Роберто Пацци - Конклав
– Вы представляете, что вы наделали; как вам могло прийти такое в голову?
– Ваше Высокопреосвященство, эта моя вина… хотел спровоцировать моих друзей.
– Я должен был следовать, после первого же движения…
– Но это был единственный способ заставить всех замолчать, нам бы больше не удалось справляться с их вопросами… мы были уверены, что помним весь ритуал целиком, иначе… – ответил секретарь епископа из Луанды.
– Говорите, пожалуйста, по одному, не все сразу! Здесь и так довольно всякого шума, – напал на них кардинал, заметивший вернувшихся к нему в кабинет кур, хватавших падающих со стен скорпионов.
– Говори ты, Марангу, поскольку мне кажется, что именно ты был автором этого подвига, – добавил кардинал, понизив голос.
И последовало долгое и шумное объяснение с попыткой убедить его в невинности их проделки.
И этот человек, который хорошо был знаком с секретами ритуалов и магии, взятых им из тех же древних истоков родового племени, размахнулся со всей своей могучей силой – рука просилась сама по себе, – размахнулся как бы в шутку и… Но в этом дворце он не мог себе позволить непринужденно играть в свои игры.
Здесь, в этом дворце все было иначе; нельзя было показывать свое превосходство и знание того ритма, который сидел во всем его теле: в тоне и оттенках голоса, в дыхании и шаге; в зависимости от этого ритма он мог вдруг подняться или мгновенно заснуть. Потому что то, что было в этих святых дворцах, лишало его возможности своим способом закрыть фреску «Страшный Суд», отбросив орду адских насекомых, устроившую засаду и способствующую падению Адама. Вечный выбор между Добром и Злом. Передышка в несколько мгновений – вот свобода от цепей становления и прогресса. Обряды пришли из других столетий истории, с другой части земли, далекой от Рима, где Спаситель показывает Свой Лик иначе: существовать в чистоте, вне тюрьмы прогресса, вне времени, с возможностью оказаться на несколько мгновений в вечности. И это то, что монсеньор Марангу, сопровождаемый своими неопытными помощниками, смог пробудить в каждом участнике: исступление, самозабвение, буйный танец. При этом он освобождался сам и хотел освободить других от борьбы Добра со Злом – несостоятельность слабой памяти бедного Марангу.
Прелат, рожденный в том же регионе Африки, что и кардинал, слушая строгий выговор, не отвечал, вероятно понимая глубину возмущения своего старшего товарища. Только в конце он задал вопрос, обращенный, может быть, больше к себе самому, чем к архиепископу:
– Почему Спаситель сделал нас такими слабыми?
– Потому, Марангу, что он нас сделал свободными, – отпарировал Угамва.
19
«Deus amentat quos vult perdere…» – прочитал поздно ночью в старом комментарии Sermons[59] Жака Боссюэ[60] кардинал из Милана Альфонсо Черини.
Эта цитата комментатора из Книги Пророка Захарии пришлась кстати. Да, это так: Бог лишает разума тех, кого Он хочет обречь на муки ада… Так случилось и в этих стенах, думал он, сидя за столом с толстой книгой в руках. Вот уже три месяца книги – несколько томов, привезенных им из его миланской библиотеки, – единственная компания, которую он предпочитает в этом заточении.
Теперь мера воздаяния – максимальная: этот дьявольский танец по всем комнатам святого дворца! Кто будет сомневаться в том, что Зло, которому удалось войти в самое сердце христианства, не победило в борьбе с Добром именно в этот момент?
И что же: изоляция от всего мира, чему, согласно традициям, следовал конклав, уже перестала быть условием мудрости и идеала? Теперь Черини понял, что его ввергли в западню эти, вызвавшие Зло, из-за его страха перед ними. Знал, что контакты с внешним миром ослаблены. Знал, что католики из разных частей мира выступают с предложением отделиться от Рима… Чувствуют, что их забывают, и больше не заинтересованы виться вокруг стен Ватикана. Стратегия Зла очень тонка: игра и ужас, лукавство и насилие, развлечение и фолия, аллюзии и произвол.
«Deus amentat quos vult perdere…» – да, это верно!
Как будто волшебник разбудил всех, расслабил, и вот они, все министры Церкви, поддавшись соблазну и не стыдясь, впрочем, как и он сам, собираются в бастионе Сан Джованни. В его памяти воскресли призраки библейских бедствий, схожих с наступлением на святые дворцы дьявольских животных: крыс, скорпионов и летучих мышей. И чувство реальности не помешало возникшему желанию убежать отсюда, как пытались это сделать те двое его собратьев из-за клаустрофобии. Ах, как Зло поразило своей изворотливостью и мерзким видом в виде орды скорпионов, напавших на фреску «Страшный Суд». Как омрачило изнуренные души этого эфемерного совета утреннее исчезновение картины, бывшей еще накануне вечером целой. И в конце концов… Зло взялось насильственно развенчивать их старые тела этой дикой пляской святого Витта[61] всю ночь, ударив в самое сердце Святой Коллегии. Однако еще страшней – это выбор одного из Африки! Хотя теперь уже ясно, с этим слишком поторопились. И еще один удар по конклаву: мистическая, тихая и такая неожиданная смерть Дзелиндо Маскерони, «краеугольного камня» строгого католицизма. Да, за эти три месяца два его собрата ушли в лучший мир: епископ из Буэнос-Айреса и Маскерони. Что и говорить, – и их смерть тоже оставила тяжелый след в умах кардиналов, особенно близких к ним по возрасту.
А эта мысль о безумии, что он только что нашел в комментариях Боссюэ, подтверждает происходящее. Ах, какое несчастье пало на них – этот укус тарантула безумного танца! Нет, укрываясь в архаичности Африки с ее магической мыслью не отступать от натуры, что якобы спасет Церковь при папе-африканце, никогда не угнаться за молодостью мира. Нужно выходить на более высокий уровень, к традициям римского духа, к божественному равновесию между миром варваров и римским миром, в чем и рождается современность, продолжая жить в наследовании апостолу Павлу, римскому гражданину Тарсуса, принесшему преимущество Риму, как флаг. Мир все еще нуждается в центре, в маяке, в пастыре. Креститься в африканских водах – какая дикая иллюзия возвращения в молодость! Традиция не исчезает со временем, прошлое – это не арабеска дыма, чтобы можно было так просто разогнать ее, чтобы понимать суть вещей по-новому. Прошлое – это скала традиций: сокровище. Поэтому он, Альфонсо Черини, должен наследовать святому Амброджо и святому Карло Борромео,[62] должен верить в свою кандидатуру на папский престол.
В то время, когда кардинал – архиепископ из Милана глубокой ночью читал знаменитого француза Боссюэ, задумавшись над приведенной латинской фразой, неподалеку от него, в том же самом дворце, Контарини вернулся в свою комнату. Вернулся из казармы швейцарской гвардии, где ужинал с Хансом Капплмюллером. После обильных возлияний на ногах было не удержаться. Приходилось смотреть – куда ставить ноги, – не разбудить бы кардинала Мальвецци. Последним делом будет показаться ему в таком виде. Прислонился ухом к двери, ведущей в кабинет кардинала. Абсолютная тишина. Осторожно открыл дверь. Лунный свет заливал письменный стол и деревянный пол. Все на месте: газеты, требники, документы, письма, книги, ручки, резинки, карандаши, лекарства, фотографии кардинала с его соучениками по туринской семинарии. Тот порядок, который он сам установил несколько часов назад, перед уходом, не зная когда сможет вернуться. Виден был свет из-под двери в спальню кардинала – читает, впрочем, как всегда, допоздна, как и в ту ночь, когда адский танец в бешеном ритме проходил по всему дворцу.
Вон он свет из-за матового с темножелтым оттенком стекла того окна, что напротив окон кардинала…
Когда в шесть утра прозвенел будильник, он на мгновение не узнал свою комнату, так глубоко уснул. Поспать бы подольше после вчерашней выпивки!.. Но комната уже наполнялась еле слышными звуками. Да, кардинал встал и ходит по кабинету, ждет его. Взял пачку сигарет, подаренную Капплмюллером. Улыбнулся. Вид кур в дневное время его не волновал… Дал им поесть…
И все пошло своим чередом…
Прислуживал архиепископу во время мессы, но из-за сильной простуды после того дикого танца все делал с большим усилием. Заметил свое безразличие к курам, которые уже бродили повсюду. Чуть-чуть его беспокоила новость, которую ему доверил вчера Ханс: есть план заменить молодых секретарей и капелланов на пожилых, уже прибывающих из разных епископств.
Во время мессы Этторе Мальвецци облегченно вздохнул: его секретарь поздоровел – стал предупредительным и точным. И это после того, как отсутствовал весь вечер – почему было не предупредить, где он будет… Кардинал погасил свет только после его возвращения.
Пунктуальные, они к без пяти минут девять были уже у дверей Сикстинской капеллы, где должно было проходить очередное голосование, пропущенное накануне.
