нелепость. Захотелось оказаться вместе с ним там, в той войне. Только кто из нас тогда был бы главный? У меня звание офицера, он помощник офицера, сержант. Но это армейская субординация, во всем остальном я – его подчиненный. Смогли бы мы стать друзьями? Боюсь, он был бы в ужасе от моих теперешних скептических представлений о мире, от моей житейской искушенности. Но почему, собственно, и каким образом я собрался защищать человека, выпустившего меня в эту жизнь? На самом деле это он должен был меня защитить.
Я поймал себя на том, что частенько возвращаюсь мыслями к принятому мной в штыки совету Перейры. Что уж такого страшного в том, чтобы попытаться хотя бы выяснить, жив ли он вообще, Ричард Вариан? Я послал письмо на его имя в штаб полка и получил в ответ очень теплое письмо, чем был страшно тронут. Он писал, что пошаливает иногда сердце, но в общем-то здоров. И поскольку в ближайшее время никаких ветеранских встреч не предвидится, не могу ли я приехать к ним с Шейлой в Нортумберленд? Правда нам, старым воякам, в присутствии его жены придется выбирать выражения, но ничего, как-нибудь справимся.
В конце октября я прибыл на вокзал Кингс-Кросс, где сел на поезд компании «Бритиш Рейл». Долгие и откровенные излияния доктору Перейре определенным образом подействовали на мою психику: привычная настороженность, не отпускавшая меня после войны, вдруг исчезла. Ну, почти. Любопытство превозмогло все доводы, все сомнения. Билет я купил на утро, чтобы позавтракать в вагоне-ресторане, где пассажиры из первого класса могут торчать хоть до самого прибытия. Официанты в белых кителях подавали жареное мясо и жареные овощи и делали это с удовольствием, то принося, то забирая тарелки у плотно обосновавшихся за столиками клиентов. В Ньюкасле я пересел на другой поезд, потом от станции ехал на такси по шоссе, мимо живописных пригорков и лужков, поделенных каменными изгородями между овечьими фермами.
