Татьяна Булатова - А другой мне не надо
– Сейчас? – спокойно уточнил майор-отставник.
– Завтра! – обнадежил его замгубернатора и, махнув рукой, приказал отправляться домой.
– Я не тороплюсь. – Алпатыч был готов служить не за страх, а за совесть.
– Зато я тороплюсь, – заверил его Бравин и решительно покинул свой кабинет прежде, чем его личный секретарь успел сообразить, как быть дальше.
Тех десяти минут, что Анна Викторовна Гольцова просидела после разговора с замгубернатора, уставившись перед собой в одну точку, оказалось вполне достаточно, чтобы засомневаться в правоте своих действий. По большому счету, никакой уверенности в том, что Руслан Викентьевич заговорит с ней о чем-то личном, у Ани не было. Мало того, не исключено, что совет, о котором говорил тот, вообще не имел отношения к нему как к человеку и вполне мог быть связан с какими-то профессиональными или кадровыми вопросами: Бравин в Администрации – человек новый. «В любом случае, – строго осудила себя Гольцова, – никто не давал мне права разговаривать с ним таким образом, а уж тем более бросать трубку».
Чувствовать себя виноватой было довольно неприятно, поэтому Анна тут же постаралась найти аргументы в свое оправдание. «С другой стороны», – начала было она и тут же остановилась. Никакой «другой стороны» не было. Ей, и Аня себе в этом откровенно призналась, просто захотелось поставить Бравина на место за то, что вчера тот не проявил той должной заинтересованности, которая заставила бы ее махнуть рукой на все условности и просто уехать с ним в гостиницу. «Да он просто струсил!» – скривилась Гольцова и на минуту успокоилась. Но ровно на минуту, потому что такое же обвинение смело можно было адресовать и ей самой. «Чему быть – того не миновать», – усмехнулась Аня и мысленно представила, где сейчас находится Бравин. Почему-то она была уверена, что он уже вышел из своего кабинета, спустился вниз, пересек площадь и, миновав вахту, уже стоит в вестибюле главного корпуса в ожидании лифта. «Или поднимается по лестнице», – внесла последний штрих Гольцова и приготовилась к тому, что через пару минут Вика сообщит ей о появлении Бравина. Но ни через пять минут, ни через полчаса, ни через час Руслан Викентьевич так и не появился. И обескураженной его отсутствием Анне Викторовне Гольцовой не осталось ничего другого, как отправиться домой не солоно хлебавши.
О том, что Анна почувствует себя обманутой и обидится, Бравин, разумеется, подумал. Но что делать, если решительность, с которой он покидал свой кабинет, оставила его прежде, чем он дошел до главного здания Администрации. «Кому это все нужно?!» – неожиданно запаниковал Руслан Викентьевич и замедлил свой шаг, сделав вид, что наблюдает за тем, как нарезают разнообразные вензеля катающиеся по площади роллеры. «Ну, приду… – рассуждал Бравин. – И что? «Здравствуйте, дорогая Анна?» «Здравствуйте», – ответит она. Что дальше? Дальше-то что-о-о? Ничего? Вот то-то и есть, что ничего!» «А если так?» – попробовал переиграть Руслан Викентьевич, но снова ничего не получилось, потому что слова никак не хотели складываться в предложения. «Тогда зачем?» – прижал себя к воображаемой стене Бравин и с облегчением обнаружил, что незачем, что слишком хлопотно и что не хочется выглядеть дураком. «Не пойду я никуда», – принял решение Руслан Викентьевич, но совсем некстати всплыла в памяти пантелеевская история про честное слово, которая когда-то так потрясла его детское воображение, что, став отцом, он даже Леньке ее в воспитательных целях рассказывал. «Дал слово – держи».
«Идти или не идти?» – заколебался Бравин и заскользил взглядом по площади в поисках каких-то знаков, которые могли бы подсказать правильное решение. Но, как назло, ничего особенного не происходило. Все так же метались из одного конца площади в другой роллеры, рядом с ними грохали досками скейтбордисты, на безопасном расстоянии от них толпились наблюдатели, играла музыка… «Ничего, черти не боятся!» – поразился Руслан Викентьевич смелости любителей экстремальных видов спорта и ни с того ни с сего загадал: «Если кто-нибудь из них в течение пяти минут грохнется на землю – поеду домой. Нет – сдамся».
«Время пошло!» – мысленно скомандовал Бравин и с пристрастием стал следить за особо отчаянными роллерами и скейтбордистами. Быстро определив среди них «лидеров», Руслан Викентьевич замер и через секунду сообразил, что задал неправильные параметры. Та легкость, с которой спортсмены «выходили из этих своих пике», свидетельствовала о том, что разговор с Анной как пить дать состоится. «Падай же, наконец!» – взмолился про себя Бравин и зажмурился, чтобы отстраниться от происходящего. Открыв глаза, Руслан Викентьевич почувствовал себя полной сволочью: прямо перед ним, скрючившись от боли, громко матерился красавец-роллер в красных наколенниках.
– Вам помочь? – склонился над ним Бравин, проклиная себя за кликушество.
– Не надо, – промычал парень, уже узревший летящих в его сторону товарищей-роллеров.
– А вдруг что-то серьезное?
– Да все нормально, отец, – заверил его обладатель красных наколенников и попытался сесть. Не с первого раза, но у него это получилось.
– Может, все-таки в больницу? – предложил свою помощь Руслан Викентьевич и вздохнул с лицемерной печалью, когда парень в очередной раз отказался.
Дождавшись, когда роллеры подняли на ноги своего товарища и тот медленно, но на своих двоих покатил к приспособленным под раздевалку трибунам, Бравин стремительно зашагал по направлению к зданию, на заднем дворе которого стояла его личная машина. Снова захотелось домой, «к Кате», но тут же вспомнилось, что там – молодые Бравины, отгородившиеся от него Машиной беременностью, как китайской стеной. «Поеду в гостиницу», – обреченно решил Руслан Викентьевич и медленно выехал со двора, соображая по ходу, в какую именно.
Примерно об этом же размышлял и Анатолий Иванович Гольцов, все-таки отправивший Жанне эсэмэс с многоговорящим «Я тоже». Ожидалось, что Мельникова, обычно оперативная во всем, что касалось звонков и сообщений, ответит незамедлительно, но почему-то она молчала. Причем весь день. И весь день металась Толина душа по замкнутому кругу сомнений, а так хотелось предельной ясности. «А еще… – мечтал Гольцов, закрывшись у себя в кабинете, и представлял, как на вопрос Жанны «Что, Толян, слабо?» решительно делает шаг вперед и, подняв Мельникову на руки, несет ее наверх, в спальню». Дальше воображение служить Гольцову отказывалось, подсовывая вместо постельной сцены четкое изображение Николая Николаевича. «И как вам, Анатолий, не стыдно! А как же Анна?» – спросит Мельников у вероломного друга и снимет очки, чтобы не дай бог не было никаких сомнений в том, что происходит перед самым его носом. «А при чем здесь Анна?» – возмутится Анатолий и примет вызов старшего друга. «Как при чем?!» – удивится тогда Николай Николаевич и, подумалось Гольцову, предложит поменяться женами. «И вот тогда, – размечтался Анатолий Иванович, – все и случится». А вот что «все», он так и не мог представить.
Промучившись до конца рабочего дня, Гольцов предположил, что такие испытания не приведут его ни к чему хорошему, а посему – надо выбросить всю эту глупость из головы, забыть, стереть, как ластиком карандаш. Но не успел Анатолий сродниться с этой мыслью, как в дверь постучались и в кабинет заглянула преданная Ксения Львовна, чтобы поинтересоваться, не будет ли в ее адрес каких-нибудь распоряжений, потому что рабочий день подошел к концу и ей хотелось бы уйти домой со спокойной душой и с чистой совестью. Заметив, что смысл ее вопроса доходит до начальника невероятно медленно, Иванкина изменила формулировку.
– Я могу идти, Анатолий Иванович? – проговорила она и перешагнула через порог кабинета.
– Можете, – привычно согласился Гольцов и уточнил: – На завтра какая программа?
– Одну минуточку, – чирикнула Ксения Львовна и с несвойственной для пятидесятисемилетней женщины прытью метнулась в приемную и вернулась обратно с листком, на котором с многочисленными вопросительными знаками были записаны все мероприятия грядущего дня. – Вот, – протянула она расписание и приготовилась выслушать пожелания начальника.
И впервые Гольцов просто скользнул взглядом по бумаге и не задал ни одного вопроса своему секретарю.
– С вами все в порядке, Анатолий Иванович? – обеспокоенно поинтересовалась Ксения Львовна и оправила на себе блузку.
– В смысле? – растерялся Гольцов.
– Я спрашиваю: «Как вы себя чувствуете?» – уточнила Иванкина и с жалостью посмотрела на сидевшего перед ней начальника.
– Хорошо, – немного подумав, ответил Анатолий Иванович и тут же полюбопытствовал: – А что, я плохо выгляжу?
– Что-то не пойму, – призналась Ксения Львовна. – С виду как обычно. Но такое чувство, словно у вас что-то случилось.
– Случилось, – подтвердил Гольцов и покраснел.
