Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
— Очень хорошо! Ты очень хорошо спела!
Женщина за роялем не улыбается и совсем сердито говорит:
— Тогда спой вот это! — Она нажимает одновременно две ноты — «до» и «ми» первой октавы. Я думаю: она что, дурочка сумасшедшая? Как же я могу сразу две ноты спеть? У меня же нет двойного голоса! Она почему-то на меня сердится, здесь, наверное, есть какая-то хитрость на сообразительность. Я быстро думаю и решаю: наверное, она хочет, чтобы я спела ровно посередине, это будет «ре» — до «до» один тон и до «ми» один тон! Громко и уверенно пою «ре». За столом почти все смеются, женщина за роялем улыбается так, как будто она мне в набивалочки пятьсот набила.
— Теперь спой это, — говорит и ударяет опять одновременно «соль» и «си» первой октавы. Нет, она точно дурочка! И я сразу пою «ля» — как раз посередине. За столом все хохочут, женщина за роялем улыбается вдруг очень противной улыбкой, я начинаю сердиться, и тут из-за стола выходит и подходит к роялю невысокий мужчина в очках. Он тихо говорит что-то женщине, она пожимает плечами, встаёт со стула, идёт к столу, а на стул за роялем садится мужчина. Он говорит:
— Ниночка, отойди немножко от рояля и встань ко мне спиной! — Я удивляюсь, но всё делаю. Встала спиной, он ударяет «ля» малой октавы и спрашивает: — Это какая нота?
— «Ля», — говорю, — малой октавы. Он ударяет «ми» первой октавы и опять спрашивает:
— Какая это нота?
— «Ми» первой октавы, — говорю.
— Спой «си» первой октавы, — слышу из-за спины, — но протяни ноту подольше!
Я вспоминаю Бабушку и пою «си» долго и совсем неплохо — и слышу, за спиной на рояле ударяют «си», некоторое время мы звучим в унисон — мне нравится!
— Повернись, Ниночка, — говорят мне.
Я поворачиваюсь, мужчина за роялем улыбается мне, у него круглое лицо, очки и очень ласковая улыбка! За столом тоже все улыбаются.
— Ну все, Ниночка, — говорит женщина-большая птица, — теперь подожди в коридоре, к тебе сейчас выйдут.
Я говорю «До свидания!» и выхожу в коридор.
— Что, Нинуша? — спрашивает меня Мамочка, она сидит на стуле в коридоре, и вдруг я вижу: она очень красиво сидит! Она всё красиво делает — танцует, на рояле играет, ходит, штопает, тарелки на столе расставляет! И сидит она, оказывается, очень красиво, но всё это она делает не специально, а просто у неё всё это так получается! — Что-нибудь не так? — И она улыбается.
— Да там одна училка — дура совсем, хочет, чтобы я двойным голосом пела! — Вдруг я так сержусь, ну… я давно так не сердилась.
Мамочка смеётся и говорит:
— Первый раз слышу о «двойном голосе»! — Потом она перестает смеяться и говорит серьёзно: — Давай, пожалуйста, без «училок» и «дур»!
Из зала выходит невысокий мужчина в очках, тот, который выгнал эту дуру из-за рояля, подходит к нам и говорит Мамочке:
— Добрый день! Вы, наверное, Ниночкина мама?
Мамочка встаёт со стула ему навстречу и говорит:
— Добрый день! Я Ниночкина мама. — Протягивает ему руку, он тоже протягивает руку, и они жмут друг другу руки, а Мамочка при этом говорит: — Шахова Варвара Николаевна!
А мужчина немножко кланяется и говорит:
— Очень приятно! Иванников Александр Сергеевич! — Потом он поворачивается ко мне и спрашивает: — Ниночка, я хочу тебя взять в свой класс — ты согласна?
— Конечно согласна! — Я так громко сказала, что они оба засмеялись.
— Тогда пойдём найдём свободный класс. — Он смотрит на футляр со скрипкой в Мамочкиных руках и добавляет: — Ты мне, может, что-нибудь сыграешь?
— Да! Сыграю, — говорю я и радуюсь, он мне очень нравится! Мы находим свободный класс, я быстро достаю скрипку, смычок и подушечку, подстраиваю скрипку, надеваю подушечку, поднимаю скрипку и говорю:
— «Сурок»!
— Подожди, — говорит он, подходит ко мне, подтягивает «ми» и садится за рояль.
Я очень удивляюсь, но начинаю играть, а он мне аккомпанирует. Как красиво с роялем звучит! Совсем другая музыка!
Когда мы сыграли «Сурка», он меня сначала похвалил, а потом оказалось, что я очень низко держу скрипку, отставляю мизинец на смычке — это ему, по-моему, не понравилось больше всего, смычок очень сильно наканифолен и натянут. Мамочка говорит:
— Вот и Папа ей то же самое говорит. Видишь, Нинуша, Папу надо слушать!
— Какое чудное имя — Нинуша! — Александр Сергеевич прямо засиял, а потом спрашивает: — Нинушин Папа музыкант?
— У неё дедушка был скрипач, — объясняет Мамочка, — он был концертмейстером вторых скрипок в Мариинском театре!
— Наверное, отсюда и слух абсолютный! — смеётся Александр Сергеевич. — А голос… — Тут он разводит руками.
Мамочка улыбается. Я думаю: при чём тут голос? Дома за ужином я рассказываю про эту дуру с её «двойным голосом». Папа ещё не пришёл с работы, Мамочка очень смеётся, Анночка удивляется, Бабушка качает головой, а Элка говорит:
— Да что за глупость такая! Какой «двойной голос»? Такого голоса не бывает!
— Конечно, не бывает, — говорю я. — Она ударила вместе «до» и «ми» первой октавы и говорит мне: спой вот это! Как я могу сразу спеть две ноты?
У Элки такое лицо, точно сейчас будет хохотать.
— И что ты спела? — У неё даже голос дрожит.
— «Ре», — говорю. — Я же не могу спеть сразу две ноты, поэтому я решила спеть ровно посередине!
Элка начинает так хохотать, что всё лицо у неё сморщивается и не видно, где глаза, где нос, где рот! Она хохочет — и все начинают хохотать, мы же все хохотушки!
— Так… надо же… было, — она через смех еле-еле говорит, — спеть эти… ноты… по очереди… Сначала «до»… потом «ми»…
Я начинаю страшно хохотать и говорю через хохот:
— Надо… было… этой дуре… так и сказать… Спой по очереди!
Мы все хохочем и не можем остановиться. Бабушка первая останавливается и говорит:
— Дети! Дети, пора успокаиваться — скоро уже спать ложиться!
Мамочка снимает очки, вытирает глаза платочком, надевает очки и говорит:
— Анночка, пойдём, я тебе всё там налажу с умыванием, чтобы ты могла сама. — И они уходят.
Бабушка собирает грязную посуду и уносит её на кухню. Мы сидим с Элкой за столом друг напротив друга, она смотрит на меня, я чувствую, что у неё смех трясётся внутри, и она тихим, трясущимся от смеха голосом спрашивает:
— А если бы она ударила бы тебе «до» и «фа» первой октавы, как бы ты середину нашла? Что бы ты сделала?
Я сразу вижу рояль, женщину за роялем, «приемную комиссию» — и говорю почти серьёзно:
— Наверное, я бы… сошла с ума!!!
Другие люди
Сегодня прихожу в школу, вижу девочку из нашего класса, идём рядом, я говорю ей «Здравствуй!». Она молчит. Я смотрю на неё, улыбаюсь, но у неё совсем неподвижное лицо. Вообще, мне все девочки кажутся не совсем живыми.
Входим в класс, я сажусь на свое место, смотрю на девочку, которая со мной сидит, и говорю: «Меня зовут Нина!» Эта тоже молчит и не поворачивает головы. Тогда я спрашиваю: «А как тебя зовут?» Молчит! Так и в первый день было, я тогда Мамочке рассказала, она говорит: «Ничего, дай им немножко опомниться, попытайся поговорить через несколько дней». Ну, я дала им всем опомниться, прошло несколько дней — и опять все молчат! Я думаю: какие странные девочки, я таких никогда не видела, наверное, это какие-то «другие люди». Потом думаю: ладно, не буду на них смотреть, буду смотреть на Марию Григорьевну!
Звенит звонок, и мы выходим из класса. Несколько девочек остаются. В коридоре опять то же самое — все к стенкам прилепились. Да ну, в конце концов, мне это надоело!
Я смотрю: коридор-то совсем пустой, широкий и длинный. Ух, как здесь здорово можно пробежаться! С первого дня хочется. Я встаю на середину, а потом как помчусь — так хорошо бежать! Вижу конец коридора, там не буду останавливаться, а побегу помедленнее, сделаю кружок и обратно помчусь! И только я это придумала, вижу, открывается последняя дверь и оттуда выходит женщина. Я чуть на неё не наскочила, но успела остановиться. Она мне очень строго говорит: «Ты почему бегаешь?» Я очень удивилась и не сразу ответила: «А разве бегать нельзя?!» — «В школе бегать нельзя! — очень строго говорит женщина. — Бегают во дворе, а в школе ходят по коридору во время переменки — ты меня поняла?!» Я так рассердилась — какая глупость, не дают бегать по такому большому коридору! Вспомнила, что надо про себя сказать, сказала, а потом Мамочкиным голосом, она его называет «сухой», говорю: «Поняла!»
Женщина ушла обратно, я иду по коридору и думаю: всё равно буду бегать!
Сейчас будем писать чернилами по косым линейкам, и я жду, когда Мария Григорьевна ко мне подсядет и будет водить моей рукой.
Уроки кончились, собираемся домой, вижу, две девочки шушукаются. Шёпотом говорят. Ну чего они боятся?
Вышла из школы — как на улице хорошо! Побежала домой. Дома ещё лучше. Ура! Мамочка дома, сейчас поговорим! За обедом я говорю: