Эдуард Тополь - Братство Маргариты (сборник)
– На каком основании?
– Не имеете права!
– У нас свободная страна…
Но судья был непререкаем. Он дождался, когда пресса унесет свои телекамеры и все остальные тоже покинут зал. В зале остались только Мария Малышкина, трое обвиняемых – Карпатый, Царицын и Сорокин, – их адвокат, молоденький районный прокурор и стенографистка. После чего судья объявил:
– Итак, слушается дело об изнасиловании Марии Малышкиной ее одноклассниками Олегом Карпатым, Евгением Царицыным и Алексеем Сорокиным, которое случилось четырнадцать лет назад. Стороны имеют ходатайства?
– Я имею, – встала Мария Малышкина.
– Слушаю.
– Я хочу забрать свое исковое заявление и прошу прекратить дело.
– Почему? На вас оказали давление?
– На меня оказывали давление, но заявление я забираю не поэтому.
– А кто и какое на вас оказывал давление? – спросил молодой прокурор.
– Назавтра после публикации статьи мою дочь избили.
– Кто ее избил?
– Она не говорит.
– Со дня публикации прошло три месяца, и, значит, ее избили три месяца назад. Почему же вы тогда не забрали свое заявление?
– Я же сказала: я забираю заявление не из-за этого.
– А из-за чего?
– Из-за того, что я верующая. Я съездила в Петербург к Пресвятой Ксении, и она велела мне их простить. – Мария впервые повернулась к обвиняемым: – Я вас прощаю. Идите с миром.
И – не сводя взгляда с Сорокина – перекрестила всех троих.
Сорокин не отвел глаз, он смотрел на Марию, и в глазах его было изумление, благодарность и еще что-то неясное, но ликующее…
Однако молодой прокурор сказал:
– Ваша честь. Прокуратура протестует. Факт изнасилования имел место, обвиняемые его не отрицают. А то, что истица забирает свое заявление, для правосудия значения не имеет. Правосудие должно свершиться, и преступление должно быть наказано.
Судья повернулся к обвиняемым:
– У вас есть ходатайство?
Но Сорокин не отреагировал, он продолжал неотрывно смотреть на Марию. Зато встал адвокат обвиняемых:
– Есть, ваша честь. Я, как адвокат обвиняемых, хочу обратить ваше внимание на несколько обстоятельств чрезвычайной важности. Во-первых, прошу учесть, что преступление было совершено не этими взрослыми людьми, а несовершеннолетними подростками. То есть мы имеем если не юридический, то моральный казус – можно ли взрослых людей судить за хотя и очень серьезное, но, по сути говоря, детское правонарушение?
Прокурор вскочил:
– Я протестую…
Но адвокат поднял руку:
– Минуточку, я не закончил. Суть моего ходатайства в другом. Ваша честь, перед вами трое взрослых, состоявшихся людей, которые еще три месяца назад пользовались огромным уважением в городе и в своих семьях. Обращение в суд гражданки Малышкиной и последовавшая за этим публикация в газете буквально сломали их карьеру и разрушили жизнь. Доктор Царицын лишился всех пациентов – теперь, как вы понимаете, к нему как к гинекологу не обращается ни одна женщина. Олег Карпатый лишился звания депутата городской думы. А у полковника Сорокина распалась семья. Таким образом, ваша честь, они уже понесли наказание, и даже если бы вы действительно «отпустили их с миром», как выразилась тут истица, они свое клеймо и свой крест будут нести теперь всю жизнь…
– Так в чем ваше ходатайство? – спросил судья.
– Очень простое: по просьбе истицы закрыть дело.
Но молодой прокурор вновь вскочил:
– Ни в коем случае! Прокуратура протестует! Ваша честь, адвокат обвиняемых выставил тут своих клиентов этакими пострадавшими овечками – семья распалась, звания лишились, пациенток лишились! Но вы-то прекрасно знаете, что все эти три месяца весь город был расколот надвое, причем большая половина, да что там половина! – восемьдесят процентов почему-то кошмарили именно истицу, именно пострадавшую! Я не знаю почему, я не знаю, что у нас за люди, но именно за то, что она назвала насильников и подала на них в суд, – именно за это ее же публично кошмарили и угрожали побоями, а дочь ее действительно избили. И потому – несмотря на христианское смирение и всепрощение гражданки Малышкиной – я от имени прокуратуры настаиваю на судебном разбирательстве по существу.
Судья деревянным молотком стукнул по столу:
– Суд удаляется на совещание.
И ушел, а следом за ним вышли молодой прокурор и стенографистка.
Дорогой читатель! Позволь мне прервать мое повествование и предложить тебе несколько вариантов финала этой истории. То есть представь себе, пожалуйста, что ты посмотрел эту историю в кино и в самом конце фильма на экране вдруг появляется надпись:
Финал истории по выбору зрителей вариант первый:
В зале остались только обвиняемые со своим адвокатом и Мария Малышкина. И томительная пауза повисла между ними.
Но Сорокин прервал ее.
Он встал, подошел к Марии и опустился перед ней на колени:
– Маша, ты правда меня простила?
– Правда, встань… – тихо ответила Мария. Слезы подступали к ее глазам.
– Сердцем простила?
– Да, сердцем. Встань, Алеша.
– Ты святая…
– Встань, Алеша…
Но он, стоя на коленях, взял ее руку и поцеловал:
– Спасибо за дочь, Маша. Она моя дочка. Я… я хочу ее удочерить…
За кадром звучит романтическая мелодия группы «Дважды два».
Под эту музыку Сорокин, Мария и Ивана выходят из здания суда.
И снова надпись:
Вариант второй
Судья возвращается в зал заседаний.
– Встать! Суд идет!
Судья занимает свое место и объявляет:
– Решением суда Олег Карпатый, Евгений Царицын и Алексей Сорокин приговариваются к двум годам исправительно-трудовых работ условно…
Карпатый, Царицын и Сорокин триумфаторами выходят из здания суда.
За кадром звучит бравурная песня группы «Дважды два».
А когда вслед за триумфаторами на улице появляются Мария и Ивана, толпа свистит, улюлюкает и швыряет в них яйца и помидоры…
Последняя надпись:
Вариант третий
Судья в своем кабинете набирает номер на мобильном телефоне.
– Алло, Николай Петрович, это я… Ну я не знаю, как быть… С одной стороны, истица сама забирает свое заявление, а с другой стороны, прокуратура требует… Что? Нет, ну вы же губернатор, как вы скажете, так я и…
Отъезд камеры. Музыка или песня группы «Дважды два», в этой песне открытым текстом зрителей спрашивают, какой вариант финала они предпочитают или считают наиболее реалистичным.
Р.S. От автора: Дорогой читатель, мне очень интересно, какой финал вы хотели бы увидеть на экране. Напишите мне на адрес Издательства АСТ:
Москва, Звездный бульвар 21, Издательство АСТ, художественная редакция, Эдуарду Тополю.
Ритуальное убийство
Театральный процесс в двух действиях и четырех стенограммах
Председатель суда, Прокурор, Судебный пристав, Стенограф
Поверенные гражданской истицы: Замысловский, Шмаков, Дурасевич
Адвокаты защиты: Карабчевский, Грузенберг, Маклаков
Эксперт обвинения: патер Пранайтис
Эксперты защиты: профессора Троицкий, Коковцов, Тихомиров
Журналисты, мальчишки
Киев, 20–28 сентября 1913 года
Желательно до начала спектакля воссоздать в фойе театра обстановку Киева во время судебного процесса по делу Бейлиса – репринты газет «Киевлянинъ» и «Русские ведомости» с репортажами Короленко и Бонч-Бруевича из зала суда, листовки «Черной сотни» и «Двуглавого орла» с призывами к еврейским погромам и требованием выселить евреев из России, «Обращение к обществу» Максима Горького, Мережковского, Блока и еще семидесяти писателей и общественных деятелей в защиту Бейлиса, фотографии Бейлиса и участников процесса, прочие документы, которые можно в изобилии найти в библиотеках и в Интернете.
По радио могут звучать лозунги антисемитских митингов, которые происходили перед зданием суда.
Действие первоеЗал судебного заседания.
Входят Поверенные представители истца и Адвокаты защиты, рассаживаются.
Затем входят Стенограф и Судебный пристав с Экспертами.
Стенограф садится за свой столик, раскладывает блокноты, чернильницу с пером.
Судебный пристав (показывает Экспертам их места): Вам сюда. Садитесь.
Эксперты садятся.
Входят Председатель суда и Прокурор.
Судебный пристав: Встать. Суд идет!
Все встают[1].
Судебный пристав (подходя к рампе, в зал, зрителям): Господа присяжные заседатели! По законам Российской империи при начале судебного заседания и появлении Председателя суда все обязаны встать. Извольте встать, господа! (Настойчиво.) Извольте! И вы, барышня! И вы, сударь! (Добивается, чтобы все зрители встали. Председателю суда.) Ваша честь!
Председатель, выдержав паузу, садится.
