Леонид Зорин - Трезвенник
Еще я не сделал и двух шагов, а ноздри мои затрепетали, почувствовали знакомый запах. Не то это шипр, не то с ним сходный неведомый мне дезодорант. Бесшумно ступая по чудо-ковру скользящей гуттаперчевой поступью, навстречу мне шагал Бесфамильный. Он сжал мою руку двумя своими, внимательно меня оглядел промытыми чистыми глазами и произнес своим утренним голосом:
— Хотелось сделать вам этот сюрприз. Просил не называть меня загодя. Можно меня еще узнать?
— Не сомневайтесь, — сказал я щедро.
На самом деле он был не тот. И полысел, и сильно раздался. Но выбрит, как всегда, идеально.
— Вы тоже почти не изменились, — сказал он, ощупывая меня взглядом.
«Врешь, парень», — подумал я про себя, но спорить не стал:
— Приятно слышать.
— Очень забавное совпадение, — сказал доверительно Бесфамильный, — я сам собирался к вам обратиться.
Мы сели за столик, стоявший в углу.
— Хотите кофе?
— Не откажусь.
Отполированная девица внесла две чашечки и конфеты. После чего удалилась. Директор достал коньяк и рюмки. Хозяйски наполнив их, он сказал:
— Хоть я и знаю, что вы не пьете (все знает, помнит — крепкий работник), и все же — со встречей. Я очень рад.
— Взаимно, — сказал я. — Так я вам занадобился?
— И даже очень, — вздохнул Бесфамильный. — Я ведь наслышан о ваших успехах. Видите ли, я ушел от супруги. Я начинаю новую жизнь.
— Стало быть, вас можно поздравить?
— С одной стороны, — сказал Бесфамильный. — Но вот с другой — взбеленилась жена. Не может расстаться цивилизованно. Такие имущественные претензии… я даже несколько ошарашен. Просто не узнаю человека. А очень возможно, что и не знал.
— Сочувствую, — сказал я лояльно. — У нашего брата-идеалиста случаются такие промашки.
Он посмотрел на меня с благодарностью. Снова вздохнул и развел руками.
— Я уж объяснял моей новой — она шокирована ситуацией, — что люди, к несчастью, несовершенны. В теории нам это известно, однако же, когда с этим сталкиваешься… В общем, она мне и посоветовала к вам обратиться — она вас знает. Очень тепло о вас отзывается.
Я напружинился, как пограничник.
— Вот как? И я ее тоже знаю?
— Да, вы однажды ее консультировали. Она — журналистка. Зоя Веская.
Ах! Консультировал. И не однажды. Господи, велик твой зверинец. Но вместе с тем достаточно узок. Я жизнерадостно улыбнулся:
— Было дело. Она тогда занималась как раз имущественными отношениями.
— Что-то такое. Ваши познания произвели на нее впечатление.
— Моя профессия. Но мне это лестно. Доброе слово и кошке приятно.
Я выразил Валентину Матвеевичу («Вы помните мое имя-отчество?» Еще бы!) искреннее сочувствие по поводу его затруднений. Досадно, что эти медовые дни отравлены денежными расчетами. Новое время не лучшим образом отразилось на нравах и на характерах. Я посулил ему свою помощь. После этого мы перешли к сути дела, из-за которого я явился.
Я рассказал о журнальном проекте, о благородной цели издания и, наконец, о его учредителях. Тут была кульминация диалога. Некогда Випер и Богушевич, и не подозревая об этом, меня познакомили с Бесфамильным. И вот они вновь нас соединили. Естественно, я не упомянул об этом забавном витке сюжета, но я ни минуты не сомневался, что профессиональная память не подведет моего собеседника. И в самом деле, по легкой улыбке, по цепкому взгляду я сразу понял, что он и вспомнил, и сопоставил, и сразу же оценил ситуацию. Он посмотрел на меня с интересом. Потом задумчиво произнес:
— Я думаю, что лучше меня никто не оценит важности замысла. Ваши друзья безусловно правы. Чтобы переломить обстановку, лучше всего начать с колоний. Все мы побывали в марксистах, знаем, что в основе всего — экономические причины. Но это, так сказать, базисный фон, а есть повседневная конкретика. Именно закрытая зона воспитывает и поставляет преступников. Стало быть, надо ее реформировать.
Я выразил чувство живейшей радости и от того, что он смотрит в корень, и от того, как он формулирует — ясно, скупо, предельно четко. Конечно, и Випер, и Богушевич разделят такое мое впечатление. Особенно ценна его потребность участвовать в гуманистической акции.
Эти слова Бесфамильный принял с признательностью, со скромным достоинством. Пожалуй, он несколько даже расслабился. Тень благородной меланхолии возникла на одутловатом лице. С интонацией, согретой интимностью, он признался, что хоть роптать ему грех — работа в коммерческой структуре дала ему новые возможности, бесспорно, несравнимые с прежними, — но так он воспитан: дела страны всегда для него на первом месте. Такому человеку, как он, мучительно день за днем наблюдать вялость разжатого кулака. Иной раз проходишь по милой Лубянке, болезненно сжимается сердце. Вспомнишь — вздохнешь: хлеб ели не даром. Какие подвижники тут пахали! Титаны, нынешним не чета. А главное — кристальные люди. Утопия требовала романтиков.
— Да, штучный товар, — сказал я с чувством. — Это уж точно — русский кристалл.
Но Бесфамильный не улыбнулся и при названии собственной фирмы. Попав в лирическую струю, он явно не хотел с ней расстаться.
— Помните Афиногена Мокеича? — вздохнул он. — Исполин. Илья Муромец.
— Что и говорить, монумент. Просто матерый человечище. Ладно уж, не рвите мне душу.
— Пять лет, как помер, — сказал Бесфамильный. — Вскоре после Анастасии Михайловны. Так вы и не женились на Нине. Я думал, что вы ее уведете от этого рахита, ан нет… Должно быть, вы сильно переживали.
Я согласился:
— Большая драма.
Он посмотрел на меня внимательно, потом истерически захохотал. Я терпеливо пережидал столь непосредственный взрыв веселья. Отсмеявшись, он покачал головой.
— Здорово схожено. Ну, вы — орел. Зажмурились крепко, когда решались?
Я сказал, что особые обстоятельства встречаю с открытыми глазами. К тому же не следует преувеличивать ни моей сметки, ни моей доблести. Этна не всякому по зубам, но по-своему она притягательна. Что же касается смены эпох, нужно принять ее неизбежность. Валентину Матвеевичу, столь преуспевшему, есть полный смысл смотреть вперед. По грозному закону истории империя всегда центробежна.
— Зато полиция центростремительна, — сказал он с неожиданной жесткостью.
Я вдруг подумал, что «Русский кристалл», возможно, своеобразная фирма, имеющая широкий спектр. Но я предпочел поменьше внедряться в столь прихотливые соображения. Тем более что они слишком расплывчаты.
Наш диалог подбирался к финишу. Директор сказал, что он был рад увидеть меня в образцовой форме, в особенности он рад тому, что в новой жизни нашлось мне место. Я подтвердил, что к ней притерся.
Договорились перезвониться и встретиться, так сказать, в полном составе. На прощанье Бесфамильный сказал:
— Вам надо бы повидаться с Ниной. Она сейчас тоже — в серьезной фирме. Вот, кстати, ее визитная карточка. При случае — звякните. Будет рада.
Я вежливо поблагодарил. Но, выйдя на улицу, весь пропахший его пронзительными духами, подумал, что вряд ли я так рискну. Такое решение, в самом деле, потребовало бы известной отваги. Нельзя возвращаться туда, где бражничал, нужно беречь сады своей юности. «Мир памяти — особый мир». Такой элегической строкой начинались какие-то вирши Випера. Особый мир. Запретная зона.
Да что говорить про эту паузу длиной в тридцать лет! Совсем недавно я встретил на улице Сирануш. Боже мой, как она изменилась! И впрямь, южанки быстро седеют. К пленительной серебряной прядке прибавилось еще столько других. Кроме того, Сирануш пополнела.
Она сообщила, что собирается на многомесячные гастроли. Сначала она едет в Австралию, а после — и в Новую Зеландию.
Я сказал, что искренне ей завидую. В Новой Зеландии, как я слышал, на два миллиона населения почти шестьдесят миллионов овец. Она загадочно улыбнулась, спросила, все ли еще я один. Я ответил, что одинок, как памятник. Это доставило ей удовольствие, которого она даже не скрыла. Потом она выразила уверенность, что одиночество мне подходит.
— Асмик мне о тебе сказала: «Ревнив, как Лятиф».
— Мне это лестно.
— Вот как?
— Я и не знал, что так страшен. А где он, Лятиф?
— Бог его знает. Может быть, он погиб в Арцахе. (Она пояснила, что именно так и называется Карабах.) Асмик теперь живет в Гюмри. (Так назван бывший Ленинакан.)
— Спасибо Гришеньке Амбарцумовичу.
— Да, он оказался на высоте. А ведь там было землетрясение.
Помявшись, она все же затронула острую, огнеопасную тему. Речь зашла о разлучнике-виртуозе. Она рассказала, что эта история возникла еще в консерватории и развивалась весьма драматически. Им изначально не повезло, они по характерам оба — лидеры. С печальной улыбкой она спросила:
— Ты думаешь, он меня обольстил? Совсем не он, а его талант. Потом мне стало это понятно.
