Сильвия Аваллоне - Стальное лето
Энрико чинил соковыжималку, в очках он казался гораздо старше. Перед ним стоял ящичек с инструментами, в котором каждый предмет лежал в своем отделении. Он вынимал из ящичка то отвертку, то ключ и затем не глядя клал их на место.
Франческа сидела рядом с ним на кухне, расположенной так, что солнца там почти не бывало. Проснувшись, она надеялась услышать от родителей что-нибудь вроде поздравления с «первым днем учебы», но вместо этого увидела лишь привычные, молчаливые кивки.
Отец поднялся и вставил вилку в розетку: соковыжималка не работала. Тогда он сел и снова ее разобрал. В том, что касалось работы, его терпение было безграничным.
— Оставь ее, купим новую! — прошелестела Роза, но ее голос заглушило бряцание гаечного ключа.
Франческа ненавидела завтрак — то, как безупречно он был сервирован. Салфетки, вставленные в держатель, чашечки на блюдцах, высокие стаканы для сока — все это вызывало у нее раздражение. Франческа еще не доросла до того, чтобы спокойно относиться к мелочам. Когда начинался учебный год, у нее пропадал аппетит. И особенно в те дни, когда ее отец не работал по утрам, с шести до двух.
По телевизору шло утреннее шоу с поваром Лука Джурато, который демонстрировал, как нужно отделять куриное мясо от костей. Его голос был единственным живым в тишине квартире. Франческа, потупив взор, ела порционный джем и наблюдала за отцом с матерью.
Не происходило ровным счетом ничего.
Роза, как всегда, сидела в своем кресле.
Впрочем, недавно ее мать попросила котенка. Однажды утром она проснулась и впервые в жизни потребовала что-то для себя. Она ныла каждый день, и это произвело впечатление на Энрико: в конце концов он принес ей черно-белого котенка, подобранного на территории завода. Он вернулся домой с облезлым зверьком, завернутым в полотенце, и в эти минуты напоминал Шрека из мультика.
Роза вязала шарф, котенок сидел у нее на коленях. Сходи она две недели назад в полицейский участок, а не к врачу, вряд ли ей захотелось бы взять домой кота, который оставляет везде пучки шерсти и царапает диванную обивку.
Энрико упорно копался в соковыжималке. Уже несколько дней он не брился. Франческа была начеку, она откусывала крохотные кусочки печенья и максимально медленно их пережевывала. Она научилась высиживать за завтраком ровно столько, чтобы не получить нагоняй. Во-первых, следовало все съесть (или незаметно спрятать в карман то, что не лезло), во-вторых, сдержать тошноту, а потом, потупив взор, посидеть еще минут пятнадцать, притворяясь, будто смотришь телевизор. И наконец, последнее — осторожно подняться, не царапая стулом пол. Мать так и не купила ворсистые наклейки на ножки мебели, и Франческа не хотела схлопотать пощечину еще и из-за этого.
Если бы мать сходила тогда в полицию, а не к участковому врачу…
Франческа посмотрела на часы и стерла следы апельсинового сока с уголков губ.
Участковый врач — тот самый мерзавец, который зашивал Франческе запястье. Но в представлении Розы, которая родилась в малюсенькой калабрийской деревеньке, только доктора умеют во всем разбираться. Что взять с полицейских? Разве они что понимают? А у врачей, по крайней мере, есть диплом, и зарплату они высокую получают.
В прошлый понедельник Роза набралась храбрости, надела единственное приличное платье и отправилась к доктору. В приемной было полно народу, и Роза долго ждала своей очереди, подготавливая в уме речь. Она повторяла ее от начала до конца раз двадцать, кивая головой, как ученик, который учит урок. Но когда пришло время рассказать все доктору, Роза смутилась, потом расплакалась, а потом еще и расхохоталась.
«Нервный припадок», — заключил про себя доктор и прописал женщине прозак и еще какое-то снотворное.
Франческа поставила чашки в раковину и стряхнула крошки со скатерти. Энрико наконец удалось запустить соковыжималку; он даже улыбнулся, как неуверенный в себе школьник, который сумел правильно решить уравнение.
Доктор Сатта мог бы связаться с социальными работниками, посоветовать ей адвоката. Но в его обязанности не входило решение семейных проблем — неразрешимых семейных проблем.
Теперь Роза все время тихо, с отсутствующим видом улыбалась. Она одинаково улыбалась и дочери, и окну, и коту — кому и чему угодно. И Франческа начала ненавидеть мать. Ей все чаще приходилось выполнять работу по дому, потому что мать очень быстро уставала.
По ночам Франческа слышала их. Через дверь, через глухой темный коридор до нее доносились размеренные звуки: толчки, усиливающиеся по нарастающей, хриплые стоны… Стены были тонкими, чего ж тут не услышать. Франческа замирала, натянув на себя простыню, засунув голову под подушку, и почти не дышала, как загнанное животное. Ей хотелось одного — не слышать этих толчков, этих ужасных хрипов, доносившихся из комнаты родителей. Эффект прозака…
Схватив рюкзачок с тетрадями, Франческа с чувством бесконечного отвращения к этим животным махнула им от порога рукой и аккуратно закрыла за собой входную дверь. В восемь она встречалась во дворе с Лизой. Им предстояло ехать на велосипедах в горку вплоть до Монтемаццано, где располагался комплекс учреждений среднего образования второй ступени. Звонок звенел в пятнадцать минут девятого.
Десять лет назад старшеклассники учились в центре города, в старых трехэтажках, окна которых выходили на море. На перемене можно было выскочить во двор, чтобы поцеловаться или покурить. Теперь образовательный комплекс перевели ближе к шоссе, в четыре цементных блока между облезлым футбольным полем и бензозаправкой. Перед комплексом, как наглядное пособие, высились трубы «Луккини».
Франческа попрощалась с Лизой у корпуса, где находился лицей. Она всегда прикасалась к Лизе только щекой, но не губами. За решеткой стоял скутер Анны. Бросив на него взгляд, Франческа побежала к четвертому корпусу, где располагалось профессиональное училище.
Звонок одновременно звучал во всех корпусах. Едва переступив порог нового класса, Франческа услышала восхищенное улюлюканье со всех сторон.
— Вот это телка! — хором голосили придурки мужского пола, пока она шла между рядами к самой последней парте у окна.
Ее окружали почти одинаковые лица. Класс на восемьдесят процентов состоял из парней — многие из них были второгодниками, и многие жили на улице Сталинграда. Закон обязывал их учиться, поэтому они и ходили сюда — протирать штаны.
Отсидев свое за партой, все они окажутся на заводе — кто-то будет варить сталь, кто-то возить нагруженные вагонетки.
Франческа открыла рюкзак и выложила перед собой тетрадь с ручкой. Она не обращала внимания на непристойности. Спроси ее, она бы не смогла объяснить, зачем здесь находится. Закон не может быть достаточной мотивацией, если в реальности все обстоит по-другому. Не все могут и не все хотят учиться.
Франческа даже не обернулась посмотреть на девушку, севшую рядом с ней. Все равно это не Анна.
Мрачными, полными грусти глазами Франческа неотрывно смотрела в окно. Она не отвечала на вопросы: «Эй, как тебя звать?» или «Эй, ты куда пойдешь после занятий?» Ее не интересовали ни географические карты, ни периодическая таблица Менделеева. И ей не хотелось знать имя соседки по парте.
Взор Франчески был прикован к зданию напротив.
Там училась Анна. Между зданиями проходила разделительная полоса — поистрепавшаяся сетка-рабица. Дыры в ней свидетельствовали о том, что кто-то уже пытался пробраться на ту сторону.
Тем не менее это невозможно. Существуют миры, которые не сообщаются между собой, и недостаточно проделать дырку в сетке, чтобы начать новую жизнь.
Франческа еще не знала точно, где находятся окна Анны, но после занятий Лиза все расскажет. Тогда Франческа каждое утро сможет смотреть в этом направлении… в надежде увидеть подругу. Конечно, Франческа была уверена, что больше никогда не заговорит с Анной. Более того, она собиралась ненавидеть ее до скончания времен. Иногда Франческа представляла, как бы Анна отреагировала, увидев ее мертвой, — воображала ее лицо в тот момент, когда она, Анна, обнаружит ее труп, висящий на столбе. Интересно, она будет испытывать чувство вины?
Франческа была готова смотреть в окно все время, пока длятся занятия, пристально вглядываясь в каждую тень. Ей хотелось увидеть Анну…
В тот же день Элена проснулась в своем доме в Кампилье, прошла в гостиную и через огромное окно окинула взором поля, оливковые рощи и виноградники, тянувшиеся до самого моря. Там же, у моря, высились заводские трубы Пьомбино.
Из ее окон можно было рассмотреть очертания Эльбы: груда скал в мягкой дымке.
Элена пила кофе и размышляла. Не было никакого смысла ехать в Пизу или Флоренцию, если ее дом здесь, среди этих полей, рядом с морем и башнями Популонии.
