Вадим Давыдов - Год Дракона
– А если кому-нибудь нужно попробовать, чтобы разобраться, кто он или она на самом деле?
– Вам нужно? – он развернулся к Елене, и она от этого движения опять чуть не вздрогнула. – Нет? И мне тоже. Я здоров. А больные пусть болеют себе, сколько влезет. Только тихо. Пусть не суют мне в лицо свои болячки и не говорят, что это нормально, а болен на самом деле я.
– Ну, у нас в стране ваша мечта, можно сказать, воплотилась в жизнь…
– Да. И мне это нравится. Всякая свобода должна иметь границы, иначе она превращается в хаос. Понимаете?
– Пока не очень. Но это меня как раз не удивляет. Что меня по-настоящему удивляет, так это отсутствие сокровищ… Где ваши сокровища, пан Данек? В таком кабинете может поместиться весь Ван-Гог с Матиссом… Вы их специально велели снять перед моим приходом?
– Дорогая, вы просто неподражаемы, – отсмеявшись, Майзель достал из кармана крошечный брелок дистанционного управления и нажал на кнопку. Столик перед диваном распахнул свои недра. Майзель достал оттуда вазу с фруктами, два конических бокала, бутылку какого-то ликера и вернул столик в исходное положение. – Простите, что сразу не предложил… Разволновался. Все-таки не каждый день доводится встречаться с акулами пера и волками ротационных машин.
– Шакалами.
– Что?!
– Шакалами ротационных машин.
– Пани Елена, вы просто чудо, – проникновенно сказал Майзель, наливая себе и ей по «на два пальца» густого темного напитка. – Вы сбиваете мои мысли на лету. Просто слово «шакалы» не показалось мне в данном случае уместным. Я, с позволения сказать, повержен и раздавлен. Если вы перехватываете цитаты прямо у меня с языка, то я просто не знаю, как помочь вам узнать меня еще ближе.
– Мы, вероятно, читали одни и те же книги, пан Данек.
– У-гм. Весьма вероятно. Перелистывать успеваете?
– Один – один, пан Данек, – Елена улыбнулась, но глаза ее сердито сверкнули.
– Спасибо, дорогая. Но с радостью подыграю вам в следующей партии, – он поднял бокал и обворожительно улыбнулся. – Ваше здоровье, пани Елена!
– Очень трогательно, – она сделала крошечный глоток и поставила бокал на столик. – Вы не ответили на мой вопрос по поводу сокровищ.
– Мне не нужны никакие сокровища, – покачал головой Майзель. – Я что, похож на идиота, который носится по аукционам и скупает всякую мазню? Я думаю, что людей, которые покупают картинки маслом за миллионы хрустящих долларов, нужно лишить возможности творить этот разврат, ограничив их дееспособность. Я, кстати, постоянно именно этим и занимаюсь… Так что у меня полно дел без всяких глупостей. Я лучше больницу в Намболе построю и буду двадцать лет платить зарплату персоналу…
– Капиталы на службе народа, – фыркнула Елена. – Какая идиллия! То, что вы не идиот, очевидно. Но не нужно пытаться сделать идиотку из меня, договорились?
– То есть вы мне не верите? – Майзель озадаченно уставился на нее. – Я что, так позорно неубедителен?
– Конечно, неубедительны. Я еще ничего толком не слышала, чтобы решить, убедительны вы или нет. – Елена вздохнула и сделала еще один крошечный глоток. – Возможно, человеку вашего масштаба и чужды попытки разместить капитал в произведениях искусства, я вполне это допускаю. В конце концов, ни Сталин, ни Гитлер не были стяжателями, в отличие от своих подельников…
– Ого. Какой ассоциативный ряд… Думаете, я рассержусь?
– Не думаю. Скорее, вам это должно польстить, если я все правильно понимаю… А иначе… Для чего же вся эта мощь? Все эти спецслужбы – не разберешь, где кончаются королевские разведка и армия и начинаются ваши? Вся эта военная машина, с космосом в придачу? Фискальный контроль, который не снился даже Сталину? Чтобы строить больницы в Катманду? Или чтобы защитить нас, бедненьких, от исламских фанатиков? Это даже не смешно, пан Данек.
– Я знаю, что вы не хотите, чтобы мы вас защищали. У вас явный суицидальный синдром… Хорошо. Допустим. Изложите вашу гипотезу. Надеюсь, она достаточно правдоподобна.
– О, с легкостью. Вам просто нужна неограниченная власть. Собственно, вы уже почти достигли ее… Вы срослись с государством в единое целое. Вы думаете, мне неизвестно, что вы можете позвонить среди ночи, например, министру обороны…
– Обязательно. И королю могу позвонить. Ну, не ночью, они же люди, а не драконы, им нужно все-таки спать, хоть немного, но рано утром… Рано утром могу. А они, соответственно, мне. Если нам нужна помощь друг друга.
– Помощь?!
– Да, дорогая. Именно помощь. Вы полагаете, что неограниченная власть в этом и состоит? Хорошо, примем, как вы говорите, за рабочую гипотезу. А, как вы думаете, для чего мне неограниченная власть?
– Чтобы чувствовать эту власть, – пожала плечами Елена. – Чтобы ощущать ее каждую секунду. Чтобы одним нажатием кнопки казнить и миловать… Как захочется. Власть сама по себе есть одно из высочайших и изысканнейших человеческих удовольствий. А неограниченная власть – это неограниченное удовольствие. Абсолютное. Разве это не восхитительно?
– И вы полагаете, что подобной формулой можно описать цели, которые я поставил перед собой?
– А разве нет? По-моему, довольно-таки завершенная картинка. Страшноватенькая такая, но зато…
– Подождите, дорогая. И много людей разделяют вашу точку зрения на сей предмет?
– Думаю, значительно больше, чем вы можете себе представить.
– Почему тогда голоса ваших единомышленников так занудно однообразны?
– Ну, это тоже объяснимо. Вы сами довольно однообразны. Потом, вам удалось купить очень многих. Но не всех, поверьте.
– Я действительно что-то важное упустил, – Майзель, прищурившись, посмотрел на Елену. – Что-то ужасно важное, если вы действительно так думаете. Вы действительно так думаете? Или это такая журналистская провокация?
– Журналистика всегда балансирует на грани провокации. Но лишь на грани… Да, я действительно так думаю.
– Но тогда вам должно быть очень страшно. Ведь будучи столь ужасным и хладнокровным чудовищем, я могу легко приказать вас… аннулировать. Вместе с вашим глубоким пониманием ситуации. А?
– Пан Данек. Оперетта – не ваш стиль.
– Обязательно… Пани Елена, я должен вас огорчить. Ну, или, по крайней мере, разочаровать. Я таки буду строить больницу в Катманду. И во многих других местах. И школы тоже. И пансионаты для одиноких и беспомощных стариков. И университеты, в которых не будет юродивых дервишей с Кораном и Марксом наперевес, тоже. И защищать вас от фанатиков, кстати, не только исламских. И учить голодных прокормиться. И разрабатывать сорта сельскохозяйственных культур, которые кушают на завтрак вредителей, а к обеду созревают для уборки. И буренок, состоящих из одного вымени, буду делать. И массу прочих чудовищных вещей. Проблема в том, что это невозможно без суперсовременных технологий, тотального финансового контроля, повсеместной широкополосной связи и королевской воздушной пехоты с тактическим ядерным оружием пятого поколения и космическим базированием. Чтобы всякие дервиши, варлорды, полевые командиры и прочая нежить не смели даже приближаться к моим складам продовольствия и медикаментов. Чтобы знали: тронешь учительницу, священника или доктора, – и все, ты мертвец. Протянешь ребенку гранату – ты покойник. Вякнешь, что я покушаюсь на суверенитет и религиозную свободу, отрубая пальцы виртуозам клитороэктомии – ты труп. Только так это работает, пани Елена. Понимаете?
– Великолепно. Особенно мне понравилось про клитороэктомию. Немного мужчин на свете способны произнести это слово без запинки, и еще меньше представляют себе, о чем, собственно, речь. Браво. Тут я с вами полностью солидарна… А позвольте узнать, для чего вам требуются эти самые трансгенные растения и животные, о которых вы говорите? Неужели для того, чтобы накормить голодных?
– Именно. И чтобы леса в пойме Амазонки не исчезали с такой скоростью. И чтобы на сбор урожая требовалось в разы меньше пресной воды и энергии. И чтобы продукты были дешевыми…
– А о последствиях мутаций вы случайно не забыли?
– Нет. И методики, и подходы, лежащие в основе изучения трансгенных культур и животных слишком молоды и ангажированы для того, чтобы вы и ваши друзья всерьез имели основания говорить о последствиях.
– А вы?
– А я и не говорю, – пожал плечами Майзель. – Мы вкладываем немыслимые деньги в информационные технологии, и могу сказать уже сегодня – последствия хотя и есть, но на много порядков мягче, нежели последствия применения химических удобрений и бесконтрольного расширения посевных и пастбищных угодий. И потом. Человечество уже много тысяч лет питается трансгенной пшеницей и трансгенным мясом трансгенных домашних животных. То, что благодаря современным технологиям нам на создание новых пород и сортов требуются месяцы, а не тысячелетия, мне не может не нравиться. И мне нравится. Вот как хотите…
